И тут неровной походкой к Лене подошла молодая женщина с кроткими глазами, довольно простенько одетая. И попросила, трижды извинившись, у нее сигарету. Затянувшись, таинственная незнакомка начала, надсаживаясь, кашлять, видно было, что курила она первый раз в жизни. Добросердечная Лена заинтересовалась – мало ли, какое несчастье у человека, – они разговорились, и с тех пор началось их знакомство, переросшее в крепкую дружбу.
Виделись они, впрочем, нечасто – у Лены было очень много дел, жизнь ее бурлила событиями, следствиями, а также личными расставаниями-приобретениями# . Наталья же жила скромно и на Лену любовалась издалека, никогда и ни за что ее не осуждая, зато всегда готовая выслушать и встать на ее сторону – да, конечно, мужики все сволочи, а Леночка такая умница-красавица… Лена старалась помогать ей, подыскивая возможности заработка, иногда отдавая свои вышедшие из моды, но все еще хорошие вещи, подкармливая в кафе…
Одно время Наталья даже пыталась обучить Лену вкусно готовить – светил Лене там на горизонте один богач, нужно было чем-то его поразить, кроме постели… Наталья готовила сногсшибательно. Лена же оказалась к этому дамскому делу совершенно неспособна, так что Наталья в результате приезжала к Лене на квартиру заранее, перед приходом мужчины, и готовила все сама. С богачом, конечно, все потом сорвалось, но было все равно весело…
А вот теперь эта бедная, никому ничего плохого не сделавшая Наталья была в руках у каких-то отмороженных подонков – и почему хорошим людям так достается на этом свете! И Лена из кожи вон вылезет, чтобы ей помочь, и вообще, сама всех перестреляет, а в случае чего – передушит голыми руками… Так думала следователь Лена Бирюкова, крутя баранку так, что та в любую минуту рисковала оторваться.
– Приехали! – сказала Лена, вдавив тормоз.
Я чуть не расшиб нос о стекло. С ней сейчас лучше не спорить. Лучше помалкивать.
Глава седьмая
Снег еще не растаял и был похож скорее на свалявшиеся клочья грязи, чем на чистый символ зимы. С крыш противно капало, выстукивая рваные ритмы: тум-тум… турум-тум-тум…
Птицы пели осипшими голосами, казалось, что они даже не пели, а крякали прощальную заунывную песню уходящей зимы.
В лесу было тихо, отдаленные голоса разбуженных птиц ничем не нарушали еще не разогретого весенними лучами зимнего спокойствия. На проезжей части дороги, никогда и никем не убираемой, оставались следы недавно проехавшей машины, обдавшей грязью все деревья и кустарники вокруг, еще не проснувшиеся после зимней спячки.
Издалека послышался ровный гул машины. Знатоки, безусловно, еще издалека узнали бы по звуку двигателя – «мерседес». Автомобиль выехал из-за поворота, остановился у просеки, потом рванул назад, развернулся и помчался в обратном направлении. В машине сидели пятеро – один за рулем и четверо на заднем сиденье.
– Баран, опять дорогу забыл! – проворчал тот, который сидел слева от окна.
Фраза, очевидно, относилась к водителю.
– Да вот… Никаких указателей… – попытался оправдаться водитель.
– Какие тут могут быть указатели, баран, – повторил тот же человек, и пристыженный водитель умолк.
В зеркало ему были видны лица сидящих на заднем сиденье пассажиров: слева и справа – по братану, незнакомые мужчина и женщина в центре.
Водитель покосился на перепуганное лицо женщины и словно окаменевшего мужчину.
Сидевший справа заметил взгляд водителя, прошипел недовольно:
– Ты давай… это, на дорогу смотри, а то опять куда-нибудь не туда заедешь…
– Я смотрю, – ответил водитель и снова покосился на пассажиров.
– Ты что, не понял?! – В голосе сидящего справа послышалась угроза.
Водитель торопливо закивал, он прекрасно знал, что таким людям лучше не перечить.
Еловый лес за окном автомобиля мельчал, перемежаясь ивами и березами, кустарником. Водитель подчеркнуто сосредоточенно смотрел на дорогу: поворот, еще метров сто и…
Шикарный особняк предстал его взору.
Женщина, которую выводили из машины, не удержалась от восхищения. Замок был действительно эффектным. Архитектор старался изо всех сил превзойти всю архитектуру в целом: с одной стороны замка виднелись окна-эркеры и всевозможные башенки с другой. У входа – классические колонны. Все же строение было выдержано в стиле готики, хотя высокий кирпичный, с квадратными тяжелыми железными воротами забор в этот благородный стиль ну никак не вписывался.
Не менее странное впечатление, чем весь этот дом, производила и будка азиатской овчарки Ады, построенная также в готическом стиле. Сама Ада казалась существом флегматичным, – во всяком случае, на появление во дворе незнакомых людей она никак не отреагировала, лишь лениво подняла голову и сонно посмотрела на прибывших.
– Застрелить тебя пора, – сказал собаке водитель.
Мужчина, сидевший рядом с дамой, к замку отнесся сдержанно, его больше интересовал забор и то, что окружало замок, он внимательно изучал взглядом все это, словно стараясь запомнить.
– Иди, иди, – подтолкнули его к замку двое братков.
– Поосторожнее, – повысил голос мужчина. – Вы забываете, с кем разговариваете!
– Ага, – заметил тот, что справа, – ты еще поговори у нас, мы тебе живо покажем, кто из нас кто. Это тебе не какой-то там таксопарк! Тоже мне нашелся…
– Не надо, Виктор, – умоляюще посмотрела на него женщина, – не говори ничего, это не те люди…
– А ты, дамочка, помалкивай, а то мы не посмотрим, чья ты жена!
Виктор Шишков – а это был именно он – попытался вырваться из цепко держащих его рук, и у него получилось. Но в следующую минуту он упал, оглушенный ударом по голове.
Жена бросилась к нему. Ее ухватили за талию железные мужские руки, и прямо у своего уха она услышала раздраженное:
– Объясни ему, а не то…
– Виктор, Виктор! – Она вырвалась из цепких рук, наклонилась над мужем, пощупала пульс: – Ты как?
– Нормально он, – отозвался один из сопровождающих, – сейчас очухается.
– Очень вас прошу, не трогайте его! – крикнула она тому, что справа, – у вас ведь тоже есть женщина, хотя бы мама, подумайте, что бы она делала на моем месте…
– У каждого свое место, – проворчал тот, что справа, но отошел в сторону, позволяя женщине привести в чувство мужа; тот, что слева, судя по всему подчиненный, неодобрительно посмотрел на начальника.
– Ты че, Пашка?
– Рот закрой. – Отойдя на пару шагов тот закурил.
Виктор вскоре пришел в себя. Увидев над собой лицо жены, с трудом улыбнулся, обратив внимание на нетерпеливо ожидающих сопровождающих. Подумал: «Какая она у меня молодец, всех может выстроить».
– Очухался? – заметил Пашка. – Вставай давай!
– Руки! – приказал Виктор. – Я сам.
– Ты гляди, какие мы самостоятельные, – присвистнул Пашка, но помогать не стал.
«Неопытные ребята, – отметил про себя Шишков, – не знают, что нужно выполнять команды шефа, а не того, кого ведут по его приказанию… Да и силы-то в них, судя по ним, не особенно, Пашка еще ничего, а этот… Если что, нужно будет бить справа, он, видно по всему, левша, не сможет дать достойный отпор…»
Пока он размышлял таким образом, их с женой втолкнули в дом, железная дверь за ними с треском захлопнулась, и в темноте, едва различая ступеньки, все вместе они пошли куда-то вниз…
«Подвал. Очень глубокий», – отметил про себя Шишков.
– А крысы здесь есть? – забеспокоилась жена.
– Обязательно, – ухмыльнулся Пашка и удивился выдержке этих людей: они не спросили, ни куда их ведут, ни зачем привезли в этот дом, – одним словом, они вели себя так, словно знали все заранее.
Шишковы действительно знали, в чей дом они попали. Шишков понял это сразу, а жене шепнул, когда она якобы приводила его в сознание, – разумеется, все это был спектакль:
– Это дом Трофимовых. А пистолет у нас в бачке.
Услышав последнюю фразу, жена была тогда очень удивлена. Но и вида не показала. Она все поняла. Ей нужно будет вопреки обстоятельствам как-то добраться до собственного дома и привезти ему пистолет.
Как, она пока еще не знала, но вся ее женская интуиция подсказывала ей, что она эту задачу выполнит.
Подвал, куда их втолкнули и заперли за ними дверь, казался очень сырым, откуда-то дуло.
«Это хорошо, – подумал Шишков, – значит, где-то либо окно, либо выход…» Жена приблизилась к нему, стараясь не показать вида, что ей страшно, но Шишков чувствовал этот страх, он знал и его причину.
– Наташа, – он обнял жену и прижал крепче к себе, – не бойся, все будет в порядке…
– Конечно, – дрожащим голосом ответила она.
Много лет назад, когда Наташе было около четырех лет, родители отвезли ее на лето к бабушке и дедушке. Бабушка была существом очень заботливым и нежным, а дед – суровым воспитателем. Первое, что он сделал, – сжег все ее куклы и объявил ей и всем, что Наташа уже взрослая и ей пора учиться читать и писать. Наташа плакала, ей было жалко кукол, а читать и писать совсем не хотелось… Дед посадил ее за букварь, приказав к вечеру выучить десять букв, и ушел по своим делам. Наташа, разумеется, забросила букварь и, найдя листы бумаги, повырезала себе из них кукол. Вернувшись, дед застал ее за разыгрыванием следующей сцены: злой дед отбирает у маленькой девочки игрушки, девочка-кукла плачет и грозит деду, что убьет его. Услышав такие фразы, дедушка обиделся. Некоторое время – минут двадцать – он думал, как наказать внучку. И вот страшный план созрел. Дед взял Наташу за руку и отвел в погреб, заброшенный за ненадобностью – в доме к тому времени уже было два холодильника – и ставший с некоторых пор пристанищем крыс.
Это были самые страшные минуты в жизни Наташи. На самом деле она провела там не более получаса, но девочке показалось это время вечностью. Жирные серые крысы выползли из своих укрытий и собрались вокруг девочки. В подвале было совершенно темно, но Наташа чувствовала, как они смотрят на нее и совещаются, с чего начать ее есть: с носа или с пяток? Она даже ощущала холодное касание к ее коленкам. Ей казалось, что это крыса, встав на задние лапы, обнюхивает ее, размышляя при этом: «Может, все-таки, с коленок начать?»