Теперь Торни говорил с ним искренне и без обиняков. Бену это понравилось, и он, в свою очередь, тоже проявил прямоту:
– А ты прекрати задаваться, тогда и я перестану поддевать. Командовать мной может только мисс Селия. Вот если она велит мне выучить псалом, так и сделаю.
– Очень полезно начинать их учить в нежную пору юности. – Теперь Торни вещал тоном богатого жизненным опытом и убеленного сединами патриарха, наставляющего неразумного младенца. – Я выучил этот псалом в шесть лет. Возьми и прочти. Недурная вещь.
У Бена текст этот вызвал разве что раздражение. На пожелтевшей от времени странице вихрились вытянутые вверх витиеватые старомодные буквы, которые с непривычки были ему почти непонятны, и, с трудом сквозь них продираясь, он прочел в последней строке: «Нет в мире ничего ужаснее, чем религиозный юноша», – хотя в псалме утверждалось ровно противоположное: «Нет в мире ничего прекраснее, чем религиозный юноша».
– Вот уж это я точно учить не хочу. – Бен принялся лихорадочно листать книжку. – Получше чего-нибудь там не найдется?
– Глянь в самом конце, – ответил ему, загадочно улыбнувшись, Торни. – Там вклеен листок. Выучи то, что на нем, и воображаю, какое станет лицо у Селии, когда ты ей это прочтешь. Она еще девочкой сочинила его, а кто-то потом распечатал и раздал другим детям. Мне самому оно нравится больше всех остальных псалмов.
Эта задача представилась Бену куда увлекательней, и, отыскав вклеенную страничку, он, охваченный любопытством, стал читать:
Есть у меня королевство
Мыслей и чувств моих,
И только самой мне известно,
Как трудно обуздывать их.
Справиться с эгоизмом,
Не дать своенравью расцвесть,
Дабы их тень не затмила
Лучшее, что во мне есть.
Мне следует так ими править,
Чтоб честной и храброй стать,
Время праздно не тратить,
Трудиться и не уставать,
Чтоб золото солнца не меркло
В душе на пути добра
И сердце мое всегда пело,
Пусть даже трудны дела.
Милый Создатель, дай силу
Мне страхи свои изгнать!
Снизойди, ниспослав мне милость
Всегда близость Твою ощущать.
И хоть мало детское горе,
Но коль тучка его нашла,
Яви Свою добрую волю,
Чтоб печаль моя стала светла.
Мне не надо пышной короны,
И чужих не хочу земель.
Совладать бы с тем краем скромным,
Что доверен власти моей.
Им стараюсь получше я править
И надеяться очень хочу,
Что Всевышний меня наставит
И власть будет мне по плечу.
– Совсем другое дело, – с чувством произнес Бен. – Главное, мне все полностью здесь понятно. Запросто заучу. И как только ей удалось написать до того хорошо и красиво.
– Селия может все, – широко развел руки Торни, таким образом демонстрируя свою твердую веру в безграничные способности сестры, за какую бы область деятельности она ни взялась.
– Я однажды тоже придумал стих, – сказал Бен. – Бэб и Бетти он кажется великолепным, а мне теперь нет, – вынужден был признать он после знакомства с написанным Селией.
– Прочти, – скомандовал Торни и следом самокритично добавил: – У меня-то, знаешь, стихи не выходят. Даже под страхом смерти, наверное, ничего путного написать не смогу, хотя люблю поэзию.
И Бен прочитал, при всей своей скромности все же гордясь сочиненным, ибо первый этот его поэтический опыт, сочтенный обеими девочками великолепным, был вдохновлен искренней любовью автора к своей лирической героине.
Чевалита, скакунья-красавица,
Я тебя полюбил прям как брат.
И всегда на тебе ездить рад.
Никогда тобой не был куснут
И тем паче копытом лягнут.
В общем, очень лошадка мне нравится.
– Очень хорошо, – одобрил Торни. – Обязательно прочти Селии. Она обожает, когда Литу хвалят. Вам бы с ней и этим мальчиком Барлоу поэтическое состязание неплохо устроить, ну как поэтам в Древних Афинах, про которых я тебе как-нибудь расскажу. А теперь давай-ка зубри свой псалом.
Ободренный похвалой, Бен принялся за решение трудной задачи и так при этом заерзал в кресле, будто процесс заучивания доставлял ему боль. Но память была у него хорошая, да и дело оказалось не то чтобы совсем новым. В цирке ему уже приходилось заучивать комические куплеты. Вскорости он уж смог безошибочно продекламировать все четыре строфы псалма, к облегчению как своему собственному, так и Торни.
– Теперь давай поболтаем, – сказал его довольный наставник.
И они начали болтать, делясь, как это водится при знакомстве почти у всех мальчиков, прошлым жизненным опытом. Торни покачивался в гамаке, а Бен раскатывал взад-вперед по сосновым иглам в кресле на колесиках. Жизнь его была несравненно богаче, нежели у Торни, захватывающими приключениями, но и тот мог много чем подивить нового своего приятеля. Ведь он несколько лет провел за границей и в весьма любопытных подробностях рассказывал Бену о далеких странах и городах.
Мисс Селия хоть и принимала гостей, визит которых был ей очень приятен, то и дело невольно задумывалась о мальчиках, и когда позвонили к чаю, а их по-прежнему еще не было, ее охватила некоторая тревога, она начала все чаще обращать взгляд в сторону рощи, зная, что даже издали сразу определит по их виду, доставило ли им удовольствие совместное времяпрепровождение. И вот наконец они появились.
«Пока все хорошо», – с облегчением заключила молодая леди, наблюдая с улыбкой за приближающейся компанией. Санчо гордо восседал в кресле на колесиках, которое катил Бен. А Торни вышагивал рядом, опираясь на свежеобструганную палку, по-видимому совершенно упоенный чем-то, что рассказывал ему Бен, и то и дело взрывался от хохота.
– Смотри, до чего отличную палку Бен вырезал для меня! – гордо потряс Торни в воздухе своей тростью. – С ним, знаешь ли, очень здорово, если не гладить его против шерсти.
– Какие-то вы чересчур уж веселые. Не натворили ли чего? – решила на всякий случай поинтересоваться мисс Селия, внутренне радуясь, что, похоже, дружба у них завязалась.
– Нет, сестричка. Мы были как чистое золото. Я болтал, а Бен псалом выучил, чтобы тебя порадовать. Ну-ка, юноша, проявите себя, – потребовал он от Бена тоном профессора, вполне удовлетворенного успехами своего студента.
И Бен, сняв шляпу, с очень серьезным видом исполнил приказ. Лицо мисс Селии, стоило ему начать декламацию, вспыхнуло счастливым румянцем, когда же он с церемонным поклоном завершил свой номер, слова ее стали ему наградой, с лихвой окупившей труды, потраченные на заучивание.
– Я очень горда, что ты выбрал именно эти стихи, да к тому же так хорошо их прочел. Сразу видно, тебе понравилось. Я написала их, когда мне было четырнадцать лет. Они помогли мне многое понять. Буду рада, если и тебе хотя бы чуть-чуть помогут.
– Ну и я сам как-то… вроде того… – пробормотал Бен, стесняясь при Торни выказать истинные свои чувства, а затем сделал вид, будто очень торопится отвезти на место кресло-каталку.
Мисс Селия с братом пошли пить чай, а Бен вернулся домой, хотя позже вечером, услышав чудесное пение молодой леди, улизнул от сонных Бэб и Бетти к сиреневому кусту и слушал, исполненный совсем новых для себя мыслей и чувств. Таких замечательных воскресений в жизни его еще не случалось, и когда наконец он отправился спать, то вместо «Спать ложусь, гашу огни…» ему сама собой напросилась третья строфа псалма мисс Селии. Она, эта строфа, сильнее всего запала в неискушенную душу своей созвучностью тоске его по отцу, каким он его знал и помнил, а от нее словно бы невзначай уводила в дальние веси – к Отцу Незримому, чью любовь и поддержку он начинал все отчетливее ощущать.
Глава XIIСлавные времена
Узнав о постигшей Бена утрате, окружающие стали особенно к нему участливы. Сквайр написал мистеру Смизерсу, что Бен окружен на новом месте искренними друзьями, а потому здесь и останется. Миссис Мосс с поистине материнской нежностью утешала его. Девочки тоже изо всех сил старались проявлять сочувствие к «бедному Бенни». Но больше всего утешения и заботы он находил у мисс Селии, и сердце его было полностью завоевано не только высказанными ею добрыми словами и приятными сюрпризами, но и тем негласным расположением, которое она благодаря своей чуткости являла ему как раз в те моменты, когда он особенно в этом нуждался. Ведь выразительный взгляд, мимолетное прикосновение и поддерживающая улыбка значат для нас куда больше целого водопада речей. Она теперь уже почти в шутку называла его своим подручным, но он не на шутку и очень серьезно старался им быть, и, несмотря на юный свой возраст, столь мужественно преодолевал беду, что молодая леди проникалась все большим к нему уважением. И еще в такой стойкости виделся ей прочный залог его будущего.
А самым действенным для него становился живой пример. Мисс Селия была сама настолько счастлива, что предаваться возле нее унынию оказывалось немыслимо, и к Бену вернулась его жизнерадостность. Об отце продолжал он трепетно хранить память, но спрятал ее в укромном уголке сердца. Ибо мир, отныне его окружающий, мало-помалу становился столь близким ему, что он, вероятно, впервые за свою жизнь ощутил себя здесь по-настоящему дома. Работа отныне не утомляла его, да к тому же отличалась таким разнообразием, что он весело и легко переходил от одной задачи к другой без тени усталости или раздражения. И никаких злобно рычащих Пэтов поблизости. Из уст своей милой новой хозяйки он слышал больше похвал и благодарностей, чем упреков, что его побуждало оказывать ей по собственному почину куда больше услуг, чем вменялось ему в обязанность.
С Торни у него складывалось поначалу сложнее. Тот по природе своей был командиром, от долгой болезни характер его испортился, и он часто то обижался, то впадал в раздражительность. Взрослым Бен привык подчиняться неукоснительно, однако к Торни, всего двумя годами старше его, это не относилось, и он совершенно не собирался мириться с тем, чтобы какой-то мальчишка, к тому же не сильно благоразумный, отдавал ему приказы.