«Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы! — взволнованно-радостно рокотал Левитан. — …Войска Калининского, Западного, Юго-Западного фронтов мощными ударами прорвали оборону противника… освобождены города…»
— Ур-р-ра-а! — соскочили мы с кроватей и запрыгали босиком на холодном как лед полу. — Наконец-то мы победили! Теперь главное не давать им опомниться и гнать до самого Берлина!..
Зима 41-го года была многоснежной, суровой, с трескучими, жестокими, как бои, морозами до минус 40—45 градусов.
Мы радовались этому. Пусть фашисты, как тараканы, замерзнут в русских полях.
Однажды Володя пришел с работы веселый. Вытащив из кармана замасленной телогрейки вчетверо сложенную газету, блестя глазами, возбужденно сказал:
— Вот и мой вклад в Победу под Москвой!.. Читайте!..
И подал мне «Синарский рабочий». На второй странице я увидел очерк «Возмужание». Я с радостью и гордостью смотрел на брата. Любовался им — стройным, симпатичным, самым красивым в нашей семье.
…Как-то Владимир прибежал с работы сияющий. Потирая руки, выпалил:
— Сейчас были в военкомате на приписке. Оказывается, в Шантарске есть училище дальнебомбардировочной авиации. Учатся всего полгода по сокращенной программе. Вот бы туда попасть!.. Наверняка, на фронте летают к партизанам, да в глубокие тылы!..
— Тебе рано еще, полтора года надо ждать.
— А можно и не ждать! — загадочно улыбался Володя. — Можно!
Я думал, он шутит, да и, честно говоря, сам не прочь был удрать на фронт.
…В тот день он пришел с завода раньше обычного и с порога закричал:
— Все! Еду в училище! А осенью на фронт, помогать папке! А заодно его, может, найду!..
11 марта 1942 года мы его провожали.
Мама плакала. Володя, немного растерянный, обнимал ее, успокаивал. Шутил и одновременно говорил серьезно:
— Не плачь. Я тебе Гитлера в мешке привезу.
— Володя, — с укором сказала она, качая головой, — я не переживу, если убьют тебя. Хватит с нас папки!.. Ты-то куда торопишься? На смерть! Себя не жалеешь, так меня хоть пожалей!
— Ну и пусть. Уж как повезет. Лучше за нужное, доброе дело погибнуть, чем в постели от болезни или старости. Я должен быть на фронте!
А потом были его письма из училища и с фронта. Треугольнички…
6
В дверь постучали, и в комнату вошел Павел Ильич. Я поднялся навстречу.
— А помните, Павел Ильич, о вас с дядей Владимиром в «Синарском рабочем» был очерк «Возмужание»?
— А как же! Эту газету повсюду вожу с собой.
Он присел к столу, открыл объемистый штурманский портфель, порылся в нем и, вытащив пожелтевшую газету, протянул:
— Вот она! Читай! А я соображу ужин…
«…Володю приняли в механический цех. Более месяца охочий к работе паренек учился у слесаря Соболева, приглядывался, запоминал все его движения у верстака. Потом Соболева призвали в армию. В цехе только он один умел делать настоящие клещи «бака». Начальник всполошился:
— «Плакали» наши клещи! Никто их не сделает. На таких, как Володька, надежды мало.
Володя тогда промолчал, скрыл обиду. Но в душе подумал: «За мальчика считают. Посмотрим!». Он оставался после работы и долго возился у верстака, что-то мастерил тайком. А через неделю пришел к начальнику цеха и гордо сказал:
— Клещи не будут «плакать»… Я научился их делать, — и он показал удивленному начальнику новые клещи — блестящие, гладко отшлифованные, как у Соболева.
Так Володя сдал экзамен на слесаря. Он сам научился делать также изящные люстры, острые ножи, красивые шарниры, молотки, грабли.
Есть у Володи одногодок, задушевный друг Паша Засыпкин. Их верстаки стоят рядом. Однажды Паша поленился, норму не выполнил. Володя вскипел:
— Твой отец тоже на фронте, а ты так ему помогаешь?!.
Они поссорились. И неизвестно — сколько бы ссора продолжалась. Но случилось так, что мастер дал им одинаковую работу — изготовлять саперные лопаты. Сменная норма — 50 штук. Володя и Паша молча взялись за дело. Вечером оказалось — Паша сделал 65 лопат, а Володя только 60.
— Вот здорово?! — воскликнул Володя. — Ну завтра я дам больше!..
Началось молчаливое соревнование. Темпы нарастали. Перевес был переменным. В канун 24-й годовщины Красной Армии оба сделали по 100 лопат, вдвое перевыполнив норму. Дружба была восстановлена.
Недавно комсомольцы завода избрали Володю своим вожаком, а начальник цеха назначил его бригадиром фронтовой молодежной бригады…»
…Мы с Павлом Ильичом сидели до глубокой ночи и не могли наговориться. (Благо, завтра был выходной). Уже перед сном Павел Ильич достал из своего объемистого портфеля толстую коричневую тетрадку.
— Здесь все, что я собрал о Володе, будучи на фронте. Часть — по его собственным рассказам, часть — мои наблюдения, часть — рассказы его боевых друзей, и в первую очередь Вадова, с которым он больше всего летал. Раз ты пишешь и печатаешься — дарю, тебе она нужнее. Но чур! условие. Издай хорошую книгу о дяде. Сам знаешь, он заслужил…
С утра я с волнением читал «Записки о моем погибшем друге…»
7
С Вадовым Виктором Викторовичем я познакомился случайно, в зачетном самостоятельном полете.
Было это осенью, тоскливым серым утром, когда на стоянке полка полным ходом шла предполетная подготовка. Уже были подвешены бомбы, а навигационное оборудование проверено под током, парашюты заряжены и разложены по рабочим местам в кабинах, когда около самолета в сопровождении командира и штурмана корабля появился незнакомый майор. Невысокого роста, кряжистый, с широкой, как лопата, и черной, как головешка, бородой. Из-под густых насупленных бровей небольшие темно-карие с синеватыми белками глаза смотрели почему-то настороженно и недоверчиво.
— Замкомандира полка! Замкомандира полка! — пронеслось по экипажу.
Мы спешно построились в шеренгу и, повернув головы в сторону майора, «ели» начальство глазами.
— Техсоставу продолжать готовить матчасть, летному и курсантам остаться! — приказал майор.
Вплотную подойдя к остаткам шеренги, окинув нас взглядом, неожиданно спросил:
— Кто курсант Ушаков?
— Я! — ответил я удивленно.
— Слышал, что вы отлично учитесь и отлично летаете. Так?..
Я молчал, не зная, что и сказать. Только хлопал глазами, да краснел.
— Так вот, я полечу с вами. Проверю, — после затянувшейся паузы добавил майор.
Ошарашенный, я забрался в кабину на свое рабочее место. И почему такая честь? Мало ли других курсантов-отличников?.. Откуда такая информация обо мне?.. И для чего?.. Главное, лишь бы погода не подвела, хотя и обещали высокую облачность. Ну, а если в ней придется лететь, тогда работать с левым РПК[9]. Он точно пеленгует… В общем, не тушеваться. Спокойствие и еще раз спокойствие! Работать так, будто лечу со своим командиром, а не с начальством…
Мы взлетели вторыми, точно выдержав 10-минутный временной интервал. Как всегда, я быстро настроил радиполукомпас на ШВРС[10], дал курс на ИПМ и принялся вести ориентировку.
К огорчению, вел не долго: белыми рваными тряпками замелькали обрывки облачности, закрывая город и мачту ШВРС, к которой мы шли. Если бы летел со своим командиром, нас бы, наверняка, завернули на посадку. А тут никаких команд. Топайте по маршруту, как запланировано.
Когда стрелка отбила проход ШВРС, доложил Вадову об этом и дал команду «разворот».
— Хорошо, — отозвался командир. — Докладывайте мне подробнее о своей работе. Идти, возможно, придется в облаках. Будьте бдительны. Я тоже буду вести счисление пути.
— Курс на первый этап 125 градусов. Снос минус 5. Высота по прибору 1800, скорость 300. Время прибытия на первый поворотный 11.31.
— Хорошо, вновь отозвался Вадов, вводя машину в крен. — Только курс надо было дать перед ИПМ до разворота, а не после, товарищ курсант.
— Слушаюсь! — ответил.
…Пока есть время — 7 минут контрольного этапа, решил рассчитать курс на 2-й и 3-й этапы. Как правило, ветер в облаках устойчив, поэтому не зряшную работу сделаю.
Когда окончил расчеты и записал их в БЖ (так зовем сокращенно бортовой журнал), посмотрел вниз. А вдруг да землю увижу?.. Но там… сплошная простокваша. Все белым-бело — никакого просвета. Что ж! Сядем на РПК и не слезем с него до тех пор, пока не приземлимся.
Покрутив ручки, снял ОРК — отсчет радиополукомпаса. Потом настроил его на боковую радиостанцию и тоже снял отсчет. Через минуту прокладывал пеленги, и когда закончил — удивился: место самолета получил слева от линии заданного пути в 15 километрах.
Поразительно?! И ветер вроде учел, и курс командир держит точно, в пределах 5 градусов, и только отошли от ИПМ, а такое уклонение!.. Неужели ошибся? Или РПК подвел?.. Все-таки идем-то в облаках…
Вторично запеленговал ШВРС и ПАР — приводную радиостанцию аэродрома истребителей соседнего города — и снова получил место самолета уже в 20 километрах.
Мешкать нечего. Скорей поправку в курс! Иначе на поворотный не выйдем! Два движения транспортиром — и поправка с карты снята.
— Товарищ командир, 12 вправо!
— Есть 12 вправо…
Ну вот и хорошо. Но надо проверить еще и еще, как идем. И так буду проверять весь полет, пока не придем с маршрута.
Вновь пеленгую радиостанции. В пересечении пеленгов получаю место и снова слева в 10 километрах. Что за черт?! Будто и не давал поправку. Почему уклоняемся?.. Неужели ветер-боковик такой сильный?.. А ведь давали на построении всего 50 километров в час. Срочно определить ветер, но сначала еще одно место!..
— Ну как идем, товарищ курсант? — голос Вадова в наушниках.
— Через минуту доложу подробно. Только что получил новое место. Делаю расчеты.
— Ну, ну, жду…
— 10 вправо, товарищ командир!