– Град небесный! Ну и цветок! Пестики! Тычинки! Цветоложки! Подлистники! Завистники! Семейники! Если это и есть ботинка, то спасибо! С меня довольно! – выпалил Бен с таким красным и разгоряченным лицом, словно только что пробежал кросс.
– Нет уж. Изволь-ка выучить это все наизусть, а потом напишешь про одуванчик. Тебе понравится. Я покажу его через свой микроскоп. Ты даже не представляешь себе, как это красиво и интересно, – ответил Торни, который за время вынужденной почти неподвижности все отчетливее убеждался, насколько очаровательно и увлекательно просвещение.
– Да толк-то какой от твоего тычинко-пестиканья? – пожал плечами Бен, который с удовольствием выкосил бы большое поле вместо затверживания всей этой абракадабры.
– В книге моей и про толк написано. Это «Ботаника для юношества» Грея. Но я и без книги прекрасно тебе обосную пользу и важность ботаники. – Торни перевернулся на спину, задрал ноги вверх и, болтая ими в воздухе, приготовился к длинной дискуссии. – Мы научно-исследовательское общество. А значит, как только нам будут встречаться растения, животные, минералы, обязаны их фиксировать и вести им учет с последующим всесторонним изучением. Кроме того… – Он задумался. – Ну, представь себе, мы заблудились, плутаем много часов или даже дней. Необходимо найти себе пропитание. Как ты поймешь, что в лесу съедобно, а что нет? Возьмем хоть грибы. Назови признаки съедобных и ядовитых.
– Не назову, – покачал головой Бен.
– Ну, я тебя когда-нибудь обучу. А вот среди цветов есть, например, аир безопасный, а есть аир ядовитый. И с ягодами приблизительно та же картина. И со многим другим. Поэтому, если уж оказался в лесу, держись начеку. Иначе дотронешься невзначай до ядовитого плюща или свидины кроваво-красной, и мало тебе не покажется. До настоящего ужаса можешь себя довести, если не знаешь ботаники.
– И Торни не понаслышке это известно, – вмешалась мисс Селия. – Многое он постиг на собственном опыте, и с твоей стороны будет мудро взять на вооружение то, о чем он сейчас говорил. – Тут ей живо вспомнились приключения брата, которые предшествовали его увлеченному изучению ботаники.
– Да. Славно я провел времечко, когда вынужден был целую неделю ходить с мазью и листьями подорожника на лице, – начал рассказывать Торни. – Всего-навсего-то сорвал веточку свидины кроваво-красной, и рожа моя покраснела, как вареный лобстер, а глаза заплыли до узеньких щелочек. Так что вот прямо сейчас садись и учи. Тогда хоть не попадешь в подобную ситуацию.
Серьезное это предупреждение вкупе с энтузиазмом Торни сломило сопротивление Бена. Он опустился на одеяло, и весь следующий час головы обоих мальчиков неустанно метались от микроскопа к книге. Учитель освежал свои скромные познания, ученик все сильнее заинтересовывался тем новым, что ему открывалось, хотя, положа руку на сердце, вынужден был признаться себе, что куда большее удовольствие ему по-прежнему доставляет просто наблюдать за муравьями, жуками, причудливыми червячками, мухами с прозрачными крыльями и прочими живыми тварями или попросту собирать красивые цветы, чем заучивать длинные латинские названия. Но, ясное дело, такими своими соображениями он делиться со своим учителем не стал. И когда Торни спросил, правда ли интересно и весело так заниматься, Бен, уклонившись от ответа, вызвался отыскать растения для будущих исследований, а потом в первую очередь сосредоточиться на опасных, так как на подробное изучение остальных у него, Бена, наверняка не хватит времени.
Когда у профессора Торни от множества объяснений начал садиться голос, он, объявив перемену, послал свой класс в количестве одного ученика к ручью, где охлаждалась бутылка с молоком. Перемена была продолжена на целый день, и нельзя сказать, что кого-то из мальчиков это удручило. Напротив, время они провели замечательно.
Бен и один с удовольствием бродил по лесам и полям, захватив жестяной короб, который вешал за ремень на плечо, чтобы собрать в него новые растения, пока Торни был занят научной работой. Для нее Селия отвела брату целую комнату, где все немедленно оказалось заставлено бутылками, чашками, плошками, мисками и прочими емкостями для хранения его сокровищ, а он неустанно сушил среди подшивок газет все новые травы, развешивая на стенах самые любопытные экземпляры. И в этой специальной комнате ему дозволялось сколько угодно мусорить.
Каждый день Бен, возвращаясь из своих пеших странствий, принимался живо и красочно рассказывать о новых зеленых уголках, которые удалось обнаружить, где ариземы, кивая под ветром цветами, будто тихо читали проповеди, ручейки пели вечные свои песни, фиалки синели на их берегах, камни проглядывали из прозрачной воды, шуршали заросли папоротников и, как фарфоровые эльфы, танцевали водосборы. А на деревьях птицы строили гнезда и цокали, носясь по ветвям, белки. Истории эти так захватили Торни, что в результате он захотел увидеть все сам. Тогда ослик Джек был оседлан и отправился в путь, шагая, взбираясь и залезая в разнообразные славные глухие места и всегда возвращая целым и невредимым своего всадника, который каждый день прибывал домой куда более крепким и загорелым, чем убывал.
Мисс Селии оставалось лишь радоваться. Теперь, когда мальчики уходили в странствия самостоятельно, она, проводив их, могла посвятить время изящной вышивке, или писала длинные письма, или, покачиваясь в гамаке под сиренями, задумывалась над другими такими же длинными письмами, которые ей уже прислали, и пыталась одновременно представить себе, что прочтет в новых, которые очень скоро получит.
Глава XIIIКое-кто убегает
Школа кончилась. Теперь
Распахнута веселью дверь!
Весело это пропев, Бэб и Бетти с таким решительным стуком опустили на стол свои книги, будто никогда больше не собирались их открывать. Потому что вернулись они из школы в последний день июня, и это был последний учебный день. Школу заперли на целых восемь недель. Усталая Учительница распустила учеников на каникулы, а сама отправилась отдыхать. И длительная свобода резко подняла настроение школьников.
Тихие улицы города неожиданно оказались наводнены разновозрастными детьми, охваченными таким неистовством, что занятые делами матери мучительно измышляли способы удержать своих резвых лапочек от проказ, рачительные отцы пытались при помощи всяческих стимулов и посулов направить энергию юных бездельных рук на сбор ягод или сена, а пожилые люди, при всем своем доброжелательном отношении к юношеству, благословляли того человека, который придумал школу.
Девочки немедленно принялись строить планы пикников, кои почти мгновенно осуществляли, и на полях, словно новые виды грибов, возникало множество капоров, склоны холма запестрели яркими платьями, точно цветы там отправились на прогулку, а леса заполонили птицы без перьев, чей щебет своею радостной звонкостью заглушал пение дроздов, малиновок и крапивников.
Мальчики стаями потянулись к бейсболу, как утки к воде, и общественный луг превратился в арену великих сражений, проходивших с большим накалом, хотя кровь проливалась нечасто. Людям непосвященным могло показаться, будто эти юнцы совершенно утратили разум. Даже жара не была им помехой, когда, сняв пиджаки и закатав рукава рубашек, но оставив на головах странные кепки, надетые то козырьками вперед, то назад, носились они оголтело по полю, кто отбивая потрепанный мяч, кто ловя его с отчаянностью существ, вынужденных таким образом отстоять свое право на жизнь. Игры сопровождались хриплыми воплями, отчаянными перебранками по поводу каждого заработанного очка, и тем не менее распаренные от зноя, покрытые пылью, охрипшие участники получали невероятное удовольствие от своего занятия, в ходе которого у каждого появлялся весьма вероятный шанс лишиться зуба или глаза.
Торни великолепно играл в бейсбол, но так как сил у него пока еще недоставало на то, чтобы лично продемонстрировать свое мастерство, он ограничился ролью тренера и с удовольствием наставлял Бена, которого сделал своим заместителем по части активных действий. Тот оказался перспективным учеником. Ловкости и физической силы ему хватало сверх меры, как и смекалки, – и, быстро освоив премудрости новой игры, он стал считаться отличным кетчером.
Санчо тоже великолепно себя проявлял, во-первых, ловцом шальных мячей, а во-вторых, бдительным сторожем сброшенных пиджаков, которые охранялись им с трепетом и неуклонностью воина старой гвардии, стоящего на часах у гробницы Наполеона. Бэб развлечение мальчиков так захватило, что всякие там пикники и возня с куклами стали ей представляться в сравнении с ним просто скучными глупостями. Она изо всех сил порывалась сама выйти на поле. Герои ее, однако, категорически против этого возражали, ограничив ее участие лишь ролью страстной болельщицы, которая, устроившись на заборе рядышком с Торни, переживала с замиранием сердца капризы фортуны «Нашей команды».
На четвертое июля, День независимости Соединенных Штатов Америки, был запланирован важный матч, но обстоятельства сложились неблагоприятные. Торни с сестрой уехали на целый день из города, двое из лучших игроков тоже по какой-то причине не появились, а тех, кто был в наличии, до того успели уже измотать праздничные мероприятия, начавшиеся чуть ли не с восхода солнца, что они валялись без сил на траве, вяло сетуя на бедность нынешних городских торжеств.
– Самое препаршивое из всех четвертых июлей, которые я когда-либо видел. Пускать шутихи, видите ли, теперь нельзя. Подумаешь, в прошлом году из-за них чья-то лошадь перепугалась, – прорычал Сэм Киттеридж, всем своим существом негодуя по поводу возмутительного произвола городских властей, запретивших свободным гражданам выражать свое счастье от завоеванной независимости родной страны бабаханьем разных пороховых устройств в том количестве, в каком им только захочется.
– Вот раньше был праздник так праздник, – мечтательно выдохнул другой юноша. – Помню, как Джимми из старой пушки решил пальнуть, и ему оторвало руку. Живенько же для нас после этого все закрутилось. Мы то в больницу с ним, то после к нему домой. Даже сейчас вспоминаю прямо как наяву, – произнес он так, будто праздник нельзя считать полноценно прошедшим, если на нем не произошло хоть одного несчастного случая.