Избушка рядом с факторией была декорирована флагами и полотнищами. По моему плану тела погибших должны были до передачи быть осмотрены смешанной комиссией из представителей нашего Союза, С.-А.С.Ш. и Канады.
После внесения тел в помещение к ним был поставлен почетный караул. Врач парохода «Ставрополь», т. Комаровский, разрезал одежду на трупах для того, чтобы лучше шло оттаивание. Только через два дня, когда тела совершенно оттаяли, в присутствии всех членов комиссии был произведен осмотр их и составлен акт.
Трупы летчиков Эйелсона и Борланда (на переднем плане), доставленные к пароходу «Ставрополь».
Вот он вкратце: при осмотре тела Эйелсона на нем были обнаружены глубокие резаные раны в области правого виска и на правой щеке; в области правой темянной кости ссадина, причем конфигурация кости неправильная (подозрение на трещину); грудная клетка сдавлена; в области левого плеча раздробленный перелом. Предположительная причина смерти двоякая: а) шок вследствие значительного удара в грудь и в область сердца или б) разрыв кровеносных сосудов и мозговое кровоизлияние.
При осмотре тела Борланда обнаружены значительные повреждения лица, глубокие рваные раны. Грудная клетка сдавлена в сердечной области. Смерть последовала, повидимому, по тем же причинам, что и у Эйелсона.
Так печально закончилась полярная экспедиция командора Эйелсона по вывозке людей и пушнины с «Нанук». Очевидно, север еще не побежден. Об этом говорят общие результаты полетов здесь американских летчиков этой зимой.
Первый рейс был успешно проделан американцем Дорбант, второй — Эйелсоном. Третий рейс Эйелсона был его последним жизненным рейсом. Четвертый рейс, успешно проделал летчик Ионг. Во время пятого рейса разбил свою машину летчик Рид. Во время шестого рейса летчик Гильом был принужден оставить свою машину на м. Северном.
Гроб с телом Эйелсона грузится на пароход.
27 февраля трупы покойных летчиков были зашиты в полотно, перевезены к борту «Нанук» и переданы представителю американского народа — старшему американскому летчику Ионгу.
ОТЛЕТ В АМЕРИКУ
Отлет самолетов розыскной экспедиции был предположен на 1 марта. Американец Ионг на «Фэйрчальде», Гильом на легком разведчике, я на своем «Юнкерсе» улетаем в Америку. Галышев забирает вторую партию пассажиров и уходит в Лаврентьевскую культбазу. Разбитый самолет Рида остается на нашей территории под охраной, сам Рид садится на самолет Гильома. Один «Стирмэр» оставляется на м. Северном, ввиду дефектов мотора, и летчик Кроссэн летит на самолете вместе с Ионгом.
Погода первых чисел марта была хотя и не совсем удовлетворительной, но позволила бы вылет, если бы не телеграммы из Теллора (на американском берегу): «снежный шторм, ветер 8 баллов, видимость отсутствует».
Так как санной партии нужно было итти не в Америку, а к заливу Лаврентия, то, «снарядив» Дьячкова шестью пассажирами и соответствующим количеством чая, галет и сахара, я отправил санную партию в обратный путь.
Этой отправке предшествовали весьма сложные «согласования», кого из пассажиров отправить воздушным путем, а кого земным, на собаках. Настроения пассажиров в эти дни уподоблялись маятнику: собаки… самолет… собаки… самолет… Наконец, к общему удовлетворению, были найдены три пары, которые решились ехать на собаках. У одного пассажира решение вылилось в совсем оригинальную форму. Он заявил, что не желает вообще спасаться ни на собаках, ни на самолете, а остается на судне до весны и будет работать в команде.
4 марта м. Северный, около которого в эту зиму происходили такие бурные события, перестал быть «аэропортом». Радист «Нанука», пропищав утром с полчаса на своем ключе и затем постучав на пишущей машинке, сказал, что погода в Теллоре «не очень плохая». Ежедневные телеграммы «шторм со снегом» так прискучили, ежедневные приготовления и разогревы моторов на самолетах так надоели механикам, что общее мнение было на вылет в «не очень плохую» погоду.
Собачьи нарты в полчаса разнесли по фактории, «Ставрополю» и чукотским ярангам весть, что самолеты готовятся к отлету, и к м. Северному стало стягиваться все живое.
Первым выпустили в воздух Галышева с пассажирами, затем взлетел Ионг, затем я, и на мысу остался осиротевший, занесенный снегом, какой-то беспомощный, «Стирмэр» Кроссэна.
Три самолета, сделав по кругу над мысом, взяли курс на место гибели американцев. Я шел справа от Ионга, и через 45 минут увидел траншеи, которыми мы перерезали весь район, где разыгралась трагедия.
Сбоку лежал разбитый самолет Рида, а за ним тянулся длинный надув снега. За каждой траншеей раскопок тоже тянулись длинные надувы от постоянных пург в одном направлении. Остатки самолета Эйелсона окончательно погребались снегом.
Мотор гудел ровно, самолеты то немного нагоняли друг друга, то растягивались. Показалась Колючинская губа. Галышев, качнув в знак приветствия своим «Юнкерсом», пошел вправо к заливу Лаврентия. У м. Сердце-Камень стало покачивать. Я поднялся выше, до 2000 метров, и впереди засерело Берингово море. Оно не засинело, как южные моря, а именно засерело: очень разителен был контраст между цветными переливами льдов на горах и однообразием поверхности моря, клубившегося паром и уходившего на юге в темную полосу чистой воды. Где-то внизу, почти под крылом, запомнился скалистый, обрывающийся прямо в воду, мрачный м. Дежнева.
В голове пронеслось:
— Это последний кусок Сибири, последний кусок советской земли… Итак, я делаюсь «американцем».
АЛЯСКА
Мой самолет был на лыжах. Берингов пролив, густо покрытый клубами пара, представлял суровое, мрачное зрелище. Нужно было застраховать себя от возможной остановки мотора. Рука на рукоятке газа, еще прибавляется сто оборотов, самолет идет вверх и поднимается до высоты 2800 метров. По моим расчетам, в случае нужды, теперь есть возможность спланировать на мыс Дежнева или на острова Диомида. В 14 час. 20 мин. пролетаю над воображаемой разграничительной линией СССР и С.-А.С.Ш. Хлопаю Фариха по плечу:
— Ну браток, мы над Америкой.
Он не слышит, конечно, но, невидимому, понимает, потому что смеется.
Ровно гудит мотор, под крылом тянется стальная пелена моря, впереди белеют острые вершины м. принца Уэльского. На море появляются «забереговые» льдины, переходят в прибрежную тундру, и неприятное чувство полета на лыжах над водой проходит. Под самолетом привычная белая даль без признаков жилья, такая же однообразная и монотонная, как и на Чукотке. Закладываю самолет на вираж. Разворачиваюсь на девяносто градусов и вдоль береговой кромки иду на юг до самого Теллора. Можно уже доставить себе удовольствие снизиться до 1500 метров и посмотреть с воздуха на Америку. Что подо мною Америка, об этом говорила только карта на английском языке, которую перед отлетом с «Нанук» Рид любезно предложил мне.
Рид слегка владеет немецкий языком, более знакомым и для меня, чем английский. Мы с ним сидели несколько часов в маленькой кают-компании «Нанук». и прорабатывали маршрут полета. Разговор велся большей частью карандашом, мимикой и смесью англо-немецких слов. Когда уже все детали были выяснены: и сколько миль пути, и где радио, и где лучше садиться в Теллоре, я хотел перечертить карту для себя. Рид отодвинул от меня бумагу, вручил свою карту и сказал, что он в ней не нуждается по двум причинам: во-первых, он летит пассажиром на самолете Гильома, а во-вторых, он летит по этой «Сиберии», о которой отозвался неодобрительно, последний раз. В будущем году он полетит из Ирландии в Канаду.
Никаких небоскребов на м. принца Уэльского, конечно, не было. Но когда вырисовался черневший вдали городок Теллор, стали выявляться дома не нашей постройки, сразу стало понятно, что теперь это не мираж, что мы действительно в Америке, что контрасты культуры начинаются.
На аэродроме у палатки с горючим стояли два самолета. На большинстве зданий бурно полоскались красно-белые полосатые флаги. Все население городка было на аэродроме. Машина резко качалась от сильных порывов ветра, мела пурга и было очень холодно. Сделав несколько кругов над городом и определив местонахождение предательских проводов радиостанции, я пошел на посадку. «Юнкерс» коснулся лыжами плотного как лед снега, прокатился вдоль линии, отмеченной маленькими флажками, и, подрагивая шасси и подкостыльной лыжей, стал замедлять свой пробег.
Первая посадка в Америке пришла благополучно. Стало спокойно на душе и, развернув машину через левое крыло, я стал подруливать к американским самолетам. Сбоку бежали люди, щелкали аппаратами и что-то кричали. Когда мы с Фарихом вылезли в своих ужасных кухлянках из самолета, нас прежде всего установили у стабилизатора самолета, несколько раз сняли и затем только мистер Варрен, мэр[7] города, сказал свою приветственную речь. С подошедшими Ридом и Гильомом я поздоровался как с уже старыми друзьями и все вместе мы направились к квартире мэра.
Мастер Варрен совмещает невероятное на наш взгляд количество должностей: он мэр города, кандидат сената, начальник почты, инспектор школ и дорог. Кроме того он содержит гостиницу и имеет лучший в Теллоре магазин. Мистер Варрен — историческая личность в Теллоре. Ему принадлежала честь принимать в своем доме Роальда Амундсена по окончании им полета через северный полюс на дирижабле «Норвегия». Ежегодно в день своей посадки в Теллоре покойный теперь великий старик присылал телеграмму Варрену, и эти телеграммы и кусок оболочки дирижабля свято хранятся в городе.
Магазин Варрена очень велик. Его можно назначь универмагом. Здесь имеется все, что нужно людям на севере, от привесных лодочных моторов и ружей до нетухнущих на ветру спичек. Посредине в проходе стоит круглая аляскинская печь. Около нее люди в меховых сапогах и таких же брюках развешивают кухлянки, спальные мошки, теплые рубахи и шарфы. Магазин постепенно наполняется жителями Теллора, полуэскимосами и американцами, вежливо и не назойливо рассматривающими нас.