Мужчина со сдержанной улыбкой стоит облокотившись о лестничные перила. А глаза горят искрой удивления и радости.
— Не думал, дочка, что ты так скоро назовешь меня отцом. Хотя нет, вру, даже не рассчитывал.
Трогательно. Надо же, я растопила эту глыбу льда. Дочка. Не верится, что я его дочь. Хотя следовало догадаться, видя его попытки сблизиться со мной, его заботливое отношение, его совсем не дружеские объятия.
По правде говоря, не знаю, что сказать. Да и слово "отец" вырвалось случайно. Кажется.
— Пройдем на кухню? — предлагает Евгений, с пониманием принимая мое молчание. — Не будем будить парня, пусть поспит, умаялся, места себе не находил, когда ты в истерике заперлась в библиотеке.
Уперев взгляд в пол, киваю. Сейчас я, разумеется, сожалею о своем поведении. Не стоило мне закатывать такой скандал и биться в сумасшедшей истерике. Но с другой стороны, если бы не этот переломный момент, если бы не сорвало башню, я бы так и осталась бездушной тварью, отгородившейся от внешнего мира стеной холодного безразличия.
Мы входим с отцом на кухню.
Забираюсь на табурет, тянусь к кувшину с водой, стоящему на другом конце столешницы, беру сверху висящий вверх тормашками бокал с барной стойки. Нет никакого желания лазить в темноте по кухонным шкафчикам в поисках подходящего стакана. Наливаю бокал до краев и одним глотком опустошаю его.
— Жажда замучила? — подает голос отец с соседнего стула.
— О да, все слезы выплакала, ни капли жидкости в организме не осталось, — отзываюсь я, повернувшись к нему.
— Поговорим? — спокойно предлагает он, немного подумав.
— Давай, — пожимаю плечами. — Но… для начала прости меня за… то, что было вечером. Я… взорвалась. В буквальном смысле.
— Ничего страшного, — с тоской в глазах качает головой отец. — Твоя реакция понятна, я готовился к такому развитию событий, но, как видишь, к такому никогда не бываешь готовым… На самом деле это ведь я должен просить у тебя прощение. За то, что не был рядом с тобой все эти годы. И мое неведение не является мне оправданием. Человек должен в любом случае нести ответственность за всё… к чему приложил руку.
Я со смешком приподнимаю брови.
— Ты хотел сказать, половой орган?
— Ох, Алекс, — смутившись, вздыхает он, — я и забыл, что говорю со взрослым человеком, а не с ребенком.
— Отец. — Я кладу ладонь поверх мужской кисти, лежащей на столе. — Я не сержусь на тебя, я сержусь на остальных, вернее не понимаю, зачем они скрыли от меня правду. Мама, дед, который мне, оказывается, вовсе не дед, тетя — они все эти годы кормили меня ложью. И я стараюсь понять, правда, но не понимаю. Пытаюсь встать на их место и… всё равно не понимаю, — с досадой тихо говорю я.
Тихонько опустив вторую руку на мою кисть, Евгений переворачивает нижнюю ладонью вверх и ободряюще, по-отечески сжимает мою маленькую ручку в своих больших, даря тепло и спокойствие.
— Всему есть причины, — оправдывает он их. — Да и видела ли ты когда-нибудь идеальных людей? Ошибаются все. Абсолютно все.
Нуу… скажем, близкий к идеалу на данный момент спит в гостиной, но да, он прав, все ошибаются. Теперь я это хорошо понимаю. Нельзя прожить жизнь и не накосячить.
— Поговори с ними, с каждым наедине. Уверен, у них найдутся объяснения и ответы на все твои вопросы, — добавляет отец после паузы.
— Поговорю, — обещаю я. — Только на первой очереди у меня сейчас стоит другое дело, не менее важное. Наверное, даже важнее всего сейчас, — со вздохом признаю я.
— Догадываюсь, о чем ты, — с лукавой улыбкой произносит мой отец, — вернее, о ком.
Я молча натягиваю улыбку и, благодарно сжав ему напоследок руку, встаю, собираясь отправиться спать.
— Спасибо за разговор, — всё же роняю я, обернувшись.
— И тебе. За то, что простила.
— Мне не за что тебя прощать, ты ни в чем не виноват.
И прежде чем уйти, замечаю открытую, искреннюю радость на его лице и огромную благодарность за то, что приняла его. Приняла, как отца…
Глава 25. Путь к себе.
7 июля 2020
Вторник
— Внучка, постой, — из кабинета выходит дед в самый неподходящий момент. Я хотела с утра пораньше тайком от всех улизнуть из дома, но теперь вот не получилось. Во сколько он встал вообще? Полшестого утра сейчас, ну и почему, спрашивается, этот бодрый мужчина не спит в такое время суток?
— Деда? — Я оборачиваюсь, вынужденная опустить руку с дверной ручки. — Почему ты не спишь?
— Надо полагать, по той же причине, что и ты. — Брови с легкой сединой приподнимаются в укоре. — Так и знал, что первой твоей реакцией после вчерашнего станет утренний побег. Ты не первый раз так поступаешь…
— И потому ты встал с утра пораньше, чтобы не пропустить, как ты выразился, мой побег, верно? — перебиваю его я. — И долго выжидал меня, сидя в засаде у себя в кабинете? — Я не могу не улыбнуться. Эх, деда, деда. Всегда больше всех беспокоишься за меня. Но я привыкла, что ты, как правило, в душу не лезешь. По крайней мере, не так часто. Волнуешься — да, но обычно позволяешь мне самой выбирать, как поступить в той или иной ситуации, никогда не навязываешь свое мнение и свою правду. Надеюсь, так и будет в этот раз, и ты меня не остановишь, дашь уйти.
— Недолго, всего четверть часа, — с короткой усмешкой сообщает он. Однако в глазах спрятано беспокойство. — Так куда собралась, сокровище мое?
— Деда, я на тренировку, не беспокойся за меня, хорошо? — успокаиваю я его, погладив по плечу.
— Тренировка в такой час? — вопрошает недоверчиво и ласково треплет меня по макушке.
— Тренер по боксу — мой очень хороший друг, я ему уже позвонила. Он приедет за мной.
— Кто такой? — настороженным тоном. — Ты ничего не рассказывала о нем. Что за мужчина? Сколько ему лет?
— Миша очень хороший человек. Ты ведь знаешь Евгения…
Дед меняется в лице, и он чуть виновато смотрит на меня, поджав тонкие губы.
— Нет, деда, об этом мы поговорим позже, и ты мне всё расскажешь и объяснишь свою многолетнюю ложь, но не сейчас… Сейчас я хочу сказать, что мой друг — это молодая версия моего отца, такой же добрый и отзывчивый. И просто хороший человек.
— А как же Игорь? — с сомнением протягивает дед, делая озабоченное лицо. — Он ведь любит тебя, девочка.
— Знаю, дедуль, знаю. И именно поэтому мне нужно время, чтобы принять правильное решение. Нужно уйти сейчас, понимаешь? Чтобы трезво поговорить с ним сегодня вечером. Мне просто жизненно необходим этот день. Без давления, без… без вас всех. Ты всегда меня понимал, деда, прошу, пойми и в этот раз.
— Хорошо, — немного поразмыслив, выдает он. — Но ты же не собираешься променять своего рыцаря на этого… тренера?
— Нет, конечно. Миша просто друг, а Игорь… он такой один, понимаешь? Незаменимый.
Глядя на меня, дед хитро сощуривается, кивает чему-то своему и благополучно отпускает меня, заявив задорным, шутливым тоном:
— Иди, внучка. Вечером, если не явишься домой, позвоню и отругаю, поняла?
Уголки моих губ складываются в слабую улыбку.
— Поняла, — и я, на ходу перетянув резинкой свои густые волосы в высокий длинный хвост, выхожу из дома.
— А-а-а-а-а! — ору я, и мой дикий крик разносится по всей округе, его слышит каждое живое существо, оказавшееся в этот миг поблизости, каждый цветок, растущий на этом лугу, обрыве и там внизу, в лавандовой долине. Мой голос развеивается по свободному ветру, тонет в голубой реке и впитывается чистым, лишь пахнущим полевыми травами и цветами воздухом. Свобода!
— Ну как, легче? — Миша переплетает наши пальцы, и я чувствую чужое тепло и огромную поддержку.
— Легче, спасибо еще раз, несмотря на раннее утро, ты все же согласился привезти меня сюда, — хриплым от долгого крика голосом отвечаю я, и высвобождаю свою руку, чтоб смахнуть прядь волос с лица.
Здесь, на высоком обрыве ветер творит невообразимое с моими волосами — они то и дело норовят загородить мне обзор, залезая и в рот, и в глаза.
— Ты другая, — вдруг произносит мужчина серьезно, и я с непониманием смотрю на него. — Я имею в виду, что-то в тебе изменилось, еще тогда возле твоего дома заметил. Вот смотрю на тебя и больше не вижу в твоих глазах тоски с печалью. Ты изменилась буквально за одну ночь, не поделишься, что так повлияло на тебя? Или же кто?
— Не знаю, — нагло лгу я, ни взглядом, ни жестом не выдавая себя. — Быть может, я наконец осознала, что жизнь продолжается, и нет смысла раз за разом возвращаться в прошлое. — Я задумчиво закусываю губу, обращая взгляд вдаль. — Нет, не так, а скорее… глядя в будущее, я больше не запрещаю себе думать о прошлом, вот. Я не боюсь своего прошлого, и чувствую, что готова… что могу с легким сердцем его отпустить. Меня это больше не тяготит, понимаешь? Раньше я притворялась, что не тяготит, притворялась, что сумела отпустить, тогда как это самое прошлое крепко удерживало меня в своих насмешливых объятиях и не давало ступить и шагу. Боже, как же я глупо себя обманывала… и ведь обманывалась же. Притворялась равнодушной, налепила маску, выстроила в разуме барьер — "до" и "после". Где "до" было под строжайшим запретом.
— Говоришь, больше границы нет?
Мои глаза встречаются с его внимательными карими.
— Нет, больше нет, — твердо и решительно. Поднимаю взгляд к небу, в воображении пальцем обвожу волнистые края редких пушистых облаков, неторопливо плывущих по течению небесной необъятной реки. — Я поняла, что выстроенная мной граница приносила мне один лишь вред, тянула меня на ту сторону. На ту, где было больно, страшно и холодно. Против воли возвращала меня к прошлому, в давно минувшие события. Я отмахивалась как могла, сознательно воздвигала стены, притворялась, но всё было напрасно. Сейчас я это очень хорошо понимаю. Потому что порой моральные силы иссякали, и я проваливалась в эту болезненную пучину, в этот черный омут, переставала быть "сильной" и сдавала позиции, проигрывала: прошлое настигало меня, сжимало и выворачивало все мои потаенные уголки сознания, где я всё это тщательно прятала… казалось, спасала себя, но… Затяжные депрессии, ненормальная апатия, злость, раздражение — это последствия моей глупой попытки отгородиться от самой себя, от прежней себя. От той трагедии, что случилась со мной в прошлом… Прости, я тут говорю, говорю, что-то путано объясняю, и ты, наверное, ничего не понимаешь из всего того бреда, что я несу. — Вздыхаю, и смотрю на него. Миша тепло, словно понимающе, улыбается и делает шаг ближе, касается подушечкой большого пальца моей щеки, я тут же вздрагиваю.