Иногда так увлекаюсь самобичеванием, что готов людей позвать, чтобы помогли ругать меня. Но потом вдруг торможу, «но если я не за себя, то кто за меня?..» Ведь люди, товарищи еще ни разу не выступили за меня, исключая Валерки и Юрки, ничем не помогли, а всегда ругали, указывая только плохое. Ведь только позови — с радостью прибегут и в землю вгонят…
А Вострик — дезертир, если не хуже. Сам в историю втравил и бросил. Но понять можно: ревнив, как Отелло, поэтому и молчал.
Сувора тоже хорош. Обвинил в своих же недостатках и Шамкова приплел. Сам-то уж действительно думает только о себе и своих удовольствиях, поэтому учиться-то лучше не хочет и от поручений отказывается…
Выходит, выделяться, превосходить окружающих можно, если только имеешь поддержку сильных, защиту от окружающих, от их зависти, интриг, клеветы. Иначе заплюют…
А уполномоченным я просто попугал. Как-то же надо было защищаться и прекратить дурные разговоры…
Да-а, жизнь не мать, а мачеха. И почему таким нелюбимым сыном ее родился?..
Вот и пришли долгожданные госэкзамены — финиш, учебы, — о которых так много говорили в течение двух лет, и к которым так рьяно стремились.
Оно и понятно, госэкзамены — вершина, рубеж, отделяющий всю прошлую серую подготовительную жизнь, от взрослой самостоятельной, захватывающе-увлекательной, в которой свершаются великие дела, достигаются намеченные в детстве и юности цели. Госэкзамены — двери, открывающие путь в настоящую жизнь, где каждый становится тем, кем он должен быть, где нельзя уже откладывать все свои дела на потом, на будущее, потому что потом уже будет старость и-и… КПМ!..
Сначала отгудели государственный выпускной — самостоятельный полет по маршруту с применением всех средств самолетовождения, с выходом на цель — полигон — в заданное время и бомбометанием на нем. (Время и точность выхода определялись по разрыву первой бомбы).
Мне полет показался самым легким из всех. Может, потому, что были чудо-метеоусловия?.. (Светило солнце, видимость была «мильен на мильен»). А может, все-таки из-за того, что тяжело в учении…
Не напрасно же трудились столько времени, как проклятые, без передыху?..
Впервые вся рота отработала хорошо и, пожалуй, отлично.
Потом сдавали госэкзамены по теории. Тоже сдали хорошо, почти без троек!..
Начищенные до блеска, горделивые, не замечая уважительно-восторженных взглядов первокурсников, с месяц ходили напоследок в УЛО, отчитывались за учебу.
И вот к величайшей радости, наконец, свободны!..
Все ходят возбужденные, веселые, вслух планируя проведение первого офицерского отпуска, который начнется сразу же, как придет из Москвы приказ министра. И лишь я помалкиваю, не зная, что меня ждет.
До сих пор неизвестно, в каком звании выпустят и в каком качестве?.. Могут командиром взвода, а не штурманом. Примеров достаточной даже из прошлого выпуска. Выдадут ли аттестат с отличием, или нет?.. До сих пор ведь не наказали!.. Значит, расплата впереди. Лучше бы отсидеть на «губе», да и дело с концом. Дважды, согласно уставу, за один проступок не наказывают…
Правда, Умаркин как-то сказал, чтобы не расстраивался. Все будет в порядке.
Но Патяш до сих пор продолжает «не видеть» меня. А вчера на мой вопрос прямо заявил:
— Когда придет приказ, тогда узнаете, как с вами поступили. Наберитесь терпения и ждите. Не надо было опаздывать из увольнения…
И, уходя, добавил:
— И надо же было вам тогда на собрании зацепить Рюкова. Ему же все передали… Теперь и генерал за вас, так тот прицепился. Года три назад он бы вас с его-то связями в солдаты отправил, а то и в тюрьму. Теперь не знаю. Если что и поможет, так это перестройка. Но она, к сожалению, пока слова, а не дела. А он, минуя генерала, звонит и звонит по Москве…
Так что неизвестно, что и планировать. К тому же разные зловещие слухи о моей судьбе доходят до меня. И все со ссылкой на Рюкова.
Подонок он!.. Так говорят частенько между собой преподаватели практики-ветераны, знающие его с курсантов. По примеру своего тестя Лелькова, бывшего начуща-генерала, продвигает по службе только тех офицеров, жены которых делят с ним постель. Да тех, кто строит ему гаражи, работает в саду, что-нибудь достает или прямо взятки дает. Пьянствует, развратничает и все сходит. Потому что имеет мохнато-волосатую лапищу в Москве. Поэтому и не хотелось идти в армию. О-о, сколько о ней рассказал отец. Хотя в годы диктаторов везде было так, но в армии особенно. Все безобразия прикрывались уставом, законами армейской службы, запретом критиковать командиров под видом сохранения авторитета и единоначалия. Не случайно родились аксиомы: «Ты начальник — я дурак!», «Я начальник — ты дурак!», «Командир всегда прав!», «Командир все должен знать!», позволяющие бесцеремонно совать нос в семейную жизнь подчиненных и даже в ее интимную область, что было удобной лазейкой для совращений жен. И такое наблюдалось во всех гарнизонах… А сколько трагедий произошло?!.. Не счесть!.. Недавно приезжала к маме сестра из дальнего гарнизона в Казахстане. Так там похлеще картина, рассказывала. Начгар — начальник гарнизона — молодой генерал, летчик-истребитель. Ну и куролесит. Порядочные симпатичные женщины, как от Берии, прячутся от него. А путаны, прости, господи, и бесстыжие, наоборот, сами очередь на него устроили…
Начущ Лельков — десять лет служил для себя. Чуточку летал, а остальное время играл в волейбол — для фигуры и здоровья, — да женщинами.
Не случайно прозвали физкультурником и бабником, в отличие от предшественника уважаемого Павла Васильевича Бертова — «хозяйственника». Развел взяточничество, хотя оно встречалось и раньше.
Серега Умский, бывший технарь, а недавно начкадр, так в присутствии своего зама Хайлопенка, не стесняясь, прямо в лицо говорил офицерам, ждущим присвоения очередного звания, чтобы несли подарки «для убыстрения».
А начстрой полка Малиновский по кличке «кореш», при оформлении командировочных экипажу, обязательно с каждого члена пятерку брал… Последний подвиг Рюкова. Недавно на вертолете гонялся за сайгаками в Казахстане. Застрелил около десятка. И снова все сошло, пожурили только. А ведь государству час полета самого маленького вертолета обходится 800 рублей!..
Вот и поборись с такими?!.. Жаловались, да что толку? Наверху такие же, если не хуже!..
Настроился на худшее. Так лучше, легче перенести удар потом…
Одно знаю точно: что бы ни случилось, зайду домой к Лильке. Пусть в гражданском костюме, в старом пальто десятиклассника, но зайду. Потому что нет сил больше томиться, да и уж некуда откладывать.
Также точно знаю — из нашего выпуска десять человек, в том числе меня, оставляют здесь в училище. Вчера лично отобрал комсомольские учетные карточки парней и отнес в политотдел. А так хотелось попасть куда-нибудь к северным оленям в полярную авиацию, посмотреть мир.
Ужасно, ужасно, но наконец-то свершилось. Пришел приказ и все, все стали лейтенантами, а я, чего боялся и так не хотел, микромайором — младшим лейтенантом. Что теперь делать? Как жить — ума не приложу! Даже всплакнул потихоньку, когда никто не видел. Ну что за распроклятая жизнь, за злосчастная судьба, как у отца?.. За что такое наказание?!.. Ведь тянул, как вол! За все брался, делал как лучше и все зря!..
А как домой?! Ведь мама с Галей от потрясения умрут! Ведь так гордились! Так ждали лейтенантом, а втайне и старшим, письмо благодарственное получили и такой удар!.. А что знакомым скажут? А те что им?.. Будут насмехаться, издеваться!.. Уж надо мной-то сам бог велел, а над ними-то за что?.. Разве мало горя хлебнули после гибели отца?!.. Да и жили как? В работе, да заботе… Нет, этого не допущу, не подвергну их удару. В крайнем случае, пока в отпуске, на свой страх и риск еще звездочку нацеплю. Не убьют же за это, да и грех не велик. Со мной хуже поступили, а за что?.. И кто?..
Я, пожалуй, первым узнал о приказе. В учетной политотдела столкнулся с комбатом. Хотел было незаметно юркнуть в коридор, но Патяш остановил:
— Говори спасибо Умаркину, Ушаков. У меня, у Пауксона, у генерала был. Все тебя расхваливал, да доказывал, что не виноват… А откуда тебя Пауксон знает? Очень высокого мнения. Тоже просил генерала и тот согласился. Но!.. — Патяш сделал паузу, я сжался — Москва не согласилась. Ведь говорил тебе — не задевай Рюкова — отомстит. Вот и отомстил! Век помнить будешь. Э-э-х! — похлопал меня по плечу. — Не расстраивайся, вся служба впереди. Еще догонишь и перегонишь всех. Только служи честно, да окончи академию.
…В роте все посходили с ума и ошалели от счастья. Опьянев от свободы, кинулись кто куда по своим жгуче неотложным делам. Одни — неуемные торопыги, сразу же после читки приказа подались в город к своим чувихам, так и не переобмундировавшись. Другие — «хваты», едва переодевшись, но не дождавшись выдачи денег, бросились вслед за первыми. Третьи — степенные (абсолютное большинство) сменили форму, «офинансились» и лишь тогда последовали за вторыми.
Четвертые — «медведи», вроде меня, никуда не спешили. Получив обмундирование и разложив его на койках, не спеша переодевались, упаковывали вещи, неторопливо шли за финансами, проездными, отпускными и выпускными документами и возвращались в казарму переспать последнюю ноченьку, чтобы с утра завтрашнего дня спокойно ехать на вокзал к своим поездам.
И наконец, жалкие единицы — «сурки», во главе с Черновидским, сразу же после построения с утра завалились спать и лишь на другой день, гонимые голодом, протирая глаза, вылезали из постелей…
Бедная казарма! Что в ней творилось?
Это надо было видеть!
Смятые постели завалены различными чемоданами, вещмешками, свертками, пакетами, тюками, коробками, новейшим обмундированием, обувью.
На полу мусор: картонки, бумажки, наклейки, обертки, обрывки шпагата, шнуров, веревок.
Дверь казармы беспрерывно хлопает, туда и сюда снуют выпускники, одетые кто во что горазд. Некоторые уже щеголяют в офицерской парадной форме — фуражечки набекрень, ботиночки на ногах, брючки навыпуск, несмотря на то, что на улице сорокаградусный мороз.