е державами в Маньчжурии в силу трактатов, заключенных с Китаем, имеют значение и смысл лишь до тех пор, пока сохраняются в этой провинции верховные права самого Китая и уничтожаются сами собою с присоединением Маньчжурии к русским владениям.
Из приведенных выше официальных объяснений с обеих сторон причин возникновения войны ясно, что с самого начала и до конца переговоров оба правительства стояли на разных полюсах и соглашения быть не могло: русское правительство устраняло всякое вмешательство Японии в дела Маньчжурии, стремясь в то же время сохранить за собою старую позицию в Корее; с другой стороны, японское правительство отстраняло Россию от Кореи, домогаясь права вмешательства в хозяйничанье России в Маньчжурии. Это непримиримое противоречие интересов России и Японии явилось естественным последствием нашей политики на Дальнем Востоке в последние 10—15 лет. Весьма наивно было без войны предлагать японскому правительству создать нейтральную зону в Корее в 1903 году, после того, как Японии ценою кровопролитной и победоносной войны удалось уже вытеснить с полуострова своего векового соперника. Но то, что оказалось невозможным в 1903 году, могло несомненно получить совершенно иное решение в конце 80‑х и в начале 90‑х годов, когда Корея целиком тяготела к России, – если бы наши государственные задачи на Дальнем Востоке не нарождались в виде легкомысленных импровизаций.
Главная вина наших дипломатов кроется, однако, не столько в ложном понимании задач России на тихоокеанском побережье, сколько в легкомысленном уверении, что «опасности войны нет», – когда переговоры чуть ли не заведомо направлялись к войне.
26 января, в 9 часов вечера, адмирал Алексеев телеграфировал в Петербург: «в Артуре все благополучно», а через полчаса нападением японских миноносцев на нашу эскадру началась война…
Глава IIIПодготовка к войне
Общая характеристика подготовки к войне Японии и России. Подготовка морских и сухопутных сил
Как сказано выше, к войне с Россией Япония начала готовиться сейчас же после Симоносекского договора с твердой целью опередить Россию своими вооружениями, выбрать для себя наивыгоднейшую минуту для объявления войны и тем обеспечить себе первый залог победы. Уже в 1895 году японское правительство сделало первый заказ американским судостроительным заводам и затем в течение всего лишь семи лет, до 1903 года, осуществила не одну, а две судостроительных кампании; так что в короткое время японский флот оказался сильнейшим в водах Великого океана.
С какою лихорадочною поспешностью начаты были эти вооружения, видно из того, что едва лишь Япония успела закончить войну с Китаем, как сейчас же были вызваны из Америки представители наиболее крупных судостроительных фирм, которым сделаны были большие заказы на постройку судов военного флота. Знаю это непосредственно от этих представителей, – генерала Вильямса, одного из директоров «Union iron work» в С.-Франциско, и мистера Смита, хозяина другой фирмы из Филадельфии, – с которыми мне пришлось ехать вместе из Японии в Америку после получения ими заказов. Американцы дивились, против кого направлены эти вооружения. Завоевательным стремлениям Японии помешала не одна Россия, а также и Германия, и Франция, которые заодно с Россией воспротивились упрочению японцев на материке Азии. Тем не менее было очевидно с самого начала, что важнейшим противником, выступившим против осуществления заветных стремлений Японии, была Россия, которая в силу своего стихийного движения на Восток, к побережью Великого океана, не пожелала допустить, чтобы в близком соседстве на материке Азии выросла в лице Японии новая сила, с которой рано или поздно пришлось бы считаться. Сознавая это вполне, японцы с своей стороны видели в одной России главное препятствие к осуществлению их политических задач.
Необходимо заметить, что рядом с этими усиленными вооружениями Японии слабость наших морских сил на тихоокеанском побережье была очевидной для всех русских людей, не ослепленных тупым шовинизмом и превратным пониманием самых простых вещей в военном деле. Невольно вспоминается оживленный бал на японском адмиральском судне, данный японской эскадрой служилой знати г. Владивостока, при посещении эскадрой этого города в августе 1895 года: указывая на гигантское орудие, выглядывавшее из круглой стальной башни, занимавшее по длине почти треть палубы огромного броненосца, один из наших командиров военных судов с грустью признавал, что одно это судно может испепелить Владивосток в три часа, так как у нас не только на судах, но и на береговых батареях, тогда еще только возникавших, нет ни одного орудия такого калибра.
Нравы, обычаи и взгляды, господствовавшие среди наших моряков, таковы, что об этом не хотелось бы говорить вовсе. Для каждого беспристрастного человека было очевидно, что наша морская «сила» до корня изъедена тлей всякого рода. Таково было мнение людей не только посторонних, чуждых ложного морского патриотизма, но и сами моряки были о себе и своих порядках невысокого мнения: нам неоднократно приходилось слышать в 1893 году от бывшего командира «Разбойника»[11] кн. У-го[12] самое беспощадное осуждение господствовавших во флоте беспорядков и хищений, узаконенных вкоренившимися взглядами и круговым покрывательством. Такие же отзывы о своем «сумбурном роде оружия» приходилось слышать и от покойного Н.А. Астромова, командира «Сивуча», от Н.И. И-а, командира «Корейца»[13], и от многих других.
«Не будет у нас толку; единственный выход, чтобы водворить у нас что-нибудь крепкое, это – отдать нас под державную десницу Петра Семеновича» (Ванновского)[14], – обыкновенно заканчивали сами моряки критику своих порядков…
Все были того мнения, что источником всех зол является пресловутое цензовое плавание. Какой толк может получиться из такого плавания, когда судно военное обращается для командира в своего рода почтовую станцию для продолжающего свое путешествие путника. Командир знает, что он является на судне хозяином лишь короткое время для цензовой выслуги, после которой он обязательно уступает место другому. При таких условиях военное судно является не столько орудием боя, сколько инструментом для выслуги следующего чина. По собственному признанию командиров судов, все внимание их во время командования обращено лишь на выгадывание остатков от угля, смазки, краски, пакли и т.д. На изучение судна времени не остается; да это и не представляется столь существенным, обещающим ближайшие непосредственные результаты. Неудивительно поэтому, что командиры судов являлись весьма часто на командуемых ими судах в виде заезжих гостей, не только не имеющих понятия о неизбежных особенностях своего корабля, о его сильных и слабых сторонах, но часто не могущих даже ориентироваться на командуемом ими судне – попасть туда, куда хочется без помощи проводника.
У нас принято даже в отношении солдатской винтовки установившееся требование, что солдат должен знать свою винтовку, то есть знать ее особенности, присущие каждому отдельному экземпляру. Без лишних слов понятно, что современные броненосцы таят в себе неизмеримо более сложные особенности, имеющие огромное значение при управлении судном. Чтобы сколько-нибудь изучить гигантские плавучие крепости с бесчисленным множеством в высшей степени сложных механизмов, едва ли достаточно было бы и всего служебного века морского офицера; а тут является готовый «командир», призванный управлять этим судном с его многочисленными машинами, не только не имея никакого понятия о норове, об особенностях данного броненосца – что возможно узнать лишь после продолжительного на нем плавания, – но часто не зная просто, что есть на судне и чего не имеется. Неудивительно при таких условиях, что у нас так часты аварии даже под Петербургом и Кронштадтом, – что даже по дороге в Петергоф со своим министром командиры судов сбиваются с надлежащего пути и терпят крушение.
Все это неминуемо обусловливается полнейшим сумбуром, внесенным в последние десятилетия в организацию прохождения службы по морскому ведомству. В прежнее время существовал особый корпус штурманских офицеров, которые иногда весь век свой служили на одном и том же судне, составляя как бы нераздельную с ним часть; офицеры эти знали все мельчайшие особенности своего корабля и являлись вполне сведущими по части кораблевождения, выделяя из своей среды оставшийся ныне лишь в преданиях тип «морского волка».
В настоящее время при чрезвычайно усложнившихся машинах и механизмах современного боевого судна дело кораблевождения стало гораздо сложнее; но прежних штурманов уже нет, ибо наши реформаторы морского ведомства предъявили разумное в теории, но неосуществимое на практике требование: на судне каждый офицер должен знать все – и штурманскую часть, и минное дело, и артиллерийское и проч. При сложности устройства нынешних морских боевых судов это недостижимо; и в результате морские офицеры не знают ничего сколько-нибудь сносно из того, что они обязаны знать. Это не мешает, однако, морским офицерам и командирам проникнуться апломбом всеведения: недавно, в апреле текущего года, на столбцах даже «Русского инвалида» – то есть перед читателями сухопутными офицерами – моряк-офицер проговорился, что среди морских офицеров укоренилось убеждение в их превосходстве в отношении универсальности знаний и образования вообще над офицерами сухопутными.
Следуя провозглашенному свыше принципу обязательности всезнания, командир военного судна в 1889 году, ничтоже сумняшеся, высадил своего врача на берег в Шанхае, уверяя, что «на военном судне нет и не может быть ничего такого, чего не знает командир…».
Таким образом по логике наших смелых морских реформаторов вышло так, что когда военные суда были проще, то для них требовались разные специалисты, а когда военно-морская техника значительно усложнилась, то оказалось возможным упразднить совершенно обязательность специальных знаний. Неудивительно поэтому, что умудренный горьким опытом адмирал Рожественский в № 45 журнала «Море» в отношении характеристики личного состава морского ведомства приходит к такому печальному выводу: «Система образования личного состава настолько устарела, что если б лучшими нашими людьми укомплектовать в настоящее время эскадру из «Dreadneugh’ов», идеально построенных и образцово снаряженных за границею, то такая эскадра, вследствие недостаточного развития и навыка личного состава, прогрессивно теряла бы боевое значение и при столкновении с равным числом более старых линейных кораблей любого из первоклассных флотов была бы разбита наголову…»