– И она столько всего знает, – подхватила Бэб, чей пытливый ум вечно жаждал все новой пищи. – По-моему, даже больше Учительницы. И никогда не отмахивается, сколько вопросов ни задавай. Мне нравятся люди, которые рассказывают много разного.
– И брат у нее первоклассный парень. Очень он мне в результате понравился. И я ему вроде тоже, хоть и не знал, куда положить свой кусок карты с островом Нантакет. Он хочет у меня научиться ездить верхом, когда снова как следует встанет на ноги. Мисс Селия нам это позволила. Она-то уж знает, как сделать так, чтобы люди отлично себя почувствовали, правда? – И Бен с благодарностью глянул на теперь уже своего, с легкой руки мисс Селии, арабского вождя верхом на белом коне – лучший экземпляр в ее коллекции фигурок.
– Мы будем прекрасно проводить время. Она сказала, нам каждый вечер можно играть с ней и с Торни. И еще сказала, что поставит на крыльце стулья и пусть на них лежат наши игрушки. Тогда они будут у нас всегда под рукой и даже в дождь не промокнут.
– А я буду ее подручным, так что мне здесь все время теперь находиться. Думаю, письма, которые я передал, – это рекомендация от сквайра.
– Именно так, Бен, – ответила мисс Селия, появившись рядом. – И даже если бы я не приняла решение взять тебя раньше, то уж наверняка бы сейчас, мой мальчик, его приняла.
Слова «мой мальчик», и тон, каким были они произнесены, и рука ее, с нежностью опустившаяся ему на плечо, заставили Бена зардеться от удовольствия, и он вопросительно взглянул в лицо молодой леди в надежде услышать, что же такое, по-видимому, очень хорошее ей написал о нем сквайр, но она уже обратилась к девочкам:
– Ваша мама тоже должна получить удовольствие от нашего праздника. Вот, Бэб, отнеси ей это. – Она вручила полную тарелку старшей сестре. – А ты, Бетти, бери с собой на ночь малышку, она так у тебя славно заснула, что жалко ее тревожить. Ну а теперь, дорогие соседки, до завтра.
– А Бен не идет разве с нами? – спросила Бэб, в то время как Бетти уже удалялась, прижав к себе крупного младенца, голова которого подпрыгивала над ее плечом.
– Нет, он пока останется, – ответила мисс Селия. – Мне с моим новым подручным надо кое-что обсудить. Но он скоро тоже придет. Скажи это маме.
Бэб умчалась с тарелкой вкусностей, и тогда мисс Селия усадила Бена рядом с собой на широкой ступеньке, а потом достала письмо, и лицо ее вновь затуманилось. Так сумерки накрывают мир в час, когда выпадает роса и все вокруг становится неподвижным и смутным.
– Бен, дорогой, я вынуждена тебе кое-что сообщить, – медленно начала она.
«Дорогим» со столь искренним расположением Бена не называл никто после смерти Мелии, и лицо его просияло в ожидании дальнейших слов новой хозяйки.
– Сквайр узнал о твоем отце. Вот из этого письма мистера Смизерса.
– Ура! Где он? Скажите скорее! – с мольбой выкрикнул мальчик, ибо мисс Селия письмо прочитать ему не дала и сама с ответом не торопилась, а молча глядела на Санчо, устроившегося у подножия лестницы, словно надеялась, что пес ей поможет.
– Он поехал за мустангами и часть их отправил заказчику, но сам вернуться не смог, – наконец проговорила она.
– Поехал дальше, предполагаю. Предупреждал ведь меня, что, может, доедет даже до Калифорнии и, если получится, пришлет кого-нибудь за мной. Там, говорят, отлично. Хотел бы я попасть туда.
– Он уехал гораздо дальше, и надеюсь, что это место прекраснее Калифорнии. – Мисс Селия подняла голову к высокому небу, на котором уже засияли ранние звезды. Голос ее, когда она говорила это, дрогнул.
– Ну и где же теперь он? Зовет меня? Или сам вернется? – прежде почувствовав беду, чем осознав ее, быстро спросил Бен.
Мисс Селия обняла его и с нежностью, очень тихо произнесла:
– Бен, милый, а если я скажу тебе, что он никогда не вернется, сможешь ли ты это вынести?
– Наверное, смогу. Но вы же не… Не хотите же вы, мэм, сказать… Неужели он умер?
Сердце мисс Селии сжалось. Санчо вскочил и залаял.
И сколько бы ни было сказано дальше слов или пролито слез, сколько бы сочувствия ни вложили в свои объятия эти добрые руки, ждать иной вести, кроме той, что он теперь сирота, не приходилось. Бен посмотрел на старого друга, самого любящего, самого преданного на свете. А потом обнял его, крепко прижался к кудрявой шее и сквозь горькие всхлипы проговорил:
– Ох, Санчо. Он никогда не вернется. Никогда. Больше никогда.
Бедный пес в ответ заскулил и начал слизывать слезы, все катившиеся и катившиеся по лицу хозяина. И если Бен лицо старательно прятал, то Санчо, его утешая, с почти человеческой надеждой смотрел на мисс Селию. А она, и сама вся в слезах, склонилась погладить белую, а затем темную голову, для которой грудь пуделя сейчас стала подушкой. Через какое-то время всхлипы смолкли и Бен, не поднимая лица, попросил:
– Расскажите, пожалуйста, мне об этом. Я сумею держать себя в руках.
Мисс Селия, по возможности смягчая сочувственной интонацией текст деловитого и сухого послания мистера Смизерса, пересказала его. Тот без обиняков сообщал сквайру, что о случившемся с отцом мальчика знает уже несколько месяцев, однако от Бена предпочел это скрыть, опасаясь, что горе повлияет отрицательным образом на качество его выступлений. Бен Браун-старший был убит где-то на Диком Западе. Кто-то из очевидцев происшествия донес эту весть до единственного человека, чьи имя и адрес нашлись в записной книжке погибшего, а последний уже сообщил обо всем мистеру Смизерсу. Теперь хозяин цирка намеревался взять мальчика к себе якобы во исполнение воли покойного, пожелавшего перед отъездом, чтобы сын оставался в этом цирке и продолжал заниматься делом, коему был обучен.
– Ты хочешь к нему вернуться, Бен? – спросила мисс Селия, стремясь хоть в какой-то степени увести разговор от горестного события.
– Нет. Нет. Уж лучше бродяжничать и голодать. Он ужасно ко мне относился. И к Санчо тоже. А теперь, когда я без отца, еще хуже будет. Не отправляйте меня обратно. Позвольте остаться. Люди здесь ко мне так добры, да и куда я еще пойду?
Лицо его исказило отчаяние, и он снова уткнулся в грудь Санчо.
– Тогда ты и останешься здесь, – поторопилась заверить его мисс Селия. – И никто никогда не сможет тебя забрать против твоей воли. Раньше я просто так называла тебя моим мальчиком. Отныне ты станешь им по-настоящему. Место это – теперь твой дом. А Торни – твой брат. Мы с ним ведь тоже сироты. Вот и будем втроем стоять друг за друга, пока нам на помощь не подоспеет еще более сильный друг! – воскликнула молодая леди, охваченная такими пылом, решимостью и уверенностью, что Бена накрыло волной утешения. Голова его приподнялась и вновь опустилась, но не на грудь пуделя, а на изящную туфельку рядом. Так вот, не находя слов, присягнул он на верность названой нежной своей сестре, которой готов был отныне служить с благодарной и беззаветной преданностью.
Санчо счел своим долгом внести свой вклад в торжественный ритуал. Мохнатая лапа легла на колено девушки, а затем он глухим поскуливанием принес клятву верности, смысл которой было легко понять: «Всецело с вами, мои любимые люди, и готов, чем могу, оплачивать долг своего дорогого хозяина».
Мисс Селия церемонно пожала белую лапу, и пудель расположился у ее ног, как маленький лев, заступивший на стражу нового своего жилища.
– Ну-ка, хватит лежать на холодном камне, Бен. Садись рядом со мной и позволь, я тебя утешу, – сказала мисс Селия, вытирая слезы, все еще катившиеся по смуглой щеке мальчика.
Но на Бена накатил новый приступ горя, и он, пряча в локте лицо, произнес сквозь плач:
– Утешить? Но вы же не знали его. О отец! Отец! Если бы смог я с тобой хоть еще один раз увидеться!
Его желание относилось к числу неисполнимых, и все же мисс Селия нашла, чем утешить его. В гостиной вдруг зазвучал рояль, и под пальцами девушки стала рождаться такая чудесная музыка, что мальчик невольно прислушался. И слезы мало-помалу иссякли, и боль утихала под властью чарующей мелодии. Печаль не ушла, но стала светлой, и отчаяние постепенно сменялось верой, что настанет тот час, хотя и очень нескоро, когда и ему, Бену, тоже откроется путь в страну, которая прекраснее даже солнечной Калифорнии. И там, в этой прекрасной стране, его встретит отец.
Играя, мисс Селия потеряла счет времени, а когда наконец тихонько вышла наружу проведать мальчика, выяснилось, что ей на помощь пришли другие добрые силы. В шелестящих листьях сирени Бену пел колыбельную ветер. Лицо его нежно ласкал, заглядывая сквозь арку ворот, свет луны. Верный пес охранял своего хозяина. А тот, подложив под голову вместо подушки руку, крепко спал и, вероятно, видел счастливый сон, в котором папа его возвратился домой.
Глава XIВоскресенье
Наутро миссис Мосс разбудила Бена последним в семье. Сердце ее разрывалось от жалости к мальчику, лишившемуся отца, не меньше, чем если бы он был собственным ее сыном, и, пока не пришли ей на ум иные способы утешения, она решила дать ему хорошенько выспаться. Однако, едва открыв опухшие от слез глаза, он снова сжался от горя. Делиться им с миссис Мосс уже не хотелось, но боль от потери требовала присутствия рядом кого-то, кто мог бы с ним разделить ее, и, испытав облегчение оттого, что она так быстро ушла, Бен позвал Санчо, которому уж доверился без утайки.
Санчо, похоже, и понимая, и разделяя беду дорогого хозяина, слушал его, участливо повизгивая и поскуливая. И каждый раз, когда с уст Бена слетало слово «отец», пес отвечал выразительным лаем. И хоть был бессловесным животным, любовь его утешала мальчика больше любых слов. Потому что Санчо любил мистера Брауна-старшего так же сильно, как Бен, знал его тоже с момента появления своего на свет и потеря его крепче прежнего привязала собаку и мальчика друг к другу.
– Мы должны надеть траур, старина. Так полагается. И кроме нас, это сделать некому.
Нанеся весьма ощутимый урон своему мальчишескому тщеславию, вполне объяснимому недавним артистическим прошлым, Бен снял с новой шляпы, предмета большой гордости, синюю ленточку с серебряными якорями и заменил ее вылинявшей и потертой черной, взятой от шляпы старой. Двигало им совершенно искреннее стремление почтить таким образом отца, и все-таки цирковая жизнь побуждала его куда больше, чем обыкновенного мальчика, при этом задуматься о впечатлении, которое произведет на окружающих столь недвусмысленный знак его скорби. Для Санчо в ограниченном гардеробе Бена ничего траурного не нашлось, кроме батистового брючного кармана. Он уже почти оторвался под весом гвоздей, камушков и другой мелочевки, которую мальчик вечно в него набивал. Последним рывком батистовый карман окончательно был отделен от брюк и бантом привязан к ошейнику Санчо.