е. Тонкая талия навевает мысли о хрупкой фигуре фарфоровой куклы, что была у меня в далеком детстве, любимая, между прочим, игрушка, но, к сожалению, та разбилась, оставив лишь крохи приятных воспоминаний.
Ближе к вечеру появляется Николай Геннадьевич, и мы к тому времени, дружно работая и весело переговариваясь, заканчиваем расстановку новых для библиотеки книг. Появившись внезапно, он приветствует нас и так же внезапно уводит смутившуюся Софию куда-то на пару слов. В это время ко мне, неспешно заваривающей чай из апельсиновых цветов, что поручила мне София перед уходом, подходит Макс со "скромной" просьбой.
— Слушай, Алекс, у меня тут такое… — парень прочищает горло, то ли робея, то ли в нерешительности, — скажем, необычное к тебе дело. Маленькая такая просьба. Короче, Маша… она безумно любит стихи. Романтические. Ты не могла бы… ну… сочинить пару красивых строк для меня? Ну типо это я написал… для нее.
— Понравилась? — улыбаюсь я.
— Кто? — с напускной невозмутимостью. — Маша? Да не… Ну да, да, — сдается резко и хмурит брови, — так поможешь или нет? — продолжает он нетерпеливо наседать.
— Помогу, — соглашаюсь я, про себя радуясь за него. — Сегодня-завтра напишу несколько, какой тебе подойдет — сам выберешь.
— Несколько? Да мне хотя бы одно. Алекс, спасибо большое, — и он, счастливый, одним шустрым движением притягивает меня к себе, чтобы крепко стиснуть в объятиях. Уже во второй раз за сегодняшний день. Однако вдруг, в мгновение ока растеряв всю легкость и веселье, осторожно шепчет на ухо: — Ты как? Готова встретиться со своим Игорем?
Да, теперь он знает, я ему обо всём рассказала. Тогда в машине, притормозив у обочины, Макс обнял меня в первый раз, просто прижал к себе, не говоря ни слова, и долго не выпускал, как ребенка гладил по волосам. И эта его открытая поддержка была для меня чем-то новым — этот парень вновь открылся для меня с новой стороны, я окончательно убедилась, что он хороший друг, верный и заботливый. По-моему, в конечном итоге мне повезло, за все мои мучения и беды бог одарил меня самыми лучшими друзьями, больше не допустил психически неуравновешенных в мою жизнь, наоборот, с некоторых пор меня окружают исключительно адекватные, добрые и неравнодушные люди. Быть может, я все-таки это заслужила? Быть может, весь путь пройден не зря?
— Думаю, после вечерней тренировки я сразу к нему, — громко вздохнув, потихоньку отстраняюсь, и Макс, ощутив шевеление и мое желание наконец вдохнуть свободно, выпускает из тесного кольца рук.
— Удачи тебе, — и Вишневский ободряюще подмигивает мне.
— Подожди, а ты куда? — В недоумении вскидываю брови, видя, что тот собирается уходить.
— У меня семейный ужин, — кисло кривится он, — явка обязательна, иначе отец лишит меня наследства, — и смешно морщит нос. — Так он, во всяком случае, сказал, но он на самом деле много чего говорит, наобещает, а потом благополучно забывает. Ну или делает вид, что забывает. Однако шантажировать — это определенно его конек, вот и сегодня отец был весьма настойчив и чертовски убедителен, когда заявил, что перепишет всё имущество этой его выдре-жене. Эта мелкая засранка обломится, не видать ей отцовских денег, пока я жив, ни за что подобного не допущу, — зло выплевывает он сквозь зубы, мельком взглянув на автомобильную трассу за окном.
— Она настолько плохая? Может, ты всё же дашь ей ша…
— Нет, — резко, но тихо рычит парень, не дав мне договорить. — Ты просто ее не знаешь. Знала бы, не говорила бы так. Она… она…
— Что?
— Мне мстит, понимаешь? — оглядываясь, тихо шепчет Макс, боясь, что кто-то может услышать.
— Макс, она что, твоя бывшая? — Мои глаза расширяются от изумления.
— Да нет же, просто я ей отказал, понимаешь? Этой пластмассовой кукле. И ей это не понравилось, вот она и влезла в мою семью, одурачив моего отца. Любит она его, как же! Деньги она любит и себя, сплошь силиконовую. Змея двуличная! Тварь! Ну ничего, я придумаю, как от нее избавиться, — произносит решительно.
— Не горячись, не так кардинально, ладно? — предупреждаю я.
— Не бойся, хитростью я ее возьму. Хитростью. Мозгов-то у этой курицы нет, а я уж точно что-нибудь придумаю. Кстати, последние пару дней я этим и занимался, разрабатывал многоходовый план по устранению этой жабы. Искал на нее компромат, детектива крутого нанял. Если ничего из этого не выйдет, начну свою большую игру, и ей мало не покажется, — победно ухмыляется Вишневский, словно уже выиграл эту битву. — С завтрашнего дня у меня начинается важная спецоперация, и я скорее всего несколько дней буду вне зоны доступа, так что, подруга моя, не теряй, окей? Я сам буду звонить тебе по вечерам, чтобы узнать, как ты и всё ли с тобой в порядке. Отныне я тебя не брошу, тебе стоит лишь попросить, о чем угодно, и я тут же сделаю для этого всё, что в моих силах, поняла? Знай, у тебя всегда есть я. Всегда, запомни.
— Спасибо, — шепотом молвлю я, и уже сама, не сдержавшись от нахлынувших чувств, приникаю к мужской груди. Ощущаю, как глаза наливаются влагой. — Спасибо, что понимаешь меня. Спасибо, что ты есть. Спасибо, что так долго терпел мой невыносимый характер и… мое равнодушие. И прости. Я больше такой не буду, обещаю.
— Эх, Алекс, — губы Макса нежно касаются моего лба, а теплые руки ложатся на спину. — Ты правильно сказала: я понимаю… понимаю, что ты сломалась под гнетом обстоятельств. Я на тебя не сержусь, знаешь ли, — и тихая усмешка, — я не обидчивый, ты давно должна была это заметить.
— Заметила, — очень тихо, почти беззвучно. Скорее самой себе, чем ему.
— Ладно, я пойду, попрощаюсь с Машей и — на поле боя, — смеется и снова целует в макушку, отпускает.
— Иди, я тоже скоро поеду, попью чай с твоей бабушкой, и на тренировку.
— Прости, подвезти не могу, тороплюсь, отец с меня три шкуры спустит за опоздание.
— Ничего страшного, я сама доберусь, — и перевожу внимание на стоящую поодаль Марию, изредка поглядывающую на нас. — Иди уже, успокой свою будущую девушку, иначе она невесть что подумает о нас.
— Насчет этого не волнуйся, я уже ей сообщил, что ты мне как сестра, — бросает парень уже на полпути к блондинке, и в ответ получает мою широкую улыбку. Значит, насчет "будущей девушки" возражений нет? Вот и хорошо.
— Маша, как тебе чай? Обалденный, правда? — ненавязчиво начинаю я разговор. Пока нет Николая с Софией, нужно воспользоваться случаем: оставшись с ней наедине, выяснить, откуда она знает Игоря и почему двадцатидвухлетняя "миссис", фактически еще девчонка, послезавтра собирается разводиться с мужем. Интересно же, какой она все-таки человек. Хочется дополнить уже сложившийся в голове образ новыми, недостающими деталями одной цельной картины — маленькие особенности характера, привычки и слабости позволят мне лучше понять эту девушку. Любопытство? Может быть, может быть. Однако, в первую очередь, я делаю это для друга: наиболее полные сведения о данной девушке помогут мне лучше разобраться в ее внутреннем мире и выполнить просьбу Макса, набросать в итоге правильные строки, написать точный портрет, вложив все ее достоинства в одно красивое стихотворение. Ну или не в одно.
— Да, — кивает Мария, оторвав накрашенные нюдовой розовой помадой губы от белой фарфоровой чашки и сдержанно улыбнувшись. — И аромат вызывает стойкое желание немедленно съесть апельсин, — с коротким смешком, а потом между нами вновь возникает неловкая пауза. И чтоб ее заполнить, я решаюсь на откровенный разговор:
— Прости, Маш, я, наверное, лезу не в свое дело, но… — я смущенно показываю пальцем на ее маленький рассекающий скулу шрам, — как это случилось? Если не хочешь, не говори, — добавляю поспешно, поймав ее вмиг ставший печальным взгляд.
— Саша…
— Алекс, — мягко поправляю ее я, даже не думая питать обиду.
— Верно, Алекс… — Отбросив излишнюю скромность, она сосредоточенно поджимает губы-бантики и продолжает, чуть прищурив взгляд. — Я вижу в твоих глазах любопытство, а еще я более чем уверена, что ты в курсе моего положения. Я о своем замужестве и предстоящем разводе. — (А она умна, хоть для меня это и не новость, не похожа эта девушка на наивную девчонку, пусть милое личико и нашептывает обратное. Мне определенно нравится эта особа. Ничуть не смутившись, я киваю, призывая продолжать.) — Так вот, будь ты обычной малознакомой любопытной девчонкой, я бы ответила тебе грубо за твою бестактность и любопытный нос. — (Тут я предпринимаю попытку сдержать против воли расплывающуюся на губах улыбку, но та всё равно появляется на моем лице, и девушка, уловив мое настроение, тоже улыбается в ответ.) — Но ты мне нравишься, правда. Мы с тобой чем-то похожи, но в то же время между нами огромная разница. Думаю, ты тоже это чувствуешь и понимаешь.
— Ты права, я сразу поняла, что мы с тобой подружимся. Нет, не тогда, когда впервые тебя увидела, в тот момент я была слегка не в себе после несчастного случая и всё еще плохо соображала, — уловив в глазах напротив ответную искорку любопытства, отмахиваюсь: — расскажу как-нибудь позже. Я поставила цель узнать тебя ближе уже чуть погодя, когда вернула себе ясность ума и утраченную веру в… скажем так, в будущее.
Как ни странно, Мария смотрит на меня с пониманием.
— Смотрю, история твоей жизни настолько же насыщенна, насколько и переполнена болью, впрочем как и моя… Этот шрам, — возвращается она к моему вопросу, несмело дотрагивается слегка подрагивающими пальцами до скулы, — оставил мне мой муж. Нет, он не жесток, как ты могла сейчас подумать, это действительно вышло случайно. Богдан никогда меня не бил… но и не ценил, принимал мое присутствие в его жизни как должное, как само собой разумеющееся. Когда-то я в самом деле была наивной влюбленной дурой, считала, что первая любовь самая крепкая и сильная, та самая, единственная на всю жизнь. Но прошел год с нашей свадьбы и… розовые очки спали, и я наконец увидела все под другим углом, стала замечать то, что ранее в упор не хотела замечать. Я поумнела. Наверное. — Ее задумчивый и тоскливый взгляд падает на чашку с чаем, она обхватывает его пальцами, точно отчаянно пытаясь отогреть сердце и душу. Ей по-прежнему больно, понимаю я. — В общем, наши отношения угасли, его подолгу не было дома, задерживался на работе, зависал с друзьями в клубе, в то время как я ждала его дома… Множество раз я ловила его на лжи… Всё это продолжалось, как мне казалось, вечно, но в какой-то момент я не выдержала, взяв все силы в кулак, сквозь слезы собирала тот чертов чемодан, падала, рыдала, вставала и вновь продолжала складывать вещи. И не сказав ему ни слова об уходе, просто покинула его дом. Он приходил потом, ругался, извинялся, просил вернуться, снова кричал. Неделями звонил, и я устала от такого давления, от непокидающего чувства опустошенности и эмоционального выгорания, поэтому сменила номер и переехала в другой город.