Нам, сухопутным офицерам на Дальнем Востоке, приходилось часто с горечью видеть и слышать про постоянные аварии наших военных судов в домашних внутренних водах на рейде Владивостока, в заливах Амурском, Аскольда, которые, казалось бы, наши моряки должны бы знать как свой собственный двор. И – что всего хуже – все эти аварии, имевшие часто в основе преступную небрежность или полное невежество в своем деле, оставались постоянно совершенно безнаказанными; а затем еще хуже то, что эта безнаказанность организована законом, с заранее обдуманным намерением низвести на нет наказания за такие аварии: потому что простой наивности со стороны законодателя трудно предположить, когда заботливо устроено заранее круговое поручительство в общей безнаказанности.
Случилась, например, авария с «Манджуром»[15]; отдается приказ о назначении суда, а членами суда собираются командиры «Корейца», «Сивуча», «Разбойника» и т.д., которые разбирают и судят – виноват ли тут их близкий друг и товарищ в какой-нибудь небрежности, или тут действовали пресловутый «forces majeures»[16] – спасительная для моряков стихия, покрывающая все и всех. Помимо чувств дружбы и товарищеской солидарности приговором членов суда в подобных случаях руководит еще обязательность взаимной выручки, – потому что завтра же может случиться авария с судном кого-нибудь из членов суда, и ему придется поменяться ролью с подсудимым. Ясно, что при таких условиях приговоры суда отличаются всегда крайней снисходительностью, – чтобы не сказать больше – оставляющей почти совершенно безнаказанными явную небрежность, а иногда и заведомую преступность по службе.
Высказанная здесь мысль, как нам кажется, едва ли требует для подтверждения ссылку на какие-нибудь факты; кто их не знает, не наблюдал сам, не слыхал, или не читал про массу печальных курьезов этого рода, давно уже ставших притчей во языцех даже среди самих моряков. Но, чтобы не быть совершенно голословным, я приведу на выдержку пару таких фактов из числа многих других, имевших место во Владивостоке в короткое сравнительно время. Прислало морское ведомство – кажется, в 1890 году – ледокол «Силач» для пропуска в зимнее время приходящих судов из открытого моря в замерзший рейд Владивостока. Проработав с грехом пополам одну-две зимы, с постоянными авариями и починками, «Силач» окончательно занемог зимою 1893 года и почил затем от всяких трудов; причина заключалась в том, что когда в разгар рождественских праздников потребовалось сдвинуть «Силача» с места среди замерзшего кругом льда, положили динамитные патроны слишком близко к носу ледокола и вместо льда взорвали нос собственного корабля. Случился такой казус во время рождественских праздников, после шумного пиршества в кают-компании; поэтому суд, конечно, был снисходителен к таким смягчающим вину обстоятельствам. Злые языки, однако, утверждали, что экипаж «Силача» весьма доволен тем, что динамитные патроны легли ближе, чем следует, к носу ледокола: представьте себе, в самом деле, положение моряков зимою: товарищи все на берегу, отдыхают после летних трудов; тут, кстати, Святки – хочется попраздновать кому с кумой, в матросской слободке, а кому за кадрилью с «предметом страсти» в морском собрании и – вместо всего этого – не угодно ли разводить пары и как глупый маятник двигаться взад и вперед в лютый холод среди льда, по узкому каналу… Весьма естественно, что экипаж «Силача» был весьма доволен происшедшим казусом с повреждением носа своего ледокола; так не в пример приятнее: морское довольствие идет само собою, а тем временем гуляй на берегу, пока произведут ремонт; а тут и лето, – ледокола работа кончается.
Среди судей приведенного сейчас казуса с «Силачом» был и командир «Сивуча», покойный ныне Н.А. Астромов, который был также весьма снисходителен, как и другие; за что скоро почувствовал признательность к себе со стороны командира «Силача». Случилось это следующим образом: выходил «Сивуч» в море на стрельбу, и по возвращении на рейд, опять-таки после парадного обеда с праздничной выпивкой, которыми кают-компания чествовала находившегося на берегу своего адмирала («морское довольствие», как известно, отличается в кают-компаниях обилием беспошлинных питий всякого рода), командир возымел хвастливое намерение показать адмиралу, что он своим «Сивучем» может и на тесном рейде «восьмерки выписывать», и… с первого же шага задел винт «Манджура» и погнул винтовой вал настолько, что пришлось отправить судно на продолжительный ремонт в японские доки. Конечно, на бывшем вслед за тем суде командир «Силача» реваншировал со своей стороны заслуженной снисходительностью командиру «Сивуча»; тут, правда, свидетелем был и сам адмирал, но он также не чужд морских традиций; притом же он сам в это время находился на палубе «Сивуча» в качестве зрителя, созерцая, как командир его будет «восьмерки выписывать…».
Не лучше обстояло дело и с боевой подготовкой личного состава нашего флота вообще. В одном из своих приказов, отданных адмиралом Рожественским во время продолжительного стояния нашей эскадры под Мадагаскаром, по пути к Владивостоку, адмирал указывает на полное неумение офицеров и комендоров обращаться со своими орудиями, неумение стрелять и т.д. Но почему подобные приказы только теперь стали достоянием широких кругов общества? почему понадобились такие ужасные катастрофы, как позорное поражение нашего флота под Цусимой, чтобы они решились громко сказать то, что у них давно служило злобой дня при беседе между собой в своем интимном товарищеском кругу?
Видя вкоренившиеся злоупотребления, узаконенное безделие, растлевающее влияние ложных начал, внесенных в дело боевой подготовки личного состава, многим давно уже очевидно было, что крушение наших морских сил неминуемо при первой встрече с врагом; что это искусственно взрощенное чрезмерными заботами императора Александра III оранжерейное растение погибнет при первом дуновении суровых требований войны. Но кто же позволил бы себе высказать откровенно слово правды, задевающее отборнейший у нас род оружия, пользующийся наибольшими привилегиями и нежными заботами, комплектуемый сливками аристократии, мнящий себя, помимо всего, и наиболее образованным! Неудивительно, что один из талантливых публицистов «Нового времени», кн. А.М. Волконский приходит к такому беспощадному выводу о современном состоянии наших морских сил: «Беспристрастие заставляет признать, что как ни повинны мы, все и каждый, в бедствиях, постигших Россию, но ни в одной отрасли государственного механизма всеобщее разложение не сказалось в такой мере, как во флоте. Морская политика выразилась в отсутствии станций на мировых путях, морская стратегия – в неправильном распределении флота между Владивостоком и Артуром; морская тактика – в мирной высадке японцев у Бицзыво, часах в пяти от артурской эскадры; морская техника – в частых бедствиях от собственных мин, в недолетавших или не разрывавшихся снарядах. Нужно ли повторять общеизвестное о подборе начальников, о недостаточной близости офицеров к командам, о бессистемности и ошибках кораблестроения и о горшем всего – о флоте как очаге военного бунта…»
Как только Япония окончила свою победоносную войну с Китаем и убедилась по вынужденному Симоносекскому договору, что главная опасность осуществлению ее заветных стремлений угрожает со стороны России – как сейчас же начала с удвоенною энергиею готовиться к этой войне. Еще продолжались мирные переговоры в Симоносеках с уполномоченным китайского правительства Ли-хун-чжаном, шла оживленная дипломатическая переписка с правительствами России, Германии и Франции, выступившими против завоевательных планов Японии на материке Азии, – а тем временем японское правительство, как сказано выше, вызвало уже контрагентов из Америки для принятия огромных заказов по выполнению обширной судостроительной кампании. Не довольствуясь сделанными заказами, Япония в 1897 году предприняла вторую судостроительную кампанию, которая была закончена в 1903 году.
Со своей стороны и Россия, вслед за занятием Порт-Артура, начала также деятельно готовиться к возможной войне на Дальнем Востоке и приступила раньше всего к усилению своих морских сил в водах Тихого океана; с этой целью в распоряжение морского ведомства было ассигновано свыше 150 млн рублей, которыми обеспечивалось выполнение обширной судостроительной программы. Но выполнение сделанных заказов оказалось невозможным одновременно с усилением японского флота; так что к началу войны морские силы России и Японии в водах Великого океана представляются в следующем виде:
Из простого сравнения видно, что ко времени дипломатических переговоров конца 1903 года, когда явно назревала война между Россией и Японией, морские силы последней в районе ожидавшегося столкновения почти вдвое превосходили силы нашей тихоокеанской эскадры, что уже в немалой степени предвещало поражение нашему флоту в самом начале кампании. При таких условиях является удивительным легкомыслие адмирала Алексеева, который именно к этому времени ввел поправку в выработанный план войны, заключавшуюся в том, что «возможность поражения нашего флота в открытом бою исключается». Мало того, с целью воздействовать на японское правительство и подвинуть вперед дипломатические переговоры, которые велись в конце 1903 года, адмирал Алексеев проектировал демонстративный выход нашей эскадры в Корейский пролив, чтобы устрашающим образом подействовать на Японию.
Не менее предусмотрительно Япония предупредила нас и в вооружениях сухопутных сил. Немедленно по окончании войны с Китаем в Японии принялись с лихорадочной поспешностью за реорганизацию армии; значительно раздвинуты были кадры всех родов оружия и войск вспомогательных; увеличены были контингенты запасных и резервистов с таким расчетом, чтобы в военное время численность сухопутной армии могла бы быть доведена до 700 тыс. человек. И Япония этого действительно достигла во время минувшей войны, сосредоточив против нашей Сыпингайской позиции во время мирных переговоров – то есть после 18—20 месяцев войны – свыше 700 тыс. человек. Еще в 1895 году, чествуя меня обедом в Токио, японские офицеры Генерального штаба старались уверить, что в случае серьезной опасности государству Япония выставит для наступательной войны не менее полмиллионной армии; «а внутри страны, при войне оборонительной», прибавляли японцы, «мы свободно выставим и миллионную армию; у нас тоже 45 миллионов населения как и в Германии, которая в 1870 году выставила в поле миллион войск. Мы такие же патриоты, как и немцы».