Но тут куча-мала распалась, и я увидел наставленное на меня дуло револьвера.
– Ну все, – ухмыляясь разбитой губой, сказал главный, – пошутили, и хватит… Руки!
Окружив, меня схватили за руки и защелкнули на запястьях наручники. Это какой-то парадокс, подумал я. Работника адвокатуры окольцовывают бандиты с большой дороги.
– В машину! – скомандовал парень.
Мне ничего не оставалось, как только, в последний раз оглядев двор и подумав «Прощай, солнце!», нагнуть голову и залезть в машину.
Туда же сразу набились братки, совершенно меня задавив своими широкими задами.
Браток на переднем сиденье постоянно держал меня на мушке. Даже смешно.
– Я бы на твоем месте так не трудился, – посоветовал я ему. – В случае чего своих только перестреляешь.
На лице парня отразилось недоумение.
– Молчать, – скомандовал тот, что за рулем.
– Не, а че, пускай говорит, веселее доедем… – сказал тот, что справа. – Он мне знаешь как засветил! Мощно!.. Ты где так махаться-то научился, адвокат? Ты, часом, на зоне-то не сидел?
– Судейским нельзя, – отвечал важно тот, что слева. – У них своя круговая порука…
Такой издевательский разговор продолжался всю дорогу. Судя по тому, что никаких глаз мне не завязывали и вообще совершенно меня не стеснялись, в живых меня оставлять у них намерений не было.
Ехали мы достаточно долго, и я стал замечать, что какой-то уж очень знакомой дорогой. Вот этот поворот я помнил и вообще все это где-то уже видел… Вот и пригороды пошли. Ха, да я в этой местности уже как родной! Вот проехали отделение милиции, в котором я уже успел побывать…
Я не стал удивляться, когда меня подвезли все к тому же огромному и добротному дому. В таком бы жить какой-нибудь средней, чуть выше среднего – американской семье. И тебе бассейн, и тебе теннисный корт. Как эти Трофимовы о здоровье своем пекутся!.. Тоже мне, ценные члены общества…
Братки выволокли меня из машины, провели по знакомому газону – из вредности я постарался побольше его затоптать и даже махнул ногой в сторону клумбы с цветами. Интересно, кто это им здесь маргаритки выращивает? Неужто сами? Или подруги жизни? Не, те в земле копаться не будут…
Меня даже и в дом не завели. Мы обогнули строение, и меня спустили довольно невежливо прямо по лестнице в подвал с бетонированным полом.
Кажется, я что-то себе повредил. Я лежал в темноте, прикидывая дальнейшее развитие событий, и весьма жалел самого себя. Ну что, право, за несправедливость в мировом масштабе! Я бы так хотел жить именно в таком доме – в спокойной и зеленой местности. В пруду бы у меня плавали цесарки. Яблоки бы созревали через год… А то и каждый год. Жил бы я тихо и достойно, стал бы мудрым, как библейский пророк. А эти лохи – они даже и вкуса всего этого богатства не чувствуют, им бы так, пыль в глаза пустить. И погибнут как-нибудь глупо… Впрочем, не глупей меня. Лежу тут в подвале, два метра под землей, и не знаю, что делать.
Глава девятнадцатая
Убедившись, что осталась во дворе одна и никто за ней не следит, Наталья решилась покинуть свое вонючее убежище. Похищение Гордеева произвело на нее большое впечатление. Опять она осталась совсем одна, единственно дееспособная, и более того – не просто должна сопротивляться ударам судьбы в одиночку, но от ее поведения дальнейшего еще и зависит жизнь всех остальных. Поистине – чем больше обращаешься за помощью, тем больше приходится вывозить на своих плечах… К счастью, она четко знала, что ей следует сделать. Сжимая в руке бумажку с адресом, на которой уже трудно было что-то прочесть – так она ее мяла и комкала во влажной ладони, – она вышла из-за помойного ящика, по дороге ударившись о него бедром – координация движений от всего пережитого с утра у нее слегка нарушилась, – и, прихрамывая, побрела по улице в поисках троллейбусной остановки. Из общих соображений до центра отсюда вполне можно было доехать по земле. Для надежности она решила пользоваться только общественным транспортом – не будут же ее в людных местах преследовать и за волосы выволакивать?
Оплот законности и правосудия стоял на Большой Дмитровской, как причаливший к берегу бывалый корабль – большой и надежный. На проходной Наталью прохладно встретил вежливый молодой человек в милицейской форме, осведомившись, куда именно ей надо и не ошиблась ли она адресом. Наталья испугалась, что ее никуда не пустят, но ей вежливо указали на телефон-автомат в углу проходной, и Наталья принялась спешно накручивать нужные цифры. Сначала долго было занятно. Наконец отозвался приятный мужской голос, который сообщил, что следователя Турецкого на месте в данный момент нет, но что находится он, несомненно, внутри здания, однако никто не знает, где конкретно. Вероятно, на каком-то совещании. Наталье предложили подожать какое-то время и перезвонить.
Отойдя от телефона, Наталья села, сдвинув вместе колени и положив на них сверху скрещенные руки. Она приготовилась ждать. Ей было очень неудобно – она боялась, что к ней подойдут и спросят, по какому делу она здесь находится, еще она боялась, что следователь не отнесется к ее показаниям серьезно, а может, вообще она его не застанет… Наталья сидела как на иголках.
От вынужденного безделья Наталье стали лезть в голову разные упаднические мысли: то муж представлялся, то Гордеев в руках бандитов, рисовались смутные картины пыток, но она пока решила об этом не думать и раньше времени не расстраиваться. Лучше думать, что все будет хорошо, – не может же все без конца быть плохо, да и, может, именно эта вера ее в хороший конец и спасет Гордеева? Может же такое случиться? И еще – поплакать-погоревать и потом время будет, даже если все кончится хорошо. Напротив, именно тогда-то и найдется время раскиснуть и стать слабой. А сейчас она должна быть сильной… Вдвойне сильной, поскольку – не для себя. Если она будет раскисать, этот большой начальник Турецкий ее и слушать не станет. Она должна стать такой же серьезной и деловитой, как эти проходящие мимо нее люди, каждый из которых показывал свое удостоверение милиционеру. В раскрытом виде.
Хорошо, что внутренне она всегда, с детства, была готова к любым неприятностям. Так ее воспитывали и мать и бабка. Да и вокруг жили люди бедно, у них всегда происходили какие-то несчастья, то ребенок идиот родится, то старика паралич разобьет, то брата или жениха посадят… То болезнь, а лекарств и денег нет и врачи плохие. Наталья привыкла. И знала: надо терпеть. Все ее знакомые терпели и вели себя по-христиански: за больными ухаживали, тянули лямку, заработать старались где только можно и ночами и днями, на болезни свои не обращали внимания, и в могилу через это сходили рано, но зато с чувством выполненного долга и спокойной совести. И Наталья соглашалась, что это правильно.
Переждав положенное время, Наталья вновь направилась к телефону.
– Турецкого? Это я, а кто вы? – отозвался голос.
– Это… Наталья Шишкова… я от Гордеева, я по просьбе Гордеева, это срочно…
– Громче! – приказал голос. – Я ничего не слышу!
– Наталья меня зовут! – закричала она, прикрывая ладонью трубку. Охранник на проходной вздрогнул и заозирался. – Я от Гордеева! Мне срочно нужно с вами поговорить! Гордеев в опасности!
– Успокойтесь, девушка, – сказал голос. – Ваша фамилия?
– Шишкова я! Наталья!
– Ждите. Сейчас к вам спустятся, – пообещал голос, и Наталья услышала гудки в трубке.
От волнения она не стала садиться, а, наоборот, начала прохаживаться взад-вперед перед милиционером, мешая иногда движению сотрудников. Она внимательно вглядывалась в любого человека, направляющегося к проходной из глубин здания, так как не знала, кого ей ожидать. При виде каждого выходящего из здания человека сердце ее замирало и проваливалось куда-то в желудок. Такое нервное ожидание длилось, по счастью, всего минут пять.
– Шишкова? – осведомился у нее моложавый мужчина. – Пропустите, – сказал он дежурившему на проходной милиционеру, – она со мной.
Милиционер взял под козырек и ничего не сказал Наталье, даже на документы особо не взглянул. Видимо, действительно большой начальник, подумала Наталья, с уважением посмотрев на Турецкого.
– А вы… – начала она, желая спросить, в какой тот состоит должности.
– Погодите, в кабинете расскажете, – остановил ее Турецкий.
Они вместе поднялись на лифте, причем он галантно пропускал Наталью вперед и вообще так ее разглядывал, что ей стало неудобно. Дамский угодник, сразу поняла она. Глаза веселые, пронизывающие, о женщинах даже на работе не забывает… Для таких типов некрасивых женщин не существует вообще. Впрочем, она сразу почувствовала, что общаться ей с ним будет легче – это тебе не седовласый и важный полковник какой-нибудь. Найдем общий язык, решила для себя Наталья. Тем более что никаких женских комплексов у нее не было, напротив, внешностью она отличалась довольно выигрышной… Ох уж эта вечная женская доля, вздохнула она, все время этих мужчин приходится спасать, распуская свои косы… Оно, может, и нечестно, зато действенно. Да и Юра про этого Турецкого хорошо говорил…
Прошли по коридору, Турецкий распахнул перед Натальей дверь кабинета. Ничего кабинет, очень даже. С картинками на стенах… Культурный человек, подумала она, посмотрев на Турецкого с уважением.
– Рассказывайте, Шишкова, – сказал Турецкий, присаживаясь на край стола и нашаривая сигареты. – Уж извините меня, курить буду… Несколько часов не курил. Кстати, меня зовут Александр. Можно без отчества, поскольку я человек еще молодой.
– Пожалуйста, пожалуйста, – замахала рукой Наталья, поддаваясь мужскому обаянию следователя, – мне, наоборот, очень нравится, когда мужчины курят…
Зачем я это говорю? – поразилась Наталья сама себе. А Турецкий тут же вытянулся, в глазах его мелькнул огонек, и он посмотрел на гостью гораздо более внимательно. Ишь, подумала Наталья, сразу стойку принял… И, устыдившись собственных несвоевременных действий, в то время как ее – как это называется? любовник? – находился в руках бандитов, по ее же вине, а муж в тюрьме, она спешно стала излагать Турецкому все подробности происшествия, в довольно, правда, сумбурной форме.