— Ну, ну, договаривайте, — насторожился Грачев.
— На бережок вам. Море, оно того… Не всех принимает.
— А вас приняло? — в голосе лейтенанта слышалось раздражение. И даже покраснел, брови нахмурил, и стали они похожи на лохматые крылья бабочки.
— Да, уж приняло…
«Хвастун!» — вспылил про себя Грачев. А Зубравин уже говорил ему о том, что корабельная жизнь тем и романтична, что всякий раз, уходя в штормовые широты, люди умеют смотреть в глаза океану. Иные не выдерживают, просят списать их на берег и даже смотрят на тельняшку, как на что-то заколдованное, а те, кто покрепче и кому по сердцу неуютная моряцкая жизнь, не пасуют. Чем чаще выходят они в море, тем сильнее привязываются к кораблю. И дело тут вовсе не в особых качествах характера человека, а в том, как он относится к своей профессии моряка. Адмирал Нельсон до конца своей жизни страдал морской болезнью, но если бы кто из друзей предложил ему покинуть море, он счел бы того человека своим врагом. Море — оно признает сильных.
— И меня признает, вот попью побольше соленой воды, — пошутил Грачев.
— Глотать воду тоже надо уметь, а то можно и совсем захлебнуться, — заметил мичман.
В это время у трапа появился Крылов. Небрежно взглянув на Грачева, он доложил мичману, что прибыл из города без замечаний. На его лбу блестели капельки пота.
— Бежал, боялся опоздать, — Крылов полез в карман брюк за платком и тут вдруг обронил на палубу розовую косынку. Грачев поднял ее, отдал матросу.
— Чья?
— Женская, — отпарировал Крылов. — Еще что желаете знать? Где был? У Тани. Может, прикажете не ходить?
У Петра дернулась бровь. Почему матрос ведет себя так развязно? Даже не взял у него разрешения обратиться к мичману. Ну, ну, ничего, он собьет с него эту спесь. А сейчас, сдерживая свой гнев, он сказал:
— Тоже мне — рыцарь! Видал я таких голубчиков. Храбрости на один бросок, а потом слезы льют.
— Куда уж мне с вами тягаться, товарищ лейтенант, — съязвил Игорь. — Вы же сын героя-подводника. Хоть картину с вас пиши — и в Третьяковку.
Грачеву словно дали пощечину.
— Три наряда вне очереди! — почти выкрикнул он.
Крылов ушел, и повисла какая-то невесомая тишина.
Петру даже стало жарко. Мичман топтался на месте. Его тоже покоробило поведение Крылова, но не меньше виноват во всем и лейтенант. К чему вот так колоть? Он поднял на Грачева глаза.
— Зазря наряды, — робко заметил Зубравин. — Ну, ходит парень к девушке, так что? Бить за это грешно. У Гончара даже на свадьбе были. А что Игорь, хуже?
Грачев пропустил его слова мимо ушей.
— Ни к чему это, ни к чему, — бубнил Зубравин. — Озлить можно человека, а потом трудно душу его настроить.
В серых глазах мичмана Петр читал упрек. И стало ему не по себе.
Еще с вечера Петр условился с доктором сходить в горы. Воскресное утро выдалось на редкость тихим. На море — зыбь. Солнце протянуло по воде серебристые тропинки. Петр надел спортивный костюм и теперь поджидал у трапа Коваленко. На палубе показался Серебряков. Покрутил усы.
— За ягодами? — подмигнул он Грачеву. — А у меня Ирка заготовитель. Их надо уметь искать, ягоды. Голубев, наш флаг-связист, знает морошковые места.
Петр засмеялся:
— У доктора тоже нюх…
Грачев взбирался на сопку, она была высокой и отвесной. Коваленко остался где-то в низине, а он все карабкался. А вот и вершина. Впереди, насколько хватало глаз, море. Искристое, белопенное. Петр присел на камень, обросший темно-коричневым мхом. В стороне у валуна кто-то разговаривал. Он обернулся и увидел неподалеку Голубева, сидевшего с какой-то девушкой. Так это же Ира Серебрякова! Петру стало неловко. Он поднялся, шагнул в сторону. Из-под ноги выскочил камень и гулко покатился вниз. Ира обернулась на шум.
— Петя! — воскликнула она. — Вот не ожидала встретить вас здесь. Идите к нам!
«Черт меня потащил сюда», — сокрушался в душе Петр.
Голубев холодно пожал ему руку, буркнув под нос «привет, лейтенант», и стал как мальчишка швырять камни в море. Он был в темно-синем спортивном костюме, в черных очках, а на голове — белая с помпоном шапочка.
«Разоделся, как клоун», — подумал Петр, садясь на каменную глыбу. Ира тоже присела рядом. Она одета со вкусом: голубоватого цвета брюки, красный с белой отделкой свитер и такая же шапочка.
— Петя, — весело заговорила Ира, — мы с Гришей тут поспорили. Я говорю, что если добыть из моря всю соль, то ее хватило бы всем жителям Заполярья на несколько лет. А он, — Ира кивнула в сторону Голубева, — возражает, мол, и по щепотке не достанется.
— Ирочка, я беру факты не с потолка, — бросил Голубев.
Петр возразил ему:
— Ваши факты, если их можно так назвать, уважаемый Григорий Афанасьевич, не выдерживают критики. В мировом океане растворено 50 квадрильонов тонн солей магния, брома, золота и других веществ. Если соль, растворенную в морской воде, удалось бы равномерно распределить по поверхности нашей планеты, она покрыла бы землю слоем толщиной в сорок пять метров.
— А чему равен один квадрильон? — спросил флаг-связист.
Ира засмеялась — разве Гриша не знает? Это же единица с пятнадцатью нулями!
Голубев подошел к девушке и поднес к ее губам ягоду.
— Съешь, совсем спелая! А науки дома грызть будем.
Ира съела морошку. Ей было весело — и от того, что светило яркое солнце, и от того, что рядом с нею были ее друзья. Ей весело, а Петру совсем нет. Глядя на Иру, он вновь вспомнил свою жену. Ведь она тоже сейчас могла быть с ним рядом, и так же, как эта девушка, улыбаться солнцу, собирать морошку, а он подносил бы к се губам ягоды. Нет Лены, есть тоска. И письмо, которое получил вчера.
«Милый!
Все думы о тебе, хотя скрывать не стану, писать совершенно некогда. Хлопот по горло. Жизнь так устроена, что трудом всего надо добиваться, никто на блюдечке не принесет тебе счастья и не скажет: бери, Ленка, это твое.
Ты вот уехал, и будь у меня малыш, все-таки легче переносить разлуку. Да и мама могла за ним присмотреть, пока я учусь. Люблю тебя и боюсь потерять.
Что нового у тебя? Берегись там, на море-то. Я страшусь его, а почему, и сама толком не знаю. Целую. Твоя Ленка.
Р. S. Чуть не забыла. На месяц уезжаю в Москву с концертом. Я так благодарна Андрею, что он устроил поездку. А ты чего-то губы дуешь, даже привет ему не передал. Милый, нельзя быть эгоистом!
Целую еще раз. Ленка».
— О чем вы задумались? — нарушила его мысли Ира. Она все смотрела Петру в лицо, словно хотела узнать, о чем он думает. Петру даже было как-то неловко: ведь рядом сидел Голубев и все на него косился. Хотя бы поскорее сюда пришел Коваленко, стало бы веселее.
Петр ответил, что получил письмо от Лены. Она едет в Москву с концертом, — он сказал это тихо, словно боялся, что услышат другие.
— Я рада, — Ира встала. — Гриша, собирать ягоды! Где их больше?
Голубев предложил спуститься в долинку. Но Ира попросила его сначала разведать, и если там действительно много ягод, то пусть крикнет.
— Я буду ждать сигнала! — кокетливо сказала она.
«Неужели они дружат?» — спросил себя Петр, но задать ей этот вопрос не решился. Да и какое ему дело? Он так и молчал, пока за камнями не скрылся Голубев. Солнце совсем вышло из-за туч, и теперь нестерпимо жгло, словно старалось до вечера напоить землю теплом. Петр щурил глаза. Ира повернула к нему лицо и неожиданно спросила:
— Петя, вам скучно без жены?
Его удивил такой вопрос. Он улыбнулся, бросил травинку.
— Военная тайна.
Она нахмурила брови.
— Что это, шпилька в мой адрес? А я серьезно… — Но, видимо поняв, что вопрос ее необоснован, поспешила добавить: — Извините, но Гриша уверял, что вы… — Она замялась: — Что вы… то есть ваша жена вовсе не собирается сюда ехать.
У Петра дрогнули брови.
— Чушь!
Ира смущенно улыбнулась, стала уверять, что, конечно же, у Голубева нет никаких оснований делать такой вывод, и она, Ира, сама не знает, как вырвались у нее эти слова.
Она давно заметила, что Петр очень тоскует по жене.
— Вы почему-то у нас в гостях были грустны. — Ира вздохнула: — Вам без Лены очень тяжело.
Ему стало обидно — чего это она все о Лене? Петр терпеть не мог всяких сочувствий, сожалений, потому что жалость всегда унижала его. Ира что, разве не понимает?
— Сочувствие всегда для меня тягостно, — сухо произнес он.
Помолчали. Потом Ира спросила о Голубеве:
— Он вам по душе?
Вопрос был поставлен прямо, и следовательно, надо прямо отвечать, но Петру непонятно, зачем ей это знать?
Да и вправе ли он высказывать свое мнение о человеке, которого знает мало? По службе Голубев строг, не терпит слабины в учебе, где надо, и сам поможет. А вот какой он в отношениях с людьми — откуда лейтенанту знать?
— Вы о нем наведите справки у отца, — вырвалось у Петра.
Ира покраснела, в ее глазах вспыхнули искорки. Грачев понял, что ей стало неловко, что сам он ляпнул глупость. Но не в его натуре было сразу же извиняться.
— Вы грубый, Петя, — глухо сказала она.
— Я не хотел вас обидеть.
Он не знал, как ему быть: то ли уйти, то ли ждать, пока она сама не уйдет к Голубеву. Тот уже звал ее. Он стоял у подножия скалы, там, где час назад собирал морошку Коваленко, но теперь туда собиралась Ира. Или она раздумала? Ира сняла шапочку, пригладила волосы:
— Пить хочется, в горле пересохло.
Петр осмотрелся. Рядом нигде не было ручья, разве что в долинке.
— Я сейчас сбегаю к ручью, вы подождите, — он засуетился, но Ира холодно возразила:
— Пойдемте вместе…
Они медленно спустились с сопки. Голубев сидел на камне и жевал ягоды.
— А я уж думал, что вы, Ира, совсем сюда не придете.
Она попросила пить. Голубев извлек из рюкзака (вот запасливый человек, не то что он, Петр!) кружку и черпнул студеной воды. Ира отпила несколько глотков и подала кружку Грачеву:
— Хотите?
«Мне не предложила», — обиделся Голубев, сердито глядя на лейтенанта.