Привет вам, родные!
Пишу из далекой местности из Действующей армии. Жив, здоров. Интересно, как вы поживаете?.. Что потребуется от вас сделать для храбрых защитников Родины — не жалейте своих молодых сил. Я, находясь здесь, на фронте, буду гордиться вами. Будьте здоровы и не забывайте отца, еще больше поседевшего после одного случая, каких здесь много.
Мы здесь все бодрые, уверенные в Победе. Следите о наших действиях по газетам. Пишу из местечка Спас-Деменск очень быстро, так как некогда. Подробный адрес потом.
…Война все глубже и глубже вторгалась в жизнь нашего города, хотя и удаленного на 4,5 тысячи километров от западных границ.
Всюду — на пустырях, в скверах, на огородах — рыли щели-бомбоубежища на случай налета германской авиации. Неподалеку от детсада № 2 по улице Ленина на пустыре щель рыли работницы сада во главе с мамой — заведующей.
Бомбоубежища и щели оборудовались не только в городе, но и в окрестных деревнях. И никому тогда в голову не приходило, что не сможет фашистская авиация достать Среднегорье из-за малого радиуса действия. Хотя кто знал, на что способны фашисты?.. Ведь мы же летали еще в 37 году через Северный полюс в Америку…
А фашистскую авиацию, ее действия и самолетный парк изучало все население, способное читать и слушать. Во всех общественных зданиях, кинотеатрах, библиотеках, учреждениях на стенах появились типографские плакаты с силуэтами немецких самолетов под разными ракурсами. С видами: в плане, сбоку, спереди, сзади. С краткими тактико-техническими данными по скорости, бомбовооружению, дальности полета, экипажу.
Мы с Володей часами простаивали около них с задранными вверх головами, изучая истребители: «Ме-109, 110», бомбардировщики: «юнкерс-87, 88», «хейнкель-111», транспортные: «юнкерс-52», «дорнье», разведчики: «хеншель-126», «фокке-вульф-189» — раму — и другие самолеты врага. Много говорилось и писалось тогда о дерзких действиях вражеских парашютистов и десантников, которые забрасывались в тылы наших войск, как в обычной своей форме, так и в форме советских милиционеров, сотрудников НКВД, бойцов и командиров Красной Армии. Плакаты с видами фашистских парашютистов спереди, сбоку, с их экипировкой и вооружением также висели всюду на стенах и призывали советских людей учиться истреблять их.
Особенно внимательно рассматривали мы плакат «Действия истребительного батальона по уничтожению десанта противника», состоявший из нескольких картинок.
…Самолеты врага показались на горизонте. Их засекли наши наблюдатели — посты ВНОС. Машины набиты десантниками, сидящими на скамьях по бортам. Вот подлетают к лесу. К нему по тревоге спешно прибывает истребительный батальон… Над лесной поляной выбрасывается десант. Бойцы — истребители в гражданской одежде, с винтовками со штыками, с гранатами на поясе окружают лес, поляну… Десантники опускаются на парашютах; с земли их расстреливают истребители. Тех фашистов, которые живыми достигли земли, берут в плен. Они с автоматами на груди, в серых комбинезонах, в ботинках на толстой подошве, легких шлемах… Автомат! Фашистов всегда рисуют с ними, а наших — с винтовками, как в гражданскую войну.
И наконец громом разнеслась по городу весть — самую большую 4-этажную недавно построенную школу № 3, что на трубном заводе, отдали под госпиталь. Уже прибыли первые эшелоны на станцию!.. Может, и наши есть среди раненых?.. Люди шли в госпиталь…
От папки письма приходят пока что регулярно. И одно другого интереснее…
2 сентября 1941 г.
Привет вам, родные и любимые мои!
Пишу с далекого Запада, где деремся с ненавистным кровожадным фашизмом, который мыслил молниеносным ударом поработить нашу свободолюбивую Родину. Но помните, мои родные деточки, что для вас — молодого поколения — мы, ваши отцы, братья, никогда не позволим этого несчастного порабощения, ибо наше дело правое и мы победим.
Ну, а теперь сообщите мне, как вы живете, слушаетесь ли мамочку, выполняете ли ее указания? Еще раз напоминаю вам и требую: быть выдержанными, честными, слушаться старших и беспрекословно выполнять указания мамочки. А ты, мамочка, сообщи мне, как учатся и как помогают тебе дети.
Не брезгуйте, ребятки, никакой черновой работой. Успехов вам в новом учебном году.
Ну, маленько о себе. Жив, здоров. Нахожусь на Смоленском направлении. Следите по газетам и по радио за нашими успехами. Чувствуем себя бодро и уверенно. Совместно с нами и население прифронтовой полосы так же бодро и уверено в Победе. Пошлите хотя бы маленькую вашу фотокарточку.
Адрес: Полевая почта 196. Штаб дивизии. 4-й отдел.
С нетерпением жду ответа. Пишите, все и особенно маленький Леня.
3 сентября 1941 г.
Привет, дорогие мои Дашенька, Валенька, Вовочка и Ленечка! Вслед написанному письму от 2.09.41 г. пишу еще маленькое, так как переехал на другое место и в другое подразделение. Очень беспокоюсь о вас, так как продолжительное время не получаю ваших писем.
Мой адрес: П/почта 196, 141 батальон.
За нашими успехами следите по газетам и радио на Смоленском направлении. Пошлите конвертов.
15.09.41 г.
Здравствуйте, родные!
В «Правде» за позапрошлый день описаны боевые действия нашей части у гор. Е. Прошу прочитать и о своем отце. Моя рота и наш батальон первыми ворвались в город. Жив, здоров. Пишите чаще.
21.09.41 г.
Привет вам, родные и любимые мои!
Вот уже больше 1,5 месяцев не получаю от вас писем. Беспокоюсь очень. Кроме того, очень неудобно, когда твои товарищи регулярно получают письма, а я нет, как будто нет родных. Пишите чаще.
Я жив, здоров. Пишу кратко, так как некогда, тороплюсь. За нашими успехами следите по газетам «Правда» и «Известия», где описано о городе Е. за первую половину сентября с/г. 2 часа ночи. Дождь, пишу на пеньке. Адрес: Действующая армия, полевая почта 196, 141 батальон.
2 октября 1941 года отец послал последнее письмо домой. И было оно всего из четырех слов: тороплюсь, некогда, напишу потом.
Теперь я знаю — в этот день фашисты начали первое генеральное наступление на Москву. Город Е., о котором пишет отец, это город Ельня, где 6—12 сентября фашистам был нанесен контрудар и разгромлено 5 дивизий…
После последнего письма по истечении 2 месяцев решили написать в Москву. Оттуда пришел краткий, ничего не прояснивший ответ:
«…старший лейтенант Ушаков Петр Иванович в списках убитых, раненых и умерших от ран в госпиталях не числится…»
Так где же он?.. Выходит, либо погиб, но никто не видел его гибели и не подобрал труп. Либо находится в партизанах или еще где-нибудь, откуда невозможно сообщить. Разумеется, надеялись на последнее. Решили ждать, ждать и ждать…
Жить становилось все труднее и труднее. В магазинах через месяц-полтора с начала войны, как и предупреждал отец, исчезли все продукты и товары. На них ввели карточки. Полки стояли пустые и пыльные. Мне, как иждивенцу, давали 300 граммов хлеба. Магазины работали с перебоями. Около них всегда тянулись длинные очереди стариков и детей.
В обезлюдевшем было городе вдруг оказалось битком людей, как в переполненном автобусе. Гораздо больше, может раза в 2—3, чем до войны. Ежедневно на станцию прибывали эшелоны с эвакуированными, с заводским и прочим оборудованием. Коренное население, знавшее друг друга в лицо, растворилось в этом неиссякаемом людском потоке, как кусочек сахара в стакане горячего чая.
Только за осень к нам на кухню одну за другой вселили аж 3 семьи с Украины и Подмосковья. С наступлением ранних холодов возникла жгучая проблема с топливом. Ни угля, ни дров не было. Печки, печи, буржуйки топили торфом, а вернее сырой, едва тлевшей землей, выделявшей в большом количестве не тепло, а дым и угарный газ.
Но не голод и холод нам были страшны в то время, а страшны были бесконечные неудачи на фронте. Утром и вечером с жадностью и страхом и тайной надеждой на лучшее слушали сообщения Совинформбюро. Уже надоел хуже зубной боли наводящий страх и леденящий душу скорбный голос Левитана: «…после упорных, ожесточенных боев наши войска оставили город …нск». Потом о сдаче городов вообще сообщать перестали.
Как-то вечером, придя с работы и прослушав очередное сообщение о положении на фронтах, о переезде Советского правительства в Куйбышев, мама, тяжело вздохнув, спросила:
— Ну, ребята, как дальше-то жить будем?.. Если возьмут Москву, тогда немцы и к нам придут…
Мы с Володей молчали, ошарашенные неожиданным возможным исходом войны. Только, округлив глаза, испуганно глядели на нее.
— …меня тогда убьют, как коммуниста, а вас в рабов превратят…
— Ну, нет! — решительно заявил Володя, вскакивая со стула. — Уйдем в леса, будем партизанить и бить их, пока всех не перебьем! И ты с нами!
На другой день он сказал маме:
— Знаешь, не могу я в такое время учиться. Я пойду на завод, буду помогать папке…
Мама долго молчала, прежде чем ответить:
— Смотри, Володя. Я бы все же хотела, чтобы ты закончил 10-летку.
— Помнишь, папка наказывал: «В случае чего ты за меня…». А школу я окончу после войны. Даю слово…
И Владимир ушел на завод. А примерно через месяц поступила работать туда и мама.
— Тоже буду помогать папке, — сказала она, придя с работы в первый вечер. — Вот освою станок, буду делать снаряды…
Наступил декабрь. Странные передачи вело уже с неделю московское радио. Утром, днем и вечером — сплошные концерты легкой музыки. Редко-редко краткое сообщение о положении на фронтах — и опять легкая музыка. Наконец ранним утром числа 11—12-го мама закричала:
— Ребята! Победа! Наши наступают! Разбухали немца под Москвой! Слушайте! — И заплакала от радости.