мандиру полка 2½ тысячи рублей, – начальнику дивизии около 4 тысяч, командиру корпуса около 6 тысяч (включая и суточные на первый месяц), на снаряжение в поход ими едва расходуется ¼—⅕ части; так что остальные ¾—⅘ являются своего рода «бешкешом» за требуемую службу государству, что едва ли соответствует сокровеннейшему духу Присяги и священного долга перед родиной. А если это в виду не имеется, то за что же такие огромные денежные отпуски? Уместно ли такое хищническое расходование казенных денег в трудную для государства минуту войны?
Глава VНа войну
Прощание с городом. На войну со штабом. На войну с полком. Принятие полка на лету, от поезда до поезда. Поход. Сибирь и Маньчжурия, прежде и теперь. Мои впечатления за 10 лет. Гор. Харбин. Дождевые накидки для войск корпуса. Встреча с Тифонтаем. Гор. Мукден. Посещение штаба наместника. Атмосфера вражды и недоверия между адмиралом Алексеевым и генералом Куропаткиным. Ляоян. Залетные птички, ищущие «попутчиков» в Россию
Прошел и период мобилизации, получен план перевозки по железной дороге, и мы знаем уже день посадки в вагоны. Проявляется уже заметное томление ввиду продолжительного ожидания времени отправления на театр войны.
Прибыл и государь император в сопровождении великого князя Сергея Александровича напутствовать войска в военный поход, благословил каждую часть иконой и сказал несколько напутственных слов отдельно офицерам и нижним чинам.
Через несколько дней и город устроил прощание с войсками гарнизона, отправляющимися на войну; после напутственного молебна на плацу состоялось подношение икон каждой части войск и штабу дивизии; каждому нижнему чину выданы маленькие образки. Полки оказались снабженными для похода целыми иконостасами; поднесены иконы и от городов, и от дворянства, и от местных монастырей, и от командующего войсками округа, и от купечества. Часто эти иконы весьма массивные и тяжелые; оставить их в местах квартирования и не брать в поход было бы неделикатно в отношении подносивших, имевших в виду свои подарки именно как напутственное благословение для похода; а взять все иконы с киотами и футлярами в поход – нужна особая повозка, не предусмотренная положением об обозе, так как штатный ящик с церковным имуществом имеет уже полный определенный законом груз.
Не довольствуясь иконами, город в день прощания с гарнизоном устроил еще обильное угощение нижним чинам на плацу и в казармах, а офицерам в городской думе. Как водится, угощения и банкеты сопровождались тостами и выспренными спичами, которые и для нижних чинов, и для офицеров представляли гораздо меньше интереса, чем розданные вслед затем очень практичные подарки, заключавшие в себе необходимые припасы и предметы, пригодные на походе и в вагоне, а впоследствии, после высадки, – на театре войны.
2 июня наступила и наша очередь посадки штаба дивизии. Отслужили мы скромный молебен в ограниченном кругу нашей штабной семьи, в присутствии наших жен. Эта молитва настроила нас, конечно, более сосредоточенно, чем напыщенные службы на плацу. Как в тумане прошли шумные проводы, смешанные с теплыми напутствиями. Меня до слез тронули сердечные пожелания моих соседей, людей совершенно незнакомых, ожидавших у открытых окон моего отъезда из дому на вокзал…
Кончились прощанья на вокзале, – опять с тостами и речами без конца. Поезд, наконец, тронулся при несмолкаемых криках «ура»…
3 июня мы прибыли в Т.; и тут я узнаю, что состоялся уже высочайший приказ о назначении меня командиром Псковского полка в нашей же дивизии. Исполнилась моя заветнейшая мечта видеть войну воочию, испытать впечатления и перипетии боя на самом себе, и притом – не в роли штабного офицера, а командира полка.
Ровно 10 лет тому назад, во время японско-китайской войны, находясь на Дальнем Востоке, я ходатайствовал о разрешении отправиться на театр войны без расходов казны, но начальство отказало. В 1898 году во время испанско-американской войны я совместно с командиром 4‑го Туркестанского стрелкового батальона, полковником (Генерального штаба) Н.И. Римским-Корсаковым обратились непосредственно к военному министру разрешить нам выйти в запас и отправиться на остров Кубу для поступления на службу в ряды воюющих сторон, – с тем, что после окончания войны мы будем снова приняты на службу. На это услышали ответ военного министра: «я не позволю вам проявлять симпатии к испанцам или американцам, сидите дома».
Столь же неудачными оказались мои хлопоты отправиться на Дальний Восток в 1900 году, во время действовавших там военных экспедиций при подавлении боксерского движения. Несмотря на то что вербовались офицеры Генерального штаба из разных округов, никогда не бывавшие на Дальнем Востоке, не имевшие понятия о местных условиях, – несмотря на то, что иных приходилось командировать вопреки желанию или в виде ссылки за разные провинности, – мне отказано было без всяких причин, несмотря на то, что я имел возможность основательно изучить весь Дальний Восток настолько, что некоторые экспедиции могли ориентироваться только благодаря мною составленным описаниям и картам некоторых районов Маньчжурии.
Такова господствующая у нас система. Считают излишним входить в рассмотрение прежней службы и подготовки для соответствующего служебного поручения; в особенности, когда налицо являются соображения житейского порядка: полковник Д. и капитан Р. не ладят со своим начальством, и их надо как-нибудь устроить; полковника П. приказано, в виде наказания, сослать на Дальний Восток и т.д. «Польза службы» при этом, конечно, не забывается. Все проделывается во имя «пользы службы», которая служит прекрасной ширмой для устройства разных назначений, идущих иногда не на пользу, а во вред службы.
На сей раз судьба была ко мне более милостива; и я отправляюсь на войну даже в роли командира полка.
Можно было бы, конечно, отправиться на войну с кем и чем угодно: со штабом, и «в распоряжение» и «для поручений» просто, или «для особых поручений»; но все это как будто бы вокруг да около, и только. Иное дело пойти с полком да еще со своим, и притом сейчас же после того, как вступил в командование полком; да тут столько жгучего интереса, захватывавшего чувства, с примесью даже известной доли опьяняющей неги, сколько испытывают разве молодожены на пороге медового месяца.
3 июня я прибыл в Т. с эшелоном штаба дивизии, а 4 июня я уже должен принять мобилизованный полк и следовать с ним дальше на войну.
Обширный двор Суворовских казарм залит серым народом, среди которого точно затерялась резервная колонна полка, построенного для встречи нового командира. Я с трудом пробираюсь чрез плотную толпу мужичков, баб с ребятишками и всякого иного вольного люда, собравшихся заодно проводить на войну «миленьких», «родичей», знакомых и попросту «земляков». С трудом разбираю, где фронт, где фланги… Еще труднее очистить фронт, хотя бы шага на 2—3. Досадно и жутко. Давно уже облюбовал и взлелеял первую встречу со своим полком, мечтал об умилительном tête à tête; а тут – не угодно ли, целуйся на миру, при всем честном народе…
На правом фланге, во всем походном снаряжении, обвешанный всевозможными неформенными котомками, чайничками и т.п., стоит 1‑й батальон, назначенный в первый эшелон, которому через полчаса надо выступить на вокзал.
Проделал все, что нужно. Последовала, наконец, команда, и 1‑й батальон, с музыкой впереди, тронулся по отделениям в путь далекий, славный и тернистый… Сразу всколыхнулось все море голов, запрудивших казарменный двор. Все устремились к воротам, откуда двумя потоками хлынули на улицу вместе с колонной, плотно охватив ее с обеих сторон. Послышались громкие рыдания, заголосили бабы, полились бесконечные причитания… Колонна медленно подвигалась вперед по пыльным улицам среди живых шпалер горожан, провожавших своих земляков всем, чем могли: слезными благословениями, крестными знамениями, сердечными пожеланиями; многие из толпы совали солдатам в руки деньги, папиросы, пряники. Солдаты шли большей частью с серьезными, сосредоточенными лицами; иные, впрочем, балагурили; немало было и пьяненьких, безуспешно старавшихся попасть в ногу, в такт музыки.
По мере приближения к вокзалу толпа провожавших росла без конца, запрудила на дебаркадере всю так называемую воинскую площадку и все прилегавшие улицы, по которым прекратилось всякое встречное движение, конное и даже пешее.
Наконец, сделан расчет по вагонам; последовали звонки, свистки… Опять послышались еще более громкие рыдания и причитания, и поезд медленно тронулся мимо несметной толпы народа, провожавшего нас громким «ура»…
Эта сплошная толпа родных и чужих, знакомых и незнакомых, прильнувших к эшелону, провожавших нас бесконечными пожеланиями и благословениями, видимо готовая ринуться с нами и за нас, говорила нам о той крепкой неразрывной связи, которую уносим с собою за много тысяч верст и которая будет служить нам поддержкой и утешением при жизни, где бы мы ни были, сохранится и после нашей смерти. Да, – и после смерти!..
Потекла походно-вагонная жизнь, тоже продукт нашей цивилизации, звучащий немножко парадоксом: какой тут «поход», когда не ходишь, а тебя везут, – «поход» без биваков, дневок и ночлегов, даже без мозолей на ногах, без сладости отдыха после сильной усталости. Сколько поэзии, чреватой бесконечными впечатлениями, скрывалось в прежних походах! Еще не так давно, около 1886 года, передвигался походным порядком бывший 8‑й Западно-Сибирский линейный батальон из Туркестана, кажется, в Благовещенск: за время похода один из офицеров успел по пути влюбиться, на ходу женился и прибыл в Благовещенск отцом семейства. А теперь нам предстоит совершить поход вдвое длиннее, и на все это положен один месяц; живем в вагоне обычной казарменной жизнью с той лишь разницей, что она протекает на ходу поезда.
Прошли первые дни путешествия. Охвативший было всех нас угар прощаний и жгучих впечатлений, пережитых за последние дни, мало-помалу стал испаряться. Люди угомонились. В вагонах водворилась точно подавленная тишина, прикрывшая собою беспокойный гомон мыслей и чувств, взбудораженных последними прощаниями. Кой-где струится робкая, заунывная песня, никем не поддерживаемая; иной лежа лениво перебирает пальцами на гармошке, устремив глаза в тесную даль вагона, уносясь мыслями к только что оторванным близким людям. Все кругом как-то сосредоточены, неразговорчивы, – ушли, видимо, в себя. Предписанные приказом по полку занятия и чтения по вагонам как-то не клеятся: все помыслы, внимание и настроение – все поглощено и сковано только что пережитыми впечатлениями.