Вот она связь с массами!.. Опять организовали собственные выборы на пленуме. А на собраниях у нас так и не обсуждали ни одного кандидата… А ведь Ленин писал XII съезду: три четверти членов ЦК и ЦКК должны быть рабочие от станка и крестьяне с поля от сохи…
И все-таки Митька — второй по учебе в отделении — ненавидит меня из-за нее тоже. Ловко маскируется под борца, под открытого, смелого человека… И тем не менее его уважают, пока не раскусили… Ну да это их дело. В настоящем коллективе, уверен, поддержали бы меня…
В обычных-то курсантских ротах, где учатся «высшники» четыре года, совсем не так. Там действительно настоящие коллективы, а не стая, как у нас. У них и мыслей-то нет таких — повышение успеваемости. Все учатся хорошо и отлично. Редко, кто на тройки. Сынки-балбесы разве. Совсем распоясались и обнаглели. Одному комроты сынок выдал: «Вы никогда не будете майором, хотя ходите в капитанах семь лет. Мой отец — начальник парткомиссии округа. Перед ним командиры полков — полковники трепещут!..»
Другому ротному другой сынок вмазал:
«Мой отец — генерал!.. Я тебя в упор не вижу!..»
Проходя мимо комнаты истории училища, я увидел в полуоткрытую дверь своего инструктора практического обучения Кузнецова Евгения Федоровича. В парадном мундире тот стоял в окружении пионеров и комсомольцев — учащихся 5—10 классов. Взволнованный голос его невольно привлек мое внимание. Я остановился, потом, спросив разрешение, вошел в комнату и выслушал рассказ Евгения Федоровича с таким же интересом, как и школьники.
…Произошло это в августе 42 года. Наш только что сформированный полк ночных бомбардировщиков прибыл на Воронежский фронт.
Аэродром — ровное свежескошенное поле, покрытое кое-где копнами сена. На опушке леса и в поле замаскированные под копны самолеты По-2.
Первые дни мы маскировали самолеты, рыли землянки, изучали район полетов, противника. Но вот однажды дня через три после прибытия вызвали моего друга Костю — худого длинного парня — в штаб, самую большую землянку в «хозяйстве». Приходит он туда со своим штурманом — белобрысым пареньком, ростиком чуть повыше этого стула. Докладывает, как полагается.
Командир полка здоровущий, краснолицый едва в землянке помещается. Голову склонил, чтобы не задеть потолок, стоит набычившись, слушает их. Рядом с ним двое незнакомых военных. По одежде видно — офицеры общевойсковики.
— Ну вот что, сынки, — сказал полковник басовито, пригласив экипаж к карте, расстеленной на столе. — Надо срочно найти одну нашу часть, затерявшуюся где-то здесь, в этом лесу. — Он ткнул карандашом в зеленое пятно на карте. — Нет с ней связи и командование не знает, что с ними. А заодно и разведку выполните…
Полковник помолчал.
— Итак, приказываю вам разыскать часть и передать вот с капитаном (кивнул на рядом стоящего низенького толстенького офицера) пакет командиру полковнику Виноградову…
Минут через тридцать По-2, попрыгав немного между копнами, точно курица, поднялся в воздух.
В передней кабине за рычагами управления — Костя, в задней — тесной для двоих — капитан, а у него на коленях штурманец.
Идут по маршруту, ветер свистит в ушах, хоть и защитные козырьки впереди. Скорость порядка 100—120 километров в час, как у теперешней «Волги» на хорошем шоссе. Высота тоже вроде бы ничего. И не большая и не маленькая. Где-то около ста метров. Выше подняться опасно. Там обычно «мессеры» ходят, прихватить могут. Ниже тоже опасно, из любого пистолета подстрелят. В общем, идут как положено. Сверху солнышко светит, пушинки облаков, как хлопья ваты, плывут. Внизу зелень разная: то поля, то кустарники, то перелески. А кое-где черные жирные квадраты и прямоугольники пахоты свежей.
Штурман время прибытия на цель рассчитал и командиру сообщил. Тот старается курс выдерживать, на часы поглядывает, сличает карту с местностью, чтобы не заблудиться.
Минут за десять до прибытия вдали показалась синяя полоска леса. Около нее поле вроде бы чистое. Полегчало на душе у членов экипажа. Наполовину выполнили приказ командира — добрались до цели без происшествий. Обернулся Костя к штурману, показывает рукой на лес для самопроверки. Это, мол, цель? Тот из-за пулемета головой утвердительно кивает. Почти на бреющем над самыми верхушками деревьев прошли, вглядываясь вниз. И ничего не увидели. Ни техники боевой, ни людей, ни знаков никаких. Делать нечего: развернулись против ветра, пошли на посадку. Побежала трава навстречу, попрыгала немного, остановилась.
Костя развернул самолет в сторону поля так, чтобы в случае чего взлететь можно было с ходу. И двигатель не выключил, пусть работает на малых оборотах. Опять обернулся назад. А штурман уже по траве ходит, затекшие ноги разминает.
Вслед за ним, одетый в летный комбинезон с планшеткой на боку, капитан на землю спускается. Трудное это ему было дело. Животик солидный мешал. Ногу занесет за борт, землю щупает, достать не может. Лицо и шея покраснели, кровью налились, а через плоскость слезть не догадается. Пришлось штурману ему помочь, поддержать ногу руками.
Дальше, как рассказывал штурман, было следующее.
Пошли мы к лесу, боимся. Кобуры пистолетов для страховки расстегнули. Кто знает, может, стрелять придется. Впереди капитан, сзади на шаг я. Тихо, жарко. Из травы из-под ног разные пичуги вылетают. По кустам порхают, голосисто трелями заливаются. Кругом ни души, если не считать командира в самолете.
Вдруг из леса двое выходят. Оба здоровые, вроде командира полка нашего. Машут руками, зовут к себе. Мы остановились, к наганам потянулись. Они, видимо, заметили это, громко захохотали. Один из них, левый крикнул:
— Что струсили? Своих не узнаете? Мы стоим, не двигаемся.
— Мальчик, ты русский или не русский? — кричит снова левый. — Идите скорей сюда!
— Нет, вы идите, а мы подождем! — ответил капитан.
— Ну хорошо, идем, — рассмеялся в ответ все тот же в маскхалате. — Я старший лейтенант Козлов! Командир роты из части полковника Виноградова!..
Так с разговорами подошли они, улыбаются. Старший лейтенант объяснил, что нас в лесу давно ждет Виноградов. Второй тоже в маскхалате в подтверждение его слов головой кивает.
— Мне поручено провести вас к нему, — говорит Козлов.
— Ну, раз попали к своим — пошли, — неуверенно согласился капитан.
Когда осталось до опушки метров двести, капитан, учуяв что-то неладное, внезапно остановился:
— Ваши документы? — А сам выхватывает пистолет из кобуры. Тут на меня налетел «говорливый» верзила, а на капитана его напарник. Не успел я и охнуть, как очутился на земле. Руки назад заламывают. Слышу над головой: бах! Ба-бах! То капитан со своим «другом» борется. Оба ухватились за пистолет, рвут его друг у друга и стреляют куда попало.
Костя сидел в этот момент во второй кабине у пулемета. Когда увидел борьбу и услышал выстрелы, прилег к пулемету. Но тут же понял: стрелять нельзя — убьешь своих. Видит, на опушке леса замелькали фигуры. Все с автоматами, но тоже не стреляют. Решили, видно, всех взять живьем. Что делать? Дать по газам, да улететь — пакет спасешь, но друзей в плену оставишь. Бежать к ним на помощь — сам можешь попасть в плен.
На наше счастье схватка разыгралась недалеко от самолета. Выскочил Костя из кабины. Подбежал, пригибаясь и прячась за кустами. Бац из нагана в широкую спину гитлеровца, сидевшего на штурмане. А наган только щелкнул — осечка. Размахнулся тогда и ударил фашиста по голове. Глядит, повалился тот на бок.
Секунды потребовались на расправу с другим гитлеровцем. Сунул ему в бок револьвер и разрядил его. Второй осечки не произошло.
Увидев это, фашисты открыли огонь. А наши, что есть мочи, бегом к самолету. Вскочили в кабины, да скорей по газам. А фашисты уже близко. Но хорошо штурман с капитаном не растерялись. Как полоснут из ШКАСа[2] — фашистов будто ветром сдуло, попадали на землю.
Когда поднялись в воздух, то дали еще кружок, да угостили свинцовыми «конфетками».
После, когда экипаж вернулся домой, капитан так объяснил свою догадку, что перед ним враги.
— Иду я с ними и замечаю: сапоги-то у них не наши, форма-то их другая, на немецкие смахивают. Да и второй провожатый словно немой был. По-русски ни гу-гу. Не знал он его, вот и молчал.
А часть Виноградова была обнаружена Костей в соседнем лесу при обратном полете и связь с ней восстановили вовремя.
За выполнение этого задания командование наградило Костю орденом Красного Знамени, а штурмана и капитана — медалями «За отвагу».
Наступила тишина. Потом, словно очнувшись, Евгений Федорович с улыбкой добавил:
— В ту пору мы были чуть постарше вас. Нам было по восемнадцать.
Ребята не спускали глаз с Евгения Федоровича. Кто-то спросил:
— А за что вы получили вот этот орден Красного Знамени?
— Как-нибудь расскажу в следующий раз… Да знаете, примерно, такое же…
И тут каждый понял (по кончикам дрогнувших губ, по блеску глаз, по дрожащей руке, державшей орден), что летчиком Костей был он сам, Евгений Федорович…
Получили задание на 1-е упражнение. Уже проложили маршруты на картах, составили штурманские планы, провели розыгрыш полета и завтра-послезавтра, если не подведет погода, марш-марш на взлет. Не верится, что так скоро впервые полетим на самолете! Более полугода шли к этому, столько усилий затратили и наконец-то свершится! И я смогу всем сказать «я летал!» Еще с далекого детства все время слышал, каким мужественным, храбрым, выносливым, необыкновенным должен быть летчик. Среди мальчишек ходили жуткие слухи и рассказы о врачебных комиссиях, на которых кандидат в летчики и особенно в космонавты подвергался страшным испытаниям. Например, идет он по темному длинному коридору и неожиданно проваливается куда-то. Зажигается свет, подходит врач, измеряет пульс. Если повысился — в летчики не примут. Это на случай попадания в воздушную яму — проверка на самообладание.