— Что значит — не умеет ладить с людьми?
Флаг-связист пояснил, что на лейтенанта сердятся его подчиненные. Мичман Зубравин даже просился у Серебрякова списать его на другой корабль. Крылов тоже хотел уйти, но его отговорил Леденев.
Адмирал неожиданно спросил:
— Скажите, у вас есть своя мечта?
— Мечта? — удивился Голубев. — Конечно, есть. Академия.
«Я так и знал…» — Адмирал снова стал читать рапорт. Потом положил его в папку.
— Судьбу Грачева решим после учений. Кстати, на «Бодром» были? Сходите. Корабль готовится в ответственный поход. Лично все проверьте, помогите лейтенанту. А насчет вашей учебы… — Адмирал на секунду задумался. — Я не против. Вернусь из похода и подпишу документы. Вам бы тоже не мешало сходить в море.
Голубев замялся: он рад, но на эсминце, стоящем в ремонте, заводские монтажники ставят аппаратуру, и желательно быть там.
— Добро, оставайтесь.
Голубев радовался — значит, он сможет сходить к Ире. Не будет Серебрякова, не будет Грачева, а с Надеждой Федотовной он найдет общий язык.
Голубев поспешил на «Бодрый» в самом лучшем настроении. На кормовой мачте Крылов и Гончар крепили новую антенну. Надо бы еще петлю наложить, да провода не хватило. Сбегать в радиорубку? Выслушав Крылова, флаг-связист подергал антенну — не провисает, держится, не стоит зря тратить время, а то не успеет в Дом офицеров на спектакль.
— Сойдет и так. Теперь беритесь за другую.
И ушел с корабля.
…Море глухо ворочалось, струнами натягивая швартовы. Колючий ветер нагонял крутую волну, сыпал в лицо мелкими брызгами. Гончар ежился и досадливо бурчал:
— Брр… Холодище. Слышь, Игорь, может, сходим в кубрик? А то у меня зуб на зуб не попадает. Успеется с антенной.
Крылов с укором возразил:
— Эх ты, мерзляк! Нет уж, дружок, раз велено — трудись! — Он подал Косте изоляторы антенн, покрывшиеся слоем соли, и велел почистить их. Но Гончар замешкался: руки у него замерзли, а тут еще палуба скользкая, того и гляди шлепнешься за борт. Тогда Крылов быстро все сделал сам.
— Порядок! А ты робкий, Костя. Скажи — и Крылов выручит. Только не стесняйся.
Всю обиду Гончара как рукой сняло. Вот он какой, Крылов, разве будешь на него обижаться!
— Нажимай. — Игорь посмотрел на свои часы. — Ого, уже пора! Тащи все инструменты в рубку, а то я тороплюсь на берег.
— Я уберу, беги.
У самой рубки Крылова окликнул Коржов. Он сдвинул к переносью белесые брови, отчего его лицо стало каким-то обиженным.
— Вы кто будете? — спросил боцман.
— Да вы что, не знаете меня? — не понял Крылов.
— По уставу отвечайте, — сердито пробасил боцман, еще сильнее насупив брови.
— Ну, матрос…
— Так-то оно так, — протянул мичман. — Но не просто матрос, а член экипажа легендарного эсминца. А ежели так, то что ж вы делаете? Кому это оставили? — боцман указал на кусочки ветоши. — Беспорядок! Дома небось до ниточки все подтерли бы. А тут пусть дядя уберет!
— Виноват, — бойко отрезал Крылов, а сам испугался, как бы боцман не доложил Грачеву: тот, чего доброго, не пустит на берег.
Боцман помолчал немного и заключил:
— Прибрать шкафут до блеска! Вот швабра, голик — приступайте!
Крылов понял: уговаривать боцмана бесполезно — и молча принялся за дело, ловко орудуя шваброй. Его тревожила мысль, что он опоздает на берег, и Таня куда-нибудь уйдет. Не прошло и полчаса, как шкафут заблестел. Доложил боцману. Тот придирчиво осмотрел палубу.
— Неплохо, но можно было лучше.
— Учту, товарищ мичман.
Игорь прыгнул на причал. Неужели Таня, не дождавшись его, ушла? Сама же звонила… Крылов взобрался на крутую сопку. Здесь, у мостика, всегда весело щебетал ручеек. Вот точно такой же голосок и у Феди. «Как он там, сын? Может, ни разу меня и не вспомнил? А я маяк ему смастерил». Неожиданно Крылов увидел Иру Серебрякову. Игорь свернул к берегу, стараясь пройти незаметно. Но Ира окликнула его:
— У меня к вам просьба.
Крылов сдержанно ответил:
— Боюсь, не выполню. Я очень тороплюсь.
— Торопиться не стоит, — усмехнулась Ира. — Она уже ушла.
— Кто?
— Таня. Муж за ней приходил.
«Выследил. Как же она так неосторожно!»
— Давно ушла?
— С полчаса.
— Она ничего не передавала?
— Нет.
Ира сочувствующе посоветовала ему сходить к ней домой.
— Да нет… — сплел пальцы Игорь.
— Неловко? А вы найдите какой-нибудь повод. Надо сходить. Муж у Тани страшный, бьет ее. И мальчика бьет. В садик не пускает. Плавал на сейнере и оттуда выгнали. Теперь бродяжничает. Мать, и та ушла от него.
Крылов крутил пуговицу на бушлате, а Ира продолжала говорить ему о том, что Кирилл запугал Таню. Зря она ему все простила.
— Я советовала уйти из дому, но куда ей деться с ребенком? У нас сосед милиционер, я хотела заявить ему, но она стала упрашивать меня, чтобы молчала. «Убьет меня Кирилл, если узнает, что жаловалась». Ну, что ж вы молчите? Вы ж ее… — Ира осеклась, не зная, как лучше выразиться. — Вы же… любите Таню? Или у вас уже все прошло? Ну, ладно, ваше дело. Я прошу о другом — передайте Грачеву вот это, — она протянула Крылову письмо. — Очень прошу, я завтра уезжаю и не смогу увидеть его сама. Вы уж не забудьте.
Крылов машинально сунул конверт в карман. Что делать, что делать? Морду набить этому Кириллу, что ли? Промолчать? Сделать вид, что ничего не знаешь?.. Крылов зашагал к белевшему на сопке домику с верандой. В коридоре прислушался. Кто-то тихо всхлипывал.
«Плачет», — Крылов рывком открыл дверь. Таня сидела на диване.
— Игорек… — Она встала, как-то странно одернула халат и, подойдя к нему, ласково прижалась лицом к его щеке. Простонала:
— Ох и тяжко мне…
— Ты что, Тань?
Ей, видно, было очень тяжело, потому что она вся побледнела, в ее глазах было столько печали, что, казалось, вот-вот брызнут слезы и тогда Игорю самому станет больно. Лучше уж пусть не плачет Таня — не терпел он слез.
— Кирилл избил меня… — Она расстегнула на халате пуговицы. — Вот он что сделал…
На ее груди были кровоподтеки. У Крылова сжались пальцы в кулак.
— Погоди, я переоденусь…
Таня ушла в другую комнату. Через минуту вернулась в строгом светлом платье. Крылов сказал:
— Я вас заберу отсюда.
— На корабль? — Она усмехнулась. — Никуда я не пойду. У меня свой дом — пусть Кирилл уходит.
В коридоре послышались чьи-то шаги. Раздался грубый мужской голос:
— Жена, где ты? Поди сюда.
Таня сжалась, испуганно глядя на дверь.
— Кирилл… — прошептала она и вышла к нему.
Муж стоял, широко расставив ноги. Он был пьян.
— Опять нализался? И не ори — люди у нас.
— Это что же за люди? — Он рванул дверь и застыл на пороге, увидев Игоря. — Ах, морячок! Кто же тебя сюда позвал?
— Я! — Таня заслонила Крылова. — Ну, вот что, Кирилл, жалела я тебя, особенно когда в тюрьме сидел, терпела все твои пакости. Сколько горя хлебнула. А теперь — хватит. Не муж ты мне. Не муж!
— А кто тебе муж? — с перекошенным от гнева лицом крикнул Кирилл. — Уж не этот ли матросик?
Она, конечно, уже давно поняла, что с Кириллом ей больше не жить, что то святое чувство, которое раньше питала к нему, исчезло, а вместо него в душе поселилась неприязнь. Не о себе пеклась Таня — себя ей было не жаль. Жаль сына. Не хотела давать его в обиду. Ведь кем он вырастет, если отец так распустился, если в нем ничего нет доброго?.. Она взглянула на мужа:
— Знаешь, Кирилл, я жить с тобой больше не могу…
Он не дал ей договорить.
— Ах ты, рыжая… — Кирилл выхватил из кармана куртки нож и бросился на жену. И в это мгновение Крылов рванулся ему навстречу, ловко перехватил руку рыбака и резким ударом в грудь свалил его на пол. Звякнул нож. Игорь наступил на него ногой.
— Кого бьешь? Эх ты, герой!..
Кирилл поднялся. В его глазах кипела злость.
— Ты, матросик, потише тут… Муж я. Законный. А ты?..
Игорь грустный возвращался на корабль.
Петр любил по вечерам сидеть у моря. Он даже место себе облюбовал — неподалеку от причала, у скалы, что гранитным картузом нависла над водой. Здесь тихо и уютно, как в каюте. Перед глазами — все как на ладони. Небо. Вода. И солнце. Вот оно сейчас рыжее, как пшеничный колос, опустилось над морем. Подожгло края лохматых туч, окрасило корабли и причалы. И почудилось вдруг Петру, что он в родном селе, сидит под кручей. И не море перед ним, а тихая, заросшая камышом речка. Во дворе на печи мать варит в чугунке картошку.
— Петрусь, может, не надо тебе на море? Уедешь, а каково мне тут? Шел бы в механики.
Он бросал в речку камешки, говорил:
— Маманя, а батя что завещал? Поеду учиться в Ленинград. Потом заберу тебя на Север.
Мать махала рукой:
— Куда уж мне? Вот женишься, так буду внуков нянчить.
«Женился, да горько на душе», — вздохнул Петр.
Он глянул в сторону причала. Спят корабли, прижавшись друг к другу бортами, как родные братья. Все спят, только вахтенные прохаживаются на палубе. А Петру спать не хочется — одолевают мысли. И одна из них настырно сверлила мозг — как дальше сложится его судьба? А тут еще этот поход… Сейчас море ласковое, спокойное, как уснувшее дитя. Но кто знает, каким оно будет завтра? На корабле пойдет и адмирал Журавлев. Испытание нового оружия потребует большого напряжения. Впрочем, ему уже все равно. Вот вернется с моря и уйдет с корабля. Куда-нибудь на берег…
У самых ног Петра упал камешек, другой плюхнулся в воду. Грачев обернулся. У валуна, поросшего сизым мхом, стояла Ира в зеленом шерстяном платье и белой кофточке.
— Добрый вечер, — весело сказала она и бросила в воду камешек.
Петр поднялся с земли, ответил ей дружеским приветствием и, не зная почему, спросил:
— Где же ваш Голубев?
Ира посерьезнела. Она подошла к нему совсем близко. Он даже успел разглядеть в ее глазах искорки.
— Что вам дался Голубев? — сердито спросила она. — Жить без него не можете? Скажите ему об этом. Ему, а не мне.