В состоянии необходимой обороны — страница 28 из 45

И все же ждал Жуков и внутренне дрожал, когда Бутусов к нему с просьбой придет. И что это будет за просьба. Вот, стало быть, и дождался.

Прокурор словно нехотя открыл рот и с барской интонацией процедил, не глядя на Жукова:

– Э-э… Вот что, милый мой… У Ивана моего – кстати, привет тебе от него. – Небольшие временные трудности. От души тебя прошу, поспособствуй. Есть тут одно дело…

Бутусов, пожевав губами, стал излагать суть дела. Давно Жуков слышал разные темные слухи про Ивана, прокурорского сына, что он чуть ли не один из главных в местной мафии; и верил и не верил. А вот теперь подтверждение пришло. Тут бы позлорадствовать, да только Жукову-то от этого известия еще хуже. Вот попал в кабалу к семейке. Вдвойне опасны были Бутусовы. Тут бы не рыпаться и все исполнять, что ни скажут, уповая на то, что отмажут, коли попадешься. Хотя не станут с ним возиться, чуть поболе заплатят за риск – и все. И хватит с тебя, Жуков, сиди и дыши в свои две дырочки. Однако предложение было нешуточное, Жуков понимал. В перспективе чудились ему уже железные ворота тюрьмы. Сокрытие важных для следствия улик с частичной фабрикацией – это вам не баран чихал. Конечно, не за бесплатно, но всему есть предел. Стоит ли рисковать, хоть и за большие деньги? Деньги – что. Из-за них только Жуков бы теперь на должностное преступление не пошел бы. Вот и выходило, что пропадать теперь Жукову за чужие грехи, и поделом, надо было тихо сидеть, не ввязываться, раз сам ты по жизни мелкая сошка, вегетарианец, а не хищник. Знал же, что тебя съедят, и слабость своего характера знал… А почему начинал тогда? Думал всех обмануть, прокатиться за чужой счет? Ну ладно, прокурор для сына старается, родственника выгораживает, он ради этого на все пойдет, ему и власть дана; а Жуков ради кого головой своей рисковать будет? Ради чего? С другой стороны, отказать не то чтобы нельзя – просто и помыслить о таком невозможно. Бутусов Жукова быстро к ногтю, наверняка он уже досье на Жукова собрал и у себя в сейфике держит, ждет удобного часа, чтобы дать делу ход… И загремит тогда Жуков… И покажется тогда небо с овчинку… А может, и не будет Бутусов пускать разбирательство по официальной линии – вдруг через Жукова и на него выйдут, раскопают? Нет, скорее всего – шлепнет Жукова в тихом переулке из-за угла какой-нибудь из товарищей прокурорского сына… Жену жалко – одна останется… Видно, коготок увяз – всей птичке пропасть.

Надо было, с запоздалым сожалением подумал Жуков, досье собрать – на прокурора. Как бы оно мне пригодилось! Хотя заметил, заметил бы, старый черт. Хитер, как лиса, не подкопаешься, – во всяком случае, не для Жукова эта задача, и кому она по зубам, одному Господу Богу известно. А все ж таки жалко, неплохое бы на суде было выступление… С разоблачением.

Такие судорожные мысли одолевали следователя. Еще в самом начале разговора с Бутусовым он сильно помрачнел, задумался и стал отвечать невпопад, а под конец сидел и вовсе как на иголках и вид имел обиженно-раздраженный. Бутусов смотрел на подчиненного из-под тяжелых век и понимал прекрасно, что сейчас происходит у того в душе. В который раз подумал Бутусов, что Жукова все же придется убирать, потому как человек больно нервный, может, и не предаст, да спокойнее подстраховаться. Во всем, считал Бутусов, должен быть точный расчет и ноль эмоций. В подчиненных и помощниках – все равно, шагал он рядом с ними по стезе закона или обделывал собственные дела, – он любил быть уверен. Конечно, уверенным на сто процентов ни в ком быть нельзя, даже в родной матери, – но насколько это возможно, необходимо, чтобы человек был надежен сам по себе. А тут уж дело Бутусова изыскать дополнительные средства и человека накрепко к себе привязать. Одного легче взять на благодарность и исполнительность, другого просто на деньги, третьего на мечту – якобы вот тебе возможность ее осуществить… Да много, много приемов за свою долгую жизнь наработал прокурор Бутусов. Ну и третий подстраховочный маневр – ни за кого долго не держаться.

Ибо наступает предел каждым отношениям, хотя бы и самым близким. Бутусов оставлял людей, когда более уже ничего ценного получить с них не мог, когда сил и средств на поддержание этих отношений начинало затрачиваться больше, чем стоили оказываемые человеком услуги. Короче, когда это становилось неэффективно и невыгодно. Это был простой математический расчет.

В данной ситуации Жуков вряд ли и далее мог быть полезен Бутусову. Тем более что речь шла о его собственном сыне и лишние свидетели были совершенно ни к чему. Жуков представлял для Бутусова интерес лишь с одной стороны: он должен был помочь ему спустить это дело на тормозах, незаметно, никак не вмешивая сюда Ивана. А потом… Так что все метания Жукова были суета сует. Что бы он ни решил, судьба его, в сущности, была уже предопределена. Бутусов испытал удовольствие, подумав об этом.

Ему нравилось наблюдать за поворотами судьбы со стороны – он был немного мистик.

Поговорив для приличия еще пару минут о том, о сем, о семье и детях, Бутусов встал и распрощался с Жуковым, стараясь в прощальное рукопожатие вложить заряд силы и твердости, дополнительно подчеркнуть свою власть, чтобы у Жукова и мысли бы не возникло рыпнуться каким-то образом в сторону, уклониться от намеченного плана.

Бутусов шел по коридору, ступая тяжело и размеренно, слегка кивая вспугнутым подчиненным, и мысленно сравнивал себя с прокуратором из известной книги. Для полной аналогии не хватало только белого плаща. Впрочем, Бутусов чувствовал себя гораздо более удачливым, чем сей исторический персонаж, и, что немаловажно, в гораздо большей безопасности.

Я весело рулил, и машина шла удивительно послушно. Ехал я аккуратно, держась в границах дозволенных правил: во-первых, я всегда езжу аккуратно, во-вторых, когда нет прав на машину… Дорога, конечно, была отвратительная. Нет, не то чтобы отвратительная, но все-таки вся в колдобинах. Эх, по скоростной бы трассе! Но грех жаловаться – в России, как известно, дорог нет, есть одни только направления. Меня со всех сторон обгоняли шикарные машины, в этом ощущалась какая-то высшая несправедливость. Интересно, вот откуда у людей деньги? А я, значит, честный и скромный труженик, должен возиться со старым горбатым «жигуленком»… Особенно популярны среди народа, как я заметил, были «ауди». Что ж, хорошо, что я не так называемый автолюбитель. Отнюдь. Я скорее гонщик. Мне лишь бы ехало. Я могу управлять практически любым видом транспорта и на всем этом я всегда буду передвигаться быстро. Однако и не нарушая. Таково основное противоречие моей натуры.

Значит, прокурорский сынок… Что ж. В семье не без урода. Наоборот, я бы заметил – почему-то именно в прокурорских семьях часто вырастают бандиты, в семьях рафинированных интеллигентов – подонки или карьеристы, у консервативных родителей дочери обычно… Гм, об этом не будем, тем более что последний вариант мне лично как раз вполне симпатичен. Что за игра природы такая? По контрасту, что ли? Или и в этом проявляется извечный конфликт отцов и детей, когда дети из духа противоречия стараются вырасти совершенно другими? Так сказать, диалектический материализм в действии, будь он совсем неладен, тезис – антитезис? В сущности, мне абсолютно наплевать, решил я, это загадочное явление природы. Не суть важно, как и откуда что появилось, моя проблема – решить теперь, что с этим делать. Я чистый практик.

По дороге мы сделали большой крюк – заехали на Таганку и оформили соглашение на защиту, без которого меня не будет слушать никто, включая следователя, который вел дело Шишкова.

Лихо съехав с дороги, я припарковал машину между двумя, уже стоящими у тротуара, вспомнив с перепугу расхожую шутку – «парковаться следует вплоть до характерного стука». Как бы мне ее тут не поцарапали – машина-то чужая, да еще такая, можно сказать, легендарная. Может неудобно получиться… А, ладно, постараюсь вернуться побыстрее.

Я торопливо вошел в прокуратуру, лишь слегка попрепиравшись на входе с осоловелым охранником за решеткой, и взбежал по выщербленным временем каменным ступеням на третий этаж. Стиль поведения на этот раз я решил избрать развязный – с этими казенными господами иногда бывает действенно.

– Простите, девушка, – спросил я у пробегавшей мимо очаровательной юной леди, прижимающей к груди несколько папок с надписями «Дело номер…». – Где я могу лицезреть в этом богоугодном заведении высокочтимого следователя Валентина Жукова?

Девушка, как я и ожидал, захихикала, отчего стала гораздо более симпатичной и менее официальной, и любезно проводила меня до самой двери его кабинета.

Следователь Жуков оказался довольно молодым, но уже плешивым человеком совершенно серого вида. У него был серый костюм, черно-серый свитер – словно поношенный или пропыленный, хотя, если приглядеться – вполне приличный. Возможно, ощущение потертости жизнью создавалось при взгляде на его лицо – бледное, невнятное, с голубыми глазами и с довольно-таки кислым выражением. Подбородок был скошен внутрь – абсолютно слабоволен, заключил я, кто ему дал эту должность? Хотя хитер, конечно. Но – на всякого мудреца…

– Чем могу быть полезен? – в лучших русских классических традициях не спросил, а именно осведомился он.

– Добрый день, Валентин… э-э, простите, не знаю, как вас по батюшке?

– Георгиевич, – поднял он свои светлые бровки.

– Вот именно… Я, собственно, адвокат господина Шишкова и официально занимаюсь его делом. Вот соглашение на его защиту, заявление супруги… Так как дело поручено вести вам, я поспешил сюда лично, чтобы на совершенно законных основаниях ознакомиться с имеющимися у вас материалами по делу Шишкова.

Выпалив эту тираду, я выпучил глаза и сцепил руки на колене. Мне весьма хотелось добавить ко всему вышесказанному шикарное «благоволите», но не стоило, наверное, с этого начинать знакомство со следствием. В крайнем случае, это мы всегда успеем.

Моложавый Жуков при этих словах весьма и как-то сразу поскучнел. Глядя в угол, он дурным голосом и немного в нос попросил у меня документы, затем долго куда-то звонил, что-то уточнял и вообще тянул время. В конце концов, потеряв интерес к сопротивлению, ушел ненадолго, затем вернулся и со вздохом выложил передо мной папку с материалами по делу Шишкова, а сам встал перед окном и вперил в туманные дали ищущий взор.