— Пиши! Не забывай! — напутствовали одноклассники. — Возвращайся с победой! Ждем! Пусть ваши летчики нам тоже пишут!..
— Не забуду! Не забуду! — точно слова клятвы, повторял он, пожимая поочередно всем руки. — Спасибо! Спасибо за все! А комсомольцы-летчики нашего полка обязательно вам напишут!..
Так и получилось, что провожали его сестра да младший брат. Да еще Светка Вольская, непонятно откуда взявшаяся тут. Кажется, домой должна бы уйти?..
— Учись отлично. Кончай обязательно 10 классов! — держа за плечо брата, говорил Владимир. — А потом поступай, куда захочешь — в институт или в летную школу!.. А ты, Валя, — повернулся к сестре, — спокойно кончай свой индустриальный. Я буду еще больше посылать вам по аттестату. Ты, Леня, единственный в доме мужчина, поэтому вся домашняя работа на тебе, и чтоб мама всегда была довольна…
— Понял! А ты крепче бей фашистов! И приезжай домой героем! — восторженно звенел брат.
Темень, разъеденная во многих местах тусклыми конусами фонарей, зыбилась и густилась вдали. Пронзительно и сиротливо взвизгивали и надрывно гудели дальние и близкие паровозы. Взад и вперед катались маневровые кукушки, обдавая облаками пара, фукая и фырча, будто напоминая: «Ехать пора! Пора, брат, пора!..»
— Света, спасибо, что провожаешь. Не ожидал, что такая храбрая. Как только домой доберетесь?..
— Доберемся. Себя береги…
— Постараюсь…
Громыхая, подошел зеленоватый поезд. Коротенькие небольшие вагоны слепо глядели узенькими прямоугольничками окон.
Народ кучами хлынул к вагонам. К черным провалам открывающихся обледенелых дверей…
Владимир запрыгнул на ступеньку и долго, долго махал рукой, пока не скрылись из виду родные…
12
После гибели Медведева Ивана Семеновича командиром звена назначили старшего лейтенанта Хаммихина Константина Алановича.
Мощный лоб, широкий прямой нос, квадратный подбородок с нависшими румяными щеками, меленькие, стального оттенка глаза под густыми рыжеватыми бровями придавали ему что-то львиное.
Уверенностью, несокрушимой силой веяло от его фигуры. Обычно рослые люди из-за внушительного вида для многих авторитетны. Особенно для девушек и начальства. Это не раз замечал и прочувствовал Ушаков, будучи сам «середнячком». А скупые жесты, выразительная мимика и манера держаться с чувством собственного достоинства лишь укрепляли Костин авторитет.
Но все это было внешним проявлением характера, а вот каков он в бою — Ушаков не знал. Знал только, что Хаммихин старше его на 6—7 лет, на фронте с первого дня войны. В полк прибыл, кажется, из госпиталя. Имеет около сорока боевых вылетов, а из наград — только медаль «За боевые заслуги», что было просто удивительно…
Хаммихин часто уводил Ушакова на перекур за хвосты самолетов. И там долго, витиевато и запутанно говорил о жизни, ее смысле, о войне. «Запомни, на фронте в особенности, как и всюду в жизни, побеждает умный, хитрый, изворотливый. Не будешь таким — пропал!.. Вот, к примеру, из бывшего нашего полка осталось в живых несколько человек!.. В том числе и я!.. Думаешь, легко это? Уметь надо! Смерть-то так и махала косой над головой…»
Владимир слушал, кивал и неопределенно поддакивал.
Обычно в минуты хорошего настроения Хаммихин рассказывал анекдоты или разные смешные истории. Владимиру запомнились две.
— …Иду, значит, я по полю с собакой. Вдруг из лежки из снега выскакивает огромный заяц и делает от меня гигантский прыжок! И вдруг с того места раздваивается! И уже два зайца бегут в разные стороны!..
За одним собака кинулась, а в другого я прицелился — бах! И вижу, он как подпрыгнет! Метров на шесть вверх, так что я даже голову задрал — шмякнулся о землю и не шевелится!.. Я подбежал — хвать его и ищу, куда попал? Гляжу, гляжу — никак не найду ни раны, ни крови…
В этот момент слышу: приближается лай. Тогда сунул я зайца в рюкзак и приготовился встречать другого. Они ведь, зайцы-то, по кругу бегают… Вдруг вижу, из леса выскакивает второй заяц и бежит прямо на меня!.. А собака, далеко отстав, бежит за ним по следу… Ну, я, чтобы его не спугнуть и наверняка укокошить, как стоял в ложбинке около сугроба, взял да и пригнулся. Потом приподнимаюсь, вскидываю ружье и с удивлением замечаю — зайца-то нет! Пропал куда-то!.. А ведь бежал прямо на меня!.. Ну, я искать, оглядываюсь кругом — нигде не вижу!.. В снег, что ли, зарылся?.. Тогда пошел я туда, где он бежал, нахожу его следы и вижу — оборвались они недалеко от меня. Иду, ищу зайца и никак не найду, и догадаться не могу, куда пропал?.. В этот момент прибегает собака и тоже теряет зайца. Скулит, воет, нюхает оборвавшийся след и давай бегать вокруг недалеко расположенного стога соломы. И так несколько раз… Я слежу за ней, а потом поднимаю голову, гляжу на стог и обмираю. На верхушке его сидит заяц, крутит головой, наблюдает, как бегает внизу собака…
Ну! Уж тут я его не упустил. Метров с пяти-десяти как жахну!.. Того словно ветром сдуло!..
Вы спросите, откуда же взялись два зайца, когда я спугнул одного? Оказывается, первый прыгнул на лежку второго и испугал того. А дома, когда я снял шкурку с первого зайца, я узнал, куда ему попал. Одна!.. Всего одна дробина влетела ему в ухо, пробила череп и проникла в мозг.
— Так-то вот! — покачивал Костя головой, чмокая губами. — А вы всякие гадости рассказываете…
— А этот случай, — говорил он в другой раз, — произошел в нашем полку на Южном фронте летом 41-го… Днем, когда полк готовился к вылету — осматривали матчасть и подвешивали бомбы, неожиданно на посадочную приземлился штурмовик Ил-2… На посадке летчик скозлил и то ли от удара, то ли другого чего внезапно дал длиннющую громоподобную очередь из пушки… Ну, ясно — на аэродроме поднялась паника. Кто-то истошно крикнул: — Немцы-ы! — И все, побросав самолеты, ринулись в кусты. И первым — инженер эскадрильи, осматривавший крайний самолет, с расширенными от страха глазами… А на краю аэродрома росла густая трава в рост человека. И в ней стоял столб. Продираясь сквозь траву, инженер не заметил его и врезался в столб лбом! — А-а! Убивают! — завопил он и упал под ним. Паника усилилась. Бросившиеся в кусты шарахнулись обратно на аэродром. А там их встретил с матюганьем командир полка, стрелял из «ТТ» в воздух…
Наконец, когда разобрались, что к чему, и все утихло, многие летуны один за другим начали вылезать из кустов, пряча от стыда глаза. И последним — злосчастный инженер с огромной шишкой-подушкой, затянувшей синяком глаза. Командир полка, выстроив полк, потрясая пистолетом перед носом красного как рак инженера, громко говорил:
— Инженер! Учтите! Если подобное еще раз повторится!.. За организацию суматохи, как злостного паникера, собственноручно расстреляю перед строем!.. Вы обязаны в случае нападения первым помочь мне организовать оборону аэродрома!. А вы! вместо этого, первый, сломя голову несетесь в кусты, разбиваетесь о столб, да еще кричите на весь аэродром дурным голосом: «Убиваю-ют!..»
Окружавшие Хаммихина слушатели долго и громко смеялись…
Как-то Владимир посочувствовал ветерану: «Столько сделали боевых вылетов, а наградили вас всего одной медалью…»
Хаммихин, искоса поглядев на него, раздельно произнес:
— Мне наплевать на бронзы многопудье! Мне наплевать на мраморную слизь! — И, придвинувшись вплотную, жарко обдавая дыханием, шепотом продолжал: — На свете нет ничего дороже, чем человеческая жизнь! А дураки рискуют ей, разменивают на побрякушки!..
Владимир запротестовал, заспорил было, но Костя, к удивлению, неожиданно согласился:
— Конечно, конечно, — ворковал он. — В критических обстоятельствах приходится жертвовать, как Гастелло… — Потом, чмокнув губами и горестно покачав головой, трагически произнес:
— Да-а, обижают меня крепко. Летаешь, летаешь, а не замечают. Вот уже с тобой мы сделали сколько вылетов?.. Пять или шесть, по-моему?..
— Да-а, шесть, — смущенно согласился Владимир, так как вылеты эти были не опасны. В тыл, в штаб корпуса, в соседние полки. Летали, словно в Среднегорье, нигде не встретив ни одного «мессера»…
В другой раз Хаммихин наставлял:
— Вы, «подсанята», почему быстро гибнете?.. Потому что везде лезете первыми. Суетесь, как вас учили в тылу. А что к чему, не соображаете! Нет в вас никакой хитринки, а без нее и в мирной-то жизни не проживешь!
Шумно вздохнув и покашляв, доверительно закончил:
— Ты вот что! Держись меня, понял?.. Главное слушайся! И выполняй безоговорочно!.. Со мной, запомни, не пропадешь!
— Так я ведь слушаюсь, — заикнулся было Владимир, но командир не дал договорить:
— Знаю, знаю. Главное, чтоб в горячий момент не подвел! — и, понизив голос, наклонившись: — Ты вот что! Не напрашивайся особенно летать-то!.. Особенно на боевые вылеты. Полк на это есть. А мы звено управления. Наше дело — связь, командировки. Действуй по пословице: «На службу не напрашивайся, от службы не отказывайся!»… И помни — чем меньше летаешь, тем больше живешь!..
13
— Так держать! Так держать! — склонившись к прицелу, командовал Владимир. Он наблюдал, как цель — железнодорожные составы, залитые светом САБ (светящейся бомбы) — медленно двигалась по курсовой черте к перекрестию. В тот момент, когда цель заползла в центр, энергично давнул упругую боевую кнопку.
— Бомбы сбросил! — прокричал он, и ему даже показалось, как в поле зрения прицела одна за другой мелькнули массивные туши «соток», понесшиеся к земле. — Разворот!..
И хотя Хаммихин бросил машину вниз с разворотом, Владимир, высунувшись в блистер — выпуклый прозрачный колпак — продолжал наблюдать за целью…
Прошли какие-то мгновенья. И вот железнодорожные составы наискось перечеркнула линия огненно-рыжих кустов — разрывов. Вздыбились, подпрыгивая вагоны, сталкиваясь в воздухе и разлетаясь в стороны. Запрыгало, заплясало пламя на них. Осветилась вся станция, хотя САБ давно уже погасла.
В воздухе пламя тоже бушевало. Сотни клубящихся огненных вспышек рвали вязкую темноту ночи в различных местах на различных высотах. Узкие лезвия прожекторных лучей резали пространство на огромные черные полотнища, выискивая жертву — самолет.