Митька вглядывается в местность, крутит карту, кивает.
— Можешь уныривать.
Снимает с меня наушники, надевает на себя. Нажимает тангенту СПУ, докладывает командиру.
— Товарищ капитан, курсант Шамков самолетовождение принял!
Толкает меня в плечо, показывает на лаз.
— Хорошо, хорошо, — смеюсь, — улезаю.
…В навигаторской кабине — радиокомпасы, НБА, Рубин, РСБН, ЗСО[6] и целая уйма других приборов. «Клепаю» места на карте одно за другим, да напеваю. Уже рассчитал прицельный угол для работы на полигоне.
— Еще снижаемся! — бас Михаила Сергеевича.
— Облачность прижимает…
Я ерзаю в кресле влево-вправо (благо вращается), гляжу в оконце, в прозрачный потолок пилотской и в башню назад. Облака снова цепляются.
Вот прилипли! Опять работа. Снова ветер определяй, угол прицеливания и все остальное. А каково Митьке? Ругается поди… Ну, да полезно летать в затрудненных условиях…
Убрав газ, сбавив обороты, ныряем вниз.
Вот дела? Уснул Митька что ли? Две минуты назад прошли поворотный, а курс на новый этап не дал… Но ты-то тоже зевнул. Но я-то не ведущий…
Развернулись южнее пункта километрах в двадцати. Взяли курс на полигон, на мой взгляд, с ошибкой в 5 градусов. Во всяком случае у меня другой расчетный. Но оснований для беспокойства нет: неизвестно, какой на этой высоте ветер и куда сносит. Поэтому быстрей узнать его! Снимаю с указателя ДИСС[7] угол сноса и путевую, с компаса-курс. Секунды расчета и-и… ветер готов…
Лезу к пилотам. Гляжу вдаль. Темно впереди, тучи уступами опускаются к горизонту. Ясно, идем навстречу циклону, вот он и встречает лесенкой облаков.
Дробью хлестнул по стеклам заряд дождя. Его только не хватало. Потекли тонюсенькие волоски-ручейки, мешая наблюдению. Темно стало в кабине, грустно и тревожно… Но не теряться…
Едва поставил крестик на карте, включил секундомер, как снова снижение. Жмет, придавливает облачность к земле, заставляя лететь по наклонной площадками… Идем пока нормально, но левее маршрута километров 25. Не знаю, почему Митька не исправляет курс. Не видит что ли?.. Дождь усиливается, заливает стекла, бьет по обшивке и, кажется, каплет в кабине. И снова снижение, уже меньше тысячи. Как с такой высоты работать на полигоне? Ни разу не приходилось. Угол прицеливания огромный, не успеешь прицелиться и… сброс. Скорей в переднюю к Митьке, определить новую путевую и прицельные величины. Ныряю в лаз, скольжу по дну.
Митька — на коленках в самом носу и головы не видать. Но вот повернулся — красный, обожжешься, хоть папироску прикуривай. Глаза бегают, отвернулся.
— Почему курс не исправляешь? Уходим в сторону!..
— А-а, командир исправит…
— А мы на что?
— Отстань!
Не узнать Митьку. Смотрит на карту, руки дрожат, губы то ли трясутся, то ли что-то шепчут.
— Дай вправо двадцать, пока не поздно!
— Да отстань ты! — отмахивается он, но, помедлив, повторяет по СПУ мою команду. И снова блуждающим взглядом всматривается в местность. Тяжело ему, ясно — потерял ориентировку, но признаться не хочет. Не тот характер. Я заглядываю сбоку в его бортжурнал. Ну понятно, почти чистый. И путевая не та на 40 километров и время прибытия на 5 минут ошибочно. Пока Митька приходит в себя, я успеваю с ОПБ определить снос и путевую.
— Послушай, — толкает в бок Митька, — командир говорит: бросать сходу все сразу серийно. С КП приказали.
— Ну и бросай.
— А ты?
— А что я? Ты же первый…
Митька мнется, смотрит неуверенно.
— Но с такой высоты, да еще серийно мы же никогда не кидали…
— Ну и что? Бросишь, даже интересно.
Вот так Шамков?! Заплюхался, так начал крутить. Нет чтобы сказать честно — помоги, разве отказал бы?
— Да нам не положено в таких условиях, не по программе и методически неверно.
— А особые случаи?.. Ты же к ним готовился, записывал в план?
— Ну да-а, оно так, но-о…
— Что ты хочешь? Скажи прямо.
Митька замолкает, потом произносит:
— Пусть сбросит командир аварийно, без нас…
— Ну ты даешь? А мы для чего? Хоть один да выполнит упражнение. Ты подумал о Леве? Или ничему не научились за десять полетов? Дай наушники! — стаскиваю с его головы. — Я буду бросать!
— Курсанты! В бога вашу мать! Вы что, не слышите? — надрывается Михаил Сергеевич.
— Слышим! Слышим!
— К работе серийно готовы или мне бросать аварийно? Тогда же впустую слетаем!
— Готов! Готов! Курсант Ушаков!
— А-а, другой, командуй!
— Откажись! Откажись, Борька! — теребит Митька. — Пусть он кидает!
— Не мешай! Уйди из кабины! Опозорился, так хочешь, чтобы и я опозорился?!
Вот и НБП — ромбовидное озеро Медиак.
— Разворот! — командую, и когда самолет заканчивает его: — Боевой! Курс двести семьдесят пять!
Включаю ЭСБР — электроприбор сброса бомб, устанавливаю «серийно» и минимальный интервал сброса бомб.
Снова смотрю в прицел — круг мчится навстречу. Пора открывать люки. Щелкаю тумблером на щитке, и враз самолет, точно зацепившись за что-то упругое, затормозил. Послышалось шипение, перешедшее в хрипяще-фыркающий звук: хр-р-р. Почувствовалась дрожь, из-за открывшихся створок люка, создающих большое лобовое сопротивление.
Цель уже совсем близко от перекрестия.
— Вправо два! — последний доворот. Взвожу рычаг сброса.
Вот центр креста заполз в центр сетки. Пора! Срабатывает сброс.
— Бомбы сбросил! — И сам, оторвавшись от прицела, гляжу через плекс под самолет. Вот они вывалились кучей. Сначала летят вместе с самолетом горизонтально, чуть ниже, потом, опуская носы, идут к земле и отстают.
Перевожу взгляд на круг. Какой же он огромный! Не то, что с большой высоты. Сейчас чушки вспашут его. Вот бы попали все вместе!
Но такое не бывает — серия есть серия… И действительно, перед кругом вырывается из земли красно-черный великан-султан. Затем в круге другой, на границе — третий, дальше четвертый, пятый, шестой… Все заволакивается черной завесой, похожей на дымовую. Громовые раскаты прорываются сквозь рокот двигателей.
— Молодец, Борька! — хлопает по спине Митька. — Вот так зрелище! Потрясающе! — И сам радостно улыбается, поднимая кверху большой палец. (Не ушел все же, наблюдал).
— А ты не хотел! — ликую. — Такой шанс упустил!
Ой, люки-то?! — мелькает в голове. Поспешно бью ладонью по тумблерам. — Разворот! Курс на КПМ — конечный пункт маршрута — девяносто!..
— Молодец, Ушаков! — смеется Михаил Сергеевич. — С земли передали — отлично!..
Когда на стоянке вылезли из кабины, Лева, прикрывшись от дождя брезентовым чехлом, подошел к нам.
— Ну как, штурманы, бомбы домой не привезли?
— Нет, все оставили на полигоне.
Подошедший Михаил Сергеевич добавил:
— Они молодцы. Курсанту Ушакову объявляю благодарность…
«Доволен, Галя, что учишься в высшпартшколе и имеешь много интересных книг. Мне долго не придется прочесть их. Но сейчас я читаю тоже превосходную книгу «Полководец» Карпова.
Штурманское дело помимо хладнокровия, сообразительности, быстроты реакции, разумного риска вырабатывает в человеке еще умение мыслить перспективно. На каждый полет составляется штурманский план, в котором продумывает, расписывает и предусматривает штурман свою работу в воздухе от взлета до посадки. А порой от выруливания и до заруливания на стоянку. Так вот, есть в нем интересный заключительный раздел «Особые случаи в полете», в котором указаны действия в особо опасных ситуациях: при потере ориентировки, при сильном обледенении, при закрытии аэродрома посадки.
На мой взгляд, профессия штурмана учит поступать правильно не только в полете в критических ситуациях, но и в жизни!..»
ЧП случилось в перерыве между занятиями в классе вооружения. Как и всякое ЧП, его никто не ожидал.
Я шел по коридору, когда услышал дикий рев, грохот, крики. Вбежал в класс и вижу: Вострик, как бык, прижал Гущина в угол и колотит его о стену. А тот изгибается и молотит Вострика кулаками по голове. Лицо искаженное, какое-то бледно-красное, подпухшее.
Вострик по-бычьи ревет и сам периодически правой рукой тянется куда-то вверх, гладит стенд, на котором смонтированы части разобранной ракеты.
— Что такое? — спросил я недоуменно, но никто не ответил.
Сладостное любопытство написано на многих лицах. (С детства я видел такое и знаю парней, страсть любящих смотреть чужие схватки, а самим быть в сторонке).
Геннадий Потеев хмурится с злорадной усмешкой. Павел Магонин выставил вперед волевую челюсть и не мигнет. «Суворовец» смеется, да приговаривает:
— Так его, Вострик! Научи уму-разуму…
Игорь Лавровский засунул руки в карманы и только помаргивает, а Митька Шамков качает головой. И не поймешь: то ли осуждающе, то ли восхищенно. Абрасимов — групкомсорг и друг Вострика, прижался к стене и искоса поглядывает. И никто не шевельнется, не бросится, чтобы разнять, как пишут об этом в книгах, говорят по радио и показывают в кино. Всех захватило зрелище, «бой» гладиаторов.
— Ребята! Разнять надо! Потеев! Магонин! Что вы смотрите?!
Геннадий с Павлом повернулись недовольные:
— Опять мы? Хватит в дерьме рыться!
Ясно, Потеев ненавидит Гущина — нежданного конкурента.
— А я теперь не командир, пусть хоть убьют друг друга, — отворачивается Павел.
Тоже обижен. Да, Гущину никто не поможет. Все же недовольны, а многие ненавидят.
— Две собаки дерутся — третья не мешай! — назидательно учит Середин. — А то они объединятся и тебя же искусают.
Выходит, мне больше всех надо и снова получать синяки?.. А как же иначе, замсекретаря, твое дело… И вообще не люблю драк.
Рука Вострика нащупывает хвост ракеты. Сорвет — убьет.
— А ну прекратить! — ору я и кидаюсь к Вострику. — Прекратить, говорю! Как не стыдно?! Озверели, что ли?!