– А у Бена, надеюсь, найдется время до церкви почистить мне обувь? – барственным тоном осведомился ее брат, глядя на свои новенькие туфли.
– Нет, – решительно возразила мисс Селия. – Туфли тебе неделю еще не понадобятся, и время тратить на них мы не станем. Он, если будет так любезен, почистит только мои. Все, что тебе, Бен, потребуется для этого, отыщешь в сарае, а в десять часов сходи за Литой.
И она повела брата в столовую, а Бен, избавляясь от раздражения, с такой страстью налег на обувную щетку, что изящные туфельки молодой леди вскорости засияли. Когда же их обладательница час спустя снова вышла из дома, он понял, что в жизни еще не видел такой хорошенькой девушки. В белой шали, белом капоре и перчатках жемчужного цвета, с книгой в одной руке и букетиком поздних ландышей в другой, она выглядела до того воздушной, что Бен едва решался к ней прикоснуться, когда подсаживал в экипаж.
Одно его занимало. Все привлекательные леди, которых ему приходилось видеть раньше, одевались в очень яркие шляпы, пальто и платья, любили аляповатые украшения, питали склонность к перьям, кружевам и оборкам. «Как же получается, – озадаченно размышлял он, – что мисс Селию так красит очень простая одежда?» Ему невдомек еще было, что привлекательность женщины кроется в ней самой, ее вкусе, воспитании, нраве, душевных качествах, умении простыми средствами подчеркнуть лучшие стороны своей внешности и, если кому-нибудь посчастливилось оказаться рядом с таким человеком, он почерпнет от общения с ним куда больше хороших манер, четких жизненных ориентиров и добрых помыслов, чем если бы ему стали все это прививать специально нанятые воспитатели. Но и не посвященный еще пока в такие премудрости, Бен вполне наслаждался поездкой в ее компании, да еще сознавая, что направляется, подобно мальчикам из хороших семей, на воскресную службу.
Каким-то образом даже горе почти отпустило его, когда катили они меж зеленых лугов, освещенных июньским солнцем, от которого все вокруг казалось особенно ярким, и безмятежная тишина стояла в воздухе, и мисс Селия молча взирала на раскинувшийся перед ней ландшафт с упоением, которое Бен вскорости стал называть «ее воскресным лицом». Словно все труды и заботы минувшей недели ею забыты, и ныне она предается всецело наслаждению этим благословенным днем, хотя назавтра готова с новыми силами взяться за дело.
– Ты что-то хотел мне сказать? – спросила она, поймав вдруг на себе застенчивый взгляд Бена – один из многих, которые он бросал на нее незамеченным.
– Нет… просто думал… вы выглядите… как если бы…
– Как если бы что? Ну, смелее. Не бойся, – подбодрила она мальчика, видя, что он от смущения лихорадочно теребит поводья.
– Как если бы вы молились, – решился наконец он, сожалея, что его взгляд от нее не укрылся.
– Ты прав. Так и было. А сам ты разве не молишься, когда счастлив?
– Нет, мэм. Когда я счастлив, то просто рад. Но слов никаких не говорю.
– Да слова и не требуются, хотя и они хороши, если чисты и идут от сердца. Ты когда-нибудь учил молитвы, Бен?
– «Спать ложусь, гашу огни…» знаю. Бабушка научила, когда я был маленький.
– Я другой тебя научу, самой лучшей, потому что она исчерпывает все наши нужды.
– Наши люди были не больно благочестивы. Видать, у них не хватало на это времени, – сказал Бен.
– А интересно, как ты понимаешь, что значит благочестивый? – поинтересовалась мисс Селия.
– Ходить в церковь. Читать Библию. Молиться. Петь гимны. Так?
– Это лишь внешняя сторона. А по сути, надо стремиться быть добрым, не унывать, честно выполнять долг, помогать другим, любить Господа. Таково благочестие в истинном смысле слова.
– Ну тогда вы-то уж точно благочестивы! – выпалил Бен, которому ее поведение и поступки дали гораздо больше понятия о благочестии, чем то, что она сказала сейчас.
– Пытаюсь, но очень часто у меня не выходит. Поэтому каждое воскресенье намечаю себе задачи, чтобы на следующей неделе справиться с ними. Тут молитва мне очень помогает. Попробуй, и сам поймешь.
– Считаете, если я, например, решу сегодня во время службы, что больше никогда не буду ругаться, то и впрямь перестану? – на полном серьезе поинтересовался Бен, который на данном этапе считал склонность к этому главным своим грехом.
– Хотелось бы с такой легкостью избавляться от недостатков, но, боюсь, путь гораздо труднее, – покачала головой мисс Селия. – Хотя если, дав зарок, потом его не нарушишь, то вдруг и избавишься от чего-то скверного гораздо скорее, чем думал.
– Нет, совсем скверно я никогда не ругался, а на другие слова раньше просто не обращал внимания. Ну, пока Бэб и Бетти жутко не испугались, когда я сказал «черт возьми». И миссис Мосс за это примерно мне выговорила. Тогда я стал стараться такого избегать, и оказалось порой очень трудно. Особо когда обозлишься. А «пропади оно пропадом» совсем не так хорошо помогает, если пар из себя нужно выпустить.
– Торни раньше кричал, когда злился, «будь оно проклято». Я посоветовала ему свистеть вместо этого. Ну и теперь он порой начинает вдруг так громко свистеть, что я даже вздрагиваю. Как тебе? Подойдет такой способ? – полюбопытствовала мисс Селия, совершенно не удивленная его привычкой к ругательствам, наверняка перенятой у цирковых.
Бена способ развеселил, он обещал ей попробовать, и так как ругательства просились ему на уста не реже дюжины раз на дню, с заведомым удовольствием предвкушал, как наверняка пересвистит надменного мастера Торни.
В городе к моменту, когда они до него добрались, начал вовсю звонить колокол, призывая к воскресной службе, и к тому времени, когда Лита была устроена со всеми удобствами в конном сарае, на ступеньках старого молельного дома уже было множество прихожан, а по дорогам с разных сторон спешили к ним присоединиться новые.
Бен, привыкший к цирковым шатрам, где не принято было снимать головных уборов, совершенно забыл про шляпу и спокойно шествовал в ней по проходу между скамьями, пока мисс Селия мягким жестом его от нее не избавила, прошептав:
– Запомни: это святое место, и голову здесь при входе следует обнажать.
Бен со шляпой в руках смущенно проследовал за своим чутким гидом вдоль одного из ряда скамей, где места их оказались рядом со сквайром и его женой.
– Рад его видеть здесь, – узрев Бена и вспомнив о его горе, одобрительно покивал пожилой джентльмен.
– Надеюсь, он не станет шебуршиться во время службы, – сказала с опаской миссис Аллен и, устраиваясь в уголке, подняла весьма громкий шорох своей черной шелковой юбкой.
– Он вас не побеспокоит. Я позабочусь об этом, – пообещала мисс Селия, придвигая поближе к себе скамеечку для ног, а затем положила свой пальмовый веер так, чтобы при первой необходимости до него было легко дотянуться.
У Бена едва не вырвался тяжкий вздох. Перспектива вынести целый час неподвижности ему, активному и живому, представлялась пугающей. Но ему очень хотелось с честью вынести это тяжелое испытание, и он, сложив руки, застыл на скамье, как каменный идол. Все в Бене замерло, кроме глаз. Взгляд заметался вправо, влево, вверх, вниз. От высокой, красного дерева кафедры до полочек перед скамьями, на которых лежали раскрытые молитвенники прихожан, и самих прихожан, попадавших в его поле зрения, среди которых сперва он узнал вдали по головам с голубыми ленточками Бэб и Бетти, а затем, совсем близко от себя, через проход, Била Бартона, залихватски ему подмигнувшего, что, конечно же, требовало ответного подмигивания.
Десять минут, проведенные в чинно замершем состоянии, вызвали у Бена настоятельную потребность пошевелиться. Тогда он расправил руки и скрестил ноги, проделав то и другое с бесшумностью и украдкой мышки, которая вынуждена переместиться куда-то подальше от кота. Ведь Бен то и дело ловил на себе наблюдающий глаз миссис Аллен, а ему было известно по опыту, какой острый у нее взгляд.
Музыка, зазвучавшая вскоре, принесла некоторую свободу, потому что была громче скрипа скамьи и Бен смог, не привлекая ничьего внимания, подрыгать ногой. Смутило его, когда паства встала. Ему казалось, что все мальчишки принялись на него глазеть, поэтому он с большим облегчением снова сел, едва то же самое сделали остальные. Добрый старый пастор, прочитав шестнадцатую главу Ветхого Завета о Самуиле, перешел к проповеди, весьма длинной и нудной, которой Бен, однако, внимал с интересом, заинтригованный историей о юном пастухе, «румяном и прекрасном собой», коему посчастливилось оказаться избранным в оруженосцы Самуила. Бену очень хотелось узнать побольше о том, как сложилась в дальнейшем его судьба и перестали ли мучить Саула злые духи, после того как Давид изгнал их из него. Но на дальнейшие сведения старый джентльмен поскупился и забубнил монотонно о чем-то другом, да так надолго, что у Бена явилась настоятельная необходимость либо заснуть по примеру сквайра, либо вроде бы как невзначай опрокинуть скамеечку для ног, если, при всей назревшей уже давно у него потребности хоть немного подвигаться, нельзя даже поелозить.
Миссис Аллен угостила его конфеткой, и он из вежливости съел ее, хотя мятой она была перенасыщена до такой степени, что глаза заслезились. Затем достойная леди добавила ему мук, начав энергично обмахиваться веером. Волосы у Бена от этого вздыбились и растрепались, а он всегда старался, чтобы они лежали как следует, были гладкими и блестели как шелк, и очень гордился умением добиться такого.
Усталый вздох, который ему в итоге не удалось подавить, привлек внимание мисс Селии. По виду ее могло показаться, будто она всецело поглощена проповедью, однако на самом деле мысли ее унеслись далеко через океан, к тому, за кого она и молилась сейчас безмолвно, ибо любила его даже сильнее, чем возлюбил Давид Ионафана[10]. Состояние Бена она без труда разгадала и не удивилась ему, зная прекрасно, что мало найдется на свете мальчиков, способных тихо просидеть всю службу. Поэтому, быстро перелистнув страницы маленькой книжки, которую захватила из дома, она протянула ее Бену, тихо шепнув: