Номер один. Все очень просто. Однажды ты просыпаешься и понимаешь, что это началось. Потом, день за днем, когда она будет приходить в твою жизнь и оставаться там все больше, все дольше, ты будешь бороться. Ты будешь пытаться говорить «нет». Но она пришла и придет. Она будет приходить. Тебе никто не сможет помочь. Тебе нужно научиться жить так, будто ее нет. Игнорировать ее, заставлять себя. Потому что никто не сможет помочь тебе так, как ты можешь себя заставить.
Номер два. Ты будешь каждый день одеваться, чистить зубы, раскручивать трубочку с засохшей, застывшей во времени тушью и красить глаза. Ты будешь открывать шкаф и смотреть, есть ли у тебя еще чистая одежда, и если она будет, ты осторожно посмотришь, что там, и выберешь две или три вещи так, чтобы они сходились друг с другом; так, чтобы никто не заподозрил ничего. Ты аккуратно наденешь их все вместе и пойдешь на учебу или на работу, а если учебы или работы нет, ты пойдешь в магазин. Может быть, тебе ничего и не нужно, но ты все равно пойдешь, потому что тебе нельзя оставаться на одном месте.
Если у тебя больше нет одежды, ты постираешь ее. Ты знаешь, как это делать. Надо найти порошок, включить горячую воду и ждать, пока наберется озеро воды. Надо испортить воду, насыпав в нее кокаин. Потом ты бросаешь туда одежду и сжимаешь пальцы и разжимаешь, крутишь и перекручиваешь. Это сделает твою одежду лучше. Ты будешь делать так долго и добавлять горячей воды, если она остынет. Ты будешь делать все по графику, каждый день, борясь с каждым днем, потому что ты не сдаешься. Ты не будешь сдаваться. Тебе некому помочь. Вперед, Мона. Сегодня ты будешь стирать свою одежду.
Есть еще один вариант, Мона, но он сложнее: тебе нужно выйти из дома. Иногда ты не сможешь этого сделать, и это ничего страшного. Тогда ты можешь пойти завтра. Но лучше все-таки сегодня. Никто не придет сделать это за тебя, поэтому лучше каждый день делай то, чего не можешь. И тогда тебе станет лучше. Ты можешь собраться, положить все вещи в корзину и выйти во двор. Помнишь, если перейти его, в подвале будет прачечная. Ты можешь положить все вещи в стиральную машину, бросить восемь монет, нажать «нормальная стирка» и нажать «старт». Иногда не вся твоя стирка будет нормальная, и некоторые вещи тебе потом придется выбросить, а другие – положить в стиральную машину снова. Это нормально, Мона. Это обычные потери, у тебя их еще будет очень много. Привыкай терять вещи и вообще всё.
Номер три. Молодец, Мона. Ты очень много сегодня сделала.
Номер пять. Есть еще кое-что. Тебе нужно есть. Это очень сложно понять. Сложно понять, зачем это нужно. Этого не видно, это странный процесс, и ты, Мона, будешь все время не понимать, что такое еда и как это связано с твоей жизнью. Тебе будет нравиться ощущение легкости и головокружение, тебе будут не нравиться тяжелые усилия, которые надо предпринять для того, чтобы что-то приготовить и съесть. Иногда ты можешь решить эту проблему, покупая готовую еду или заказывая доставку на дом. Но помни, что, скорее всего, ты скоро потеряешь работу и, наверное, уже не сможешь это себе позволять, поэтому тебе придется решать проблемы самой и помнить, что их нужно решать. Тебе нужно будет собираться, выходить на улицу, переставляя ноги, трогать в магазине разные предметы, выбирать овощи, тебе нужно будет доставать кошелек и платить за то, что ты покупаешь, а потом нести домой, мыть, резать, крошить на мелкие кусочки, заливать водой, варить, лить масло, зажигать огонь и долго ждать. Тебе придется все время быть на кухне, пока ты ждешь, стоять и ждать, помешивать, солить, убирать в коробочки, доставать тарелки, передвигаться туда-сюда, делать много шагов, открывать и закрывать холодильник и снова ходить туда-сюда и ждать. Так выглядит настоящая жизнь, Мона, и ее не запрешь в коробочку и не уберешь под одеяло. Никто не будет делать это за тебя, Мона, а тебе – нужно будет.
Номер шесть. Поддерживать общение. Да, я знаю, ты лучше три раза сходишь в магазин, чем скажешь вслух хотя бы одно слово, но и это тебе тоже придется делать, Мона. Некоторые говорят, что им очень помогает быть на фейсбуке, потому что там им не нужно говорить, а нужно только писать, и это намного проще. Другие говорят, что, наоборот, это тяжелее, потому что они чувствуют себя совсем одинокими. Но это смешно. Как можно чувствовать себя совсем одинокими. Вы и есть совсем одинокие.
Насилуй себя, звони, пиши, говори, произноси слова вслух. Это все, что я могу сказать по этому поводу.
Я пропустила номер четыре. Номер четыре.
Номер семь. Тебе нужно будет что-то делать каждый день, потому что у тебя будет лишнее время, и тебе нужно будет его заполнять. Когда тебе станет лучше, ты должна будешь заняться по-настоящему важными вещами: самое главное – это искать работу и найти работу. Но про это мы поговорим потом, отдельно, потому что пока ты все равно не можешь. Поэтому давай сосредоточимся на том, чего ты тоже не можешь, но можешь изобразить, если, конечно, очень сильно постараешься. Постарайся.
Постарайся снимать книги с полки, открывать и смотреть в них подолгу.
Постарайся включать телевизор и пытаться концентрироваться хотя бы по десять, а потом и пятнадцать минут. Тебе нужно уследить за тем, что происходит на экране. До того как ты нажмешь кнопку «выключить», ты должна будешь честно признаться себе, поняла ли, что там происходило. Это были новости? Это был фильм? Это было ток-шоу? Что это было? О чем там говорили? Кто-то что-то делал? Чем все закончилось? Это очень важно, Мона. Ты должна научиться снова воспринимать информацию и понимать ее. Иначе ты не сможешь вернуться назад в жизнь. Иначе такие, как ты, будут не нужны в ней, Мона. Такие, как ты, не нужны в ней, ты всегда это знала, иначе бы не старалась так сильно.
Номер восемь. Что может быть по-настоящему важнее, чем продолжать все это делать.
Номер девять. Нет никакого номера девять. Твои дела на этот день и так закончены, Мона. После этого у тебя будет еще много-много часов, но в них больше нет дел.
Номер десять. У меня больше нет сил писать.
Вот как должна выглядеть дневная инструкция по заботе о себе.
Правильным вопросом было бы: ты к этому готова, Мона?
Я к этому не готова, но правильный вопрос не прозвучал.
Еще один день.
Еще два дня.
Еще один день молчания.
Нечего сказать.
Мне нужно что-то, за что я могла бы уцепиться.
Может быть, мне просто нужно вспомнить, кем я была до того, как оказалась здесь.
Кем я была раньше?
Кто я сейчас?
Еще один день.
Нечего сказать.
Мне нечего сказать вам.
Я не знаю.
Прошел еще один день.
Прошло тридцать семь дней.
Я все еще не знаю, кто я.
Правильным вопросом было бы: что ты помнишь о Брайтон-Бич, Мона?
И вдруг я вспомнила, как под утренними лучами солнца, пробившимися в школьный коридор через пласты давно не мытых школьных окон, ее шея мгновенно нагрелась под моими пальцами и стала походить на чурчхелу, плавившуюся под солнцем в моих воспоминаниях. Ребристый поток грецких орехов под вязкой кожурой из пастилы был на ощупь таким же, как горло Жанны, и ее зеленые глаза и ярко-розовые губы с толстым слоем помады всколыхнули в памяти почти забытое лето, острый и сладкий запах инжира, пыльные, опустевшие в летнюю жару улицы, душную бабушкину квартиру и ржавый запах пальцев, если долго держаться за металлический поручень в автобусе.
Чурчхелу гроздьями развешивали на улицах торговки в платках и пестрых юбках, пожилые женщины лет сорока, которые, как оказалось, были гораздо моложе моей мамы сейчас. Но маме тогда было чуть за тридцать, химия, пышная прическа и огромные очки. Если все детство провести в углу между книжным шкафом и подоконником, то даже ситцевые юбки превращаются в шелк и парчу, а фруктовые ларьки около дома – в восточный базар. Запах специй, который, возможно, я никогда и не слышала в детстве, а напридумывала десять лет спустя, возник в памяти вместе с чурчхелой, а перед глазами встала блузка с короткими рукавами в восточных огурцах на женщине, которая меня угощала:
– Держи, дочка, еще придешь ко мне и спасибо скажешь, – а я пялилась на вертикаль пуговиц, черная, черная, черная – белая – черная – одна была лишняя и больше других, и с нее свисала нитка, я хотела то ли дернуть, то ли сказать, но сказать вслух лишнее слово было так страшно, что я только мотнула головой и уткнулась в мамину юбку.
– Что ты, – пригладила мне волосы мама, – скажи тете спасибо.
А тетя, со своими длинными серьгами и волосами в комок, мне казалась как бабушка.
– Спасибо, – сказала я в мамину юбку, чувствуя, как чурчхела липнет к рукам, а острые края колотых орехов прорываются сквозь пленку пастилы в мои пальцы – хотелось сжать кулак изо всех сил и посмотреть, что из этого получится.
Монамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамонамона
Не называйте меня больше по имени, меня так больше не зовут.
– Мона, ты слышишь меня?
– Я больше не Мона.
Нужно не бояться.
Опять все то же самое, но у меня в голове как будто иногда что-то начинает жить – и сразу умирает.
Нет, я ошиблась. Ничего нет.
– Мона, ты говоришь о том, что ты испытываешь боль? Что ты имеешь в виду?