Мисс Селия, чувствуя, что приближается гроза, поторопилась развеять черное облако. Брат, вняв ее уговорам, стал вести себя сдержаннее, а Бен обещал «не звереть», когда мастер Торни впадает в нервозность. Ну и стоило им забыть о прежних своих отношениях господина и подчиненного, как атмосфера установилась вполне мирная, как и должно, если два мальчика постоянно общаются, принимая плюсы друг друга, снисходительно относясь к недостаткам и находя много прелести в новом приятельстве.
Единственным пунктом, в котором они никак не могли прийти к согласию, оставались ноги. Накал их жарких дискуссий по сему животрепещущему поводу очень смешил мисс Селию. Торни настаивал, что ноги у Бена кривые. Тот категорически не соглашался с подобным определением, утверждая, что легкий изгиб, присущий нижним его конечностям, образуется у всех хороших наездников и любой, кто смыслит в верховой езде, должен понимать его неизбежность, а следовательно, и красоту. У Торни немедленно находился контраргумент. Мол, относительно верховой езды, быть может, это и верно, но на земле-то с такими ногами передвигаешься вперевалку, как утка на суше. Бен, не теряясь, ему отвечал, что лучше будет ходить со своим легким изгибом как утка, но твердо, чем постоянно спотыкаться и падать на длинных ногах, едва голова закружилась. А у Торни она ведь после болезни действительно часто кружилась, и держался он на ногах неуверенно, будто новорожденный жеребенок с подгибающимися коленями, однако никогда этого не признавал и принимался атаковать оппонента убийственными своей доказательностью отсылками к мифологическим временам, когда древние греки, римляне, а также кентавры отличались стройностью ног и в то же время были превосходными наездниками. У Бена отношения с античным миром ограничивались состязанием колесниц на арене его цирка. И так как он самолично участвовал в нем, то с этим аргументом и обрушивался на противника. Мол, некоторые со своими немного изогнутыми ногами прекрасно освоили древнегреческо-римскую езду, а другие с прямыми и длинными могут только о ней рассуждать, сидя на диване.
– Не слишком по-джентльменски, по-моему, напоминать окружающим об их бедах, – отвечал в таких случаях обиженный Торни, бросая сожалеющий взгляд на свои исхудавшие за время болезни руки и ноги.
Тут Бен, поняв, что хватил через край, разряжал обстановку каскадом головокружительных сальто или же, если дискуссия разворачивалась на улице и Торни сидел в кресле-каталке, начинал с ним носиться по саду на бешеной скорости, от которой оба задыхались, примирялись, приходили к дипломатическому соглашению, закрепляющему право на равенство и достоинство за любым из двух видов ног, а также во избежание конфликта налагающему табу на произнесение самого слова «ноги». И спор о них больше не возникал, пока какое-нибудь случайное обстоятельство не порождало новый его раунд.
Дух соперничества присущ даже лучшим из нас, и если его контролирует разум, он вдохновляет на преодоление множества трудностей. Прекрасно в этом отдавая себе отчет, мисс Селия исподволь направляла стремление к превосходству у своих мальчиков так, чтобы вместо пустого бахвальства друг перед другом своими лучшими качествами и умениями они ими обменивались, с открытой душой принимали и отдавали и по-доброму радовались, когда один вызывал чем-нибудь восхищение у другого. Торни восторгали в Бене сила, ловкость, активность и независимость. Бен завидовал, но не черной, а белой завистью знаниям Торни, прекрасным его манерам и условиям жизни, в которых тот сызмальства находился. И когда мисс Селии удалось навести порядок в их отношениях, оба они ощутили прелесть установившегося между ними равенства, позволявшего каждому из двоих массу всего узнавать не в теории, а в процессе живого приятного общения, с каким только и приходят к нам радость жизни и подлинная любовь к ближнему.
Новая жизнь так нравилась Бену, что даже работу он воспринимал отныне как бесконечную череду удовольствий. За любое дело брался он рьяно и с увлечением. Поддерживал в идеальном порядке дорожки и клумбы, кормил животных, оказывал всевозможную помощь Торни, бегал куда-нибудь с поручениями. И особую гордость вызвало в нем то, что считался он правой рукой мисс Селии. В Старом Доме у него теперь появилась собственная крохотная комнатка, обклеенная новыми обоями, на которых изображались сцены охоты – предмет неустанного его любования. В шкафу висело несколько костюмов, которые раньше принадлежали Торни, но он из них вырос, и теперь они были подогнаны по фигуре его камердинера. И еще Бен стал обладателем новых сапог, которые считал самой лучшей и самой важной деталью нынешнего своего гардероба, держал их всегда начищенными до блеска в полной готовности к парадным выездам, да еще и снабжал найденными на чердаке и тщательно отполированными шпорами, но только для красоты, ибо скорее умер бы, чем отважился даже легко прикоснуться ими к бокам любимой Литы.
Тут и там по всей комнате были развешаны вырезанные из иллюстрированных газет картинки, запечатлевшие животных, птиц или сцены скачек. Они придавали помещению дух зверинца и цирка одновременно, что лишь укрепляло в хозяине комнаты ощущение дома, а точнее, жилища ушедшего на покой артиста, который не прочь повспоминать в своих владениях о славном прошлом. В общем, чувствовал он себя здесь богатым и респектабельным.
В одном из ящиков изящного бюро хранились реликвии, связанные с его отцом, весьма, впрочем, жалкие и не представлявшие ровно никакой ценности ни для кого, кроме любящего сына. Письмо, сообщавшее о гибели мистера Батлера-старшего, потертая цепочка от карманных часов да фотография сеньора Хосе Монтебелло с юным сыном, который стоял у него на голове. Оба в цирковой одежде, оба улыбаются той самой улыбкой с оттенком уверенного превосходства, что джентльмены их профессий обыкновенно надевают на свои лица при выступлениях. Оставалось у Бена от отца и еще кое-что, но было утрачено вместе с украденным узелком. Зато сохраненное он лелеял и часто любовался им перед сном, пытаясь представить себе, как там дела у отца в небесном краю, который даже прекрасней, чем Калифорния. И в полусне-полуяви видел страну, где растут деревья с невиданными и вкуснейшими плодами, где угодья охотничьи дивные, и скачет по ним счастливый его отец на белом крылатом коне – точно таком, как на одной из картинок у мисс Селии.
Проводить время над книгами в собственной комнате тоже было чудесно. С тех пор как Бен стал ходить в школу, у него появилось несколько новых, но самыми любимыми по-прежнему оставались «Животные» Хамертона и «Наши бессловесные друзья» того же автора, обе полные любопытных картинок и смешных историй, которые так нравятся мальчишкам. Порядок наводить в доме Бен тоже любил. Но самыми приятными были поездки с мисс Селией и Торни, если позволяла погода, или в одиночестве, когда срочно, без отлагательств требовалось получить или отправить письма. Соседи вскоре привыкли к «проделкам этого малого», но Бен каждый раз, как когда скакал верхом по главной улице, все равно становился объектом пристального внимания. Да и могло ли быть иначе, если трюки его исторгали у старых леди истошные вопли, а люди в домах бросались к окнам посмотреть, не похищают ли, часом, кого. Лите, похоже, такая манера езды доставляла столь же сильное удовольствие, как и ее всаднику. Она весьма скоро научилась ему подыгрывать, делая вид, что вот-вот его сбросит и он кубарем полетит вниз, хотя на самом деле она лишь четко реагировала на приказы, которые он подавал ей прикосновением руки или ноги либо голосом.
Ловкость его, артистизм и презрение к риску вызывали у мальчиков восхищенное уважение, а у девочек потрясенное обожание. Бэб и вовсе загорелась стремлением подражать Бену при малейшей возможности, пытаясь сама добиться такого же мастерства, к весьма сильному огорчению бедного ослика Джека, ибо только на этом долготерпеливом скакуне ей было дозволено ездить. Ему еще повезло, что времени на подобные экзерсисы у Бэб почти не оставалось. Близился конец учебного года, и сестры спешно подчищали хвосты, чтобы уйти на летние каникулы с легкой душой и незамутненной плохими отметками совестью. По сей причине даже Сиреневые вечеринки, как теперь вся компания прозывала свои встречи на исходе дня, были отложены до более легких времен, и Бен с Торни развлекались либо по собственному разумению, либо подхватывая кое-какие идеи, которые им подавала мисс Селия.
Немало времени заняла у Торни распаковка и расстановка вещей. Вернее, сам он был еще слишком слаб, чтобы заняться этим самостоятельно, и мог лишь руководить Беном, он-то и распаковывал коробки и ящики, восхищаясь обилием вожделенных для каждого мальчишки сокровищ, которыми имел счастье обладать его новый друг. Особенно Бена пленил маленький типографский станок. Едва он был извлечен на свет, Торни прямо среди обрывков оберточной бумаги и прочего, что скапливается на полу, когда достают привезенные вещи, объяснил, как им пользоваться, а затем поделился своим новым замыслом: они начнут выпускать газету. Бен станет наборщиком, сам Торни – шеф-редактором, Бэб – курьером, Бетти – рассыльным, а мисс Селия – собственным корреспондентом, освещающим самые последние и горячие новости. Потом появились кляссеры с коллекцией марок, и целый дождливый день мальчики провели, упоенно наклеивая новые экземпляры на строго причитающиеся им места, а Торни подробно объяснял Бену, чтó каждая из этих марок значит. Бена, впрочем, гораздо сильнее марок увлекла книга с изображением флагов всех стран и народов, увидев которые он тут же возжаждал все их срисовать и развесить по всему дому, как будто готовилось в нем какое-то очень важное и торжественное мероприятие международного уровня. Торни идея понравилась. И тогда мисс Селия, видя, как они оба увлечены, предоставила в их безраздельное пользование один из ящиков своего комода, где лежали у нее разноцветные лоскуты, прибавив к нему мешок с обрезками тканей. Мальчики, однако, развели столь бурную деятельность, что ресурсы эти скоро иссякли. Тогда молодая леди принялась покупать куски серого батиста и разноцветную бумагу, впечатляя владельца магазина объемом приобретенного, и однажды ввела его в окончательное недоумение, потребовав сразу несколько бутылок клея гуммиарабик. Бэб и Бетти, когда выкраивали минутки для отдыха, тоже включались в работу и старательно кололи себе пальчики, нашивая на стяги яркие полоски или звезды, так как этот вид шитья привлекал их гораздо больше, чем сооружение лоскутного одеяла.