Значит, в саду была всё это время, ягоды собирала. Опять варенье собралась делать, понимаю я.
— В моей комнате. Спит. — Пожимаю плечами и возвращаюсь к своему легкому ужину. Но подняв случайный короткий взгляд на мать, усевшейся перед корзиной с огромной пустой чашкой в руках, наталкиваюсь на явное недоумение, читаемое в глазах напротив, и с усталым вздохом роняю: — Ты бы сначала поинтересовалась у нее, что происходит в ее жизни, как она себя чувствует, не нужна ли ей самой психологическая помощь, прежде чем приглашать ее ко мне с целью помочь, приободрить, заставить улыбнуться и «вернуть к жизни», как ты любишь повторять. Знаешь, мам, я не одна в этом мире, у кого завелись тараканы в голове. Не я одна «нуждаюсь в помощи», — продолжаю использовать ее же слова и реплики, которые та неустанно любила повторять перед каждой встречей с психологом или психотерапевтом, пытаясь достучаться до меня и призвать здравый смысл, благоразумие, заверить в необходимости, в целесообразности лечебных бесед, включающих в себя очередную авторскую уникальную методику. По факту же, это было очередное копание в мозгах, завуалированное за красивой формулировкой и специальными профессиональными терминами. Громкие слова, а итог один — скука смертная выслушивать их речи и беспомощные попытки завязать со мной диалог, вызвать здоровый эмоциональный отклик. Какую только эмоцию эти специалисты не пытались у меня вызвать! Но в конечном итоге у них получалось только одно — вызвать затяжную апатию. После таких утомительных сеансов я целыми днями лежала в своей постели, тупо глядя в потолок. Мама обреченно вздыхала, а потом выискивала мне нового специалиста, возлагая на него надежды, которые не оправдали предыдущие его коллеги. — У моих друзей тоже жизненные трудности, они не обязаны скакать возле меня и пританцовывать, веселить и сопли подтирать, — с раздражением заканчиваю я и, резко вскочив, бросаю на стол вилку, та звонко ударяется о край тарелки, отскакивает; хватаю с колен вафельное полотенце и, яростно сжав в кулаке, отправляю туда же, на стол, после чего ухожу к себе.
С каких пор мы с мамой перестали понимать друг друга? И когда мы в последний раз нормально беседовали? И хочу ли я этого? По-моему, я уже ничего не хочу.
Читаю в постели биографию итальянской актрисы Софи Лорен. Даже тут, со вздохом отмечаю я, прослеживается тернистый путь от бедности, боли к счастливой жизни, говорится о ее великой истории любви с Карло Понти. М-да, от нее, очевидно, никуда не деться, нынче о любви пишется не только в романах. Она, вынуждена признать, везде оставила свой след. В каждой хронике. В судьбе каждого человека.
Заметив шевеление рядом, откладываю литературу на прикроватный столик.
— Ты как? — обращаюсь я к подруге, неуклюже растирающей сонные, опухшие от слез глаза. Открывает сначала один глаз, потом второй.
— Я что, заснула прямо на твоей кровати? — с хриплым протяжным стоном отзывается та.
— Ничего страшного, — уверяю я, ободряюще сжав ей пальцы.
— Мне нужно домой. — Лениво приподнимается, прислонившись к изголовью кровати, принимается шарить по карманам джинсового сарафана. — Родители меня, наверное, потеряли и с ума сходят от неизвестности. Да где этот чертов телефон?!
Хватаю айфон подруги со столика и протягиваю ей.
— Вот он. Не волнуйся, родителям я твоим сообщила, где ты. Сказала, что с тобой всё в порядке и что ты сегодня переночуешь у меня.
— Правда? — вяло переспрашивает Лера, и я киваю:
— Да.
— Спасибо, — тихо роняет она, благодарно глядя мне в глаза.
— Брось, не стоит… Может, ты еще поспишь? — предлагаю я, прекрасно видя ее состояние. Выглядит она неважно.
— Нет, не хочу. — Она тягостно вздыхает, задумчиво поджимает губы.
— Почему голубой?
— А? — рассеянно.
— Почему решила покрасить волосы в небесно-голубой? — спрашиваю я, прикоснувшись к ее локонам.
— А это… не знаю. Наверное, хотелось… стать Мальвиной, — с грустной усмешкой.
Наверняка перекрасила свои светлые волосы после расставания с парнем. Типичное поведение для девушек. Думаю, не стоит сейчас заострять на этом внимание. Только лишний раз травмировать ее.
— Как учеба? Макс говорил, у тебя экзамен последний остался? — меняю я тему.
— Ага, — безрадостно отвечает Лера, — но я решила, что сдам его в сентябре, на переэкзаменовке.
— Понятно.
Тишина.
— А я в Европу еду, — вдруг сообщает после долгой паузы. — На лето. С родителями. Завтра, — отрывисто добавляет она.
— Это же здорово.
Да, думаю, именно это ей и нужно сейчас. Отвлечься. Переключиться. Ее родители это понимают, и потому увозят.
— Наверное, — слегка отстраненно роняет она, но вдруг сбрасывает с себя уныние, натягивает подобие улыбки и спрашивает: — Ты-то как? Я так и не поняла, что с тобой случилось. Расскажи мне.
Резкий поворот, скажу я. Не уверена, что нужно грузить ее и без того плохо соображающую голову лишней, далеко не веселой информацией. Она слишком близко воспримет к сердцу мой рассказ.
— Давай ты вернешься с каникул, и я тебе всё расскажу. Договорились?
— Снова что-то ужасное произошло, да? Егор тебя снова похитил? — не сдается она. — Ты поэтому замкнулась в себе? Ни с кем не хочешь говорить? Стала безэмоциональной? — замечает она, нахмурив брови. — Скажи, что он с тобой сделал?
— Лер, у тебя у самой сейчас в жизни не всё гладко. И поверь, будет лучше, если ты не будешь забивать себе голову еще и моими проблемами.
— Алекс, послушай, — она решительно берет мои руки в свои и мягко сжимает их. — Ты не одна. Я с тобой. Всегда, слышишь? Знай, мы всегда есть друг у друга. Ты моя лучшая подруга, и мне не всё равно, что с тобой происходит. И… какие бы ты сейчас себе установки не поставила, какие бы замки на сердце не повесила, поверь, это действительно временно. Твоя мама в этом права, как бы ты себя не убеждала в обратном.
— Лер, я ценю твою заботу, правда, но…
— Хорошо. Ладно. Я вижу, сейчас ты не… не в своем уме, мягко говоря. Но это изменится, вот увидишь. К моему приезду ты будешь летать от счастья, — самоуверенно заявляет она. А у самой в глазах притаилась собственная боль и печаль.
Пора сворачивать разговор.
— Думаю, ты голодна. Как насчет позднего ужина? — предлагаю я.
— Ты права, есть хочется жутко, — выдыхает она со смешком.
— Тогда идем на кухню…
Глава 10. Что они затеяли?
27 июня 2020.
Суббота.
Просыпаюсь, дотрагиваюсь подушечками пальцев нижнего века, щек. Влажные. Снова плакала во сне. И что странное — опять не помню из-за чего. Всякий раз при попытке вспомнить, что мне снилось, нечеткие, крайне туманные образы ускользают из памяти. Ничего не остается. Лишь сердце, яростно, неистово бьющееся о хрупкие ребра, норовящее выпрыгнуть из груди, как дикий зверь, пытающийся выбраться из клетки на волю, к чертям разнести этот бездушный, тесный вольер.
Прижимаю ладонь к сердцу, ощущаю удар за ударом. Делаю вдох и медленный, прерывистый выдох, стараясь усмирить расшалившегося бунтаря, успокоить наконец разгулявшееся сердце.
Мой взгляд падает на безмятежно спящую Леру, потом на часы. Рано. Уснуть уже не получится, поэтому незамедлительно отправляюсь в ванную. Однако едва я выхожу в коридор, до меня доносятся торопливые шаги матери, потом звуки открывающейся парадной двери и голос… Игоря?
— Здравствуйте, Светлана Алексеевна, — глубокий и низкий голос.
Я замираю.
— Здравствуй, Игорь. Проходи. Мне срочно нужно с тобой поговорить, — взволнованно говорит мать.
Зачем она его впустила? О чем поговорить? Ничего не понимаю. Нужно срочно взбодриться, принять холодный душ, иначе мой мозг отказывается работать.
— Что-то с Алекс? — догадывается он.
— Да, речь пойдет о ней.
Их голоса приглушаются. Наверное, прошли в гостиную.
— Я виделся с ней вчера, она была… не знаю даже, как сказать…
— Да, Игорь, моя дочь изменилась, — произносит она с сожалением. — Несколько месяцев уже сама на себя не похожа. И она ни за что не одобрила бы этот разговор, но я не могла не позвонить тебе, потому что ей нужна помощь. Я ужасно боюсь за нее. Она… вроде и здесь, но… будто ее и нет. Она как пустая оболочка, лишь существует. И я не знаю, что с этим делать. Возможно, ты сможешь ей помочь. Нет, я уверена, только ты и сможешь ей помочь.
— Светлана…
— О ради бога, зови меня просто Светой.
— Хорошо… Хорошо, я… постараюсь вывести ее из этого состояния, потому что так больше не может продолжаться. Нужно вернуть прежнюю Алекс.
— Это невозможно, Игорь, — тихо шепчу я в воздух и продолжаю дальше подслушивать их разговор.
— Спасибо тебе. Правда, спасибо. Потому что я водила ее и к психологам, и к психотерапевтам, но она не идет на контакт, вот в чем проблема. Сидит у себя в коконе и не выходит. Одна надежда на тебя. Помоги ей, умоляю.
Она там плачет что ли? Что за истерические и надрывные нотки?
— Я обещаю вам, я приведу ее в чувство. Подумаю как и… — А мужчина-то совсем растерялся. — Будет лучше, если я сейчас…
— Да-да, сейчас тебе лучше уйти. Алекс спит наверху и вот-вот скоро проснется. Если она узнает, что я тебе…
— Я понимаю, — мягко перебивает Игорь мою мать. — Она пока не готова встретиться со мной. Учитывая наш последний разговор, как быстро она от меня убежала… Да и плана у меня пока нет. Я подумаю, что можно сделать, и вам сообщу.
— Хорошо, позвони мне, как только надумаешь, как лучше подступиться к Алекс.
— Обязательно.
Кажется, он уходит, потому что опять слышу скрип петель открывающейся двери.
— Игорь, подожди, — окликает его моя мать.
— Да?
— Скажи мне, ты всё еще любишь мою дочь? — в голосе надежда.
В этот момент мое сердце начинает стучать с большей частотой. Какого черта? Опять? Ну уж нет!
Внимательно прислушиваюсь, надеясь четко услышать ответ на вопрос. Почему меня до сих пор это волнует?