– Перебежками надо, понятно? Перебежками!..
Отдышавшись, Плужников хотел доложить, но старший лейтенант доклада слушать не стал, а послал его на левый фланг жиденькой обороны с приказом вести наблюдение в сторону Тереспольских ворот: он был убежден, что немцы прорвались оттуда. Очень коротко ознакомив Плужникова с обстановкой и не ответив ни на один из вопросов, старший лейтенант хмуро добавил:
– Винтовку у сержанта заберешь. И следи за воротами, понял? Нам бы только до своих продержаться.
До каких «своих» надеялся продержаться старший лейтенант и откуда они должны были появиться, Плужников расспрашивать не стал. Он сам верил, что свои вот-вот подойдут и все образуется само собой. Надо только держаться. Просто отстреливаться, и все.
Явившись на левый фланг, Плужников не нашел там никакого сержанта: угол здания медленно горел, неохотно выбрасывая из дома огненные языки, а возле ограды лежали полуодетые бойцы и два пограничника с ручным пулеметом Дегтярева.
– Почему пожар не ликвидируете? – сердито спросил Плужников.
Ему никто не ответил: все напряженно глядели в сторону ворот с высокой водонапорной башней. Плужников понял несвоевременность указаний, спросил у пулеметчиков о сержанте. Старший коротко кивнул:
– Там.
Небольшого роста человек ничком лежал на земле, широко разбросав ноги в стоптанных сапогах. Чернявая голова его лбом упиралась в прицельную планку винтовки и только тяжело закачалась, когда Плужников тронул сержанта за плечо.
– Товарищ сержант…
– Убитый он, – сказал пограничник.
Плужников сразу отдернул руку, беспомощно оглянулся, но никто сейчас не обращал на него внимания. Не решаясь вновь притронуться к мертвецу, он потянул винтовку за ствол, но убитый по-прежнему цепко держался за нее, а Плужников все дергал и дергал, и круглая чернявая голова тупо вздрагивала, стукаясь лбом о прицельную планку.
– Опять бегут, – сказал кто-то. – Это с 84-го ребята.
– Музыканты это, – сказал второй. – Они над воротами…
Со стороны клуба послышалось несколько коротких сухих очередей. Плужников не знал, куда стреляют, но сразу же упал рядом с убитым сержантом, продолжая упорно выворачивать из его мертвых рук трехлинейку. Убитый некоторое время волочился за нею, но потом мертвые пальцы вдруг разжались, и Плужников, схватив винтовку, пополз в дальний угол ограды, не решаясь оглянуться.
У Тереспольских ворот металось несколько бойцов: один нес ярко начищенную трубу, и на ней временами остро вспыхивали солнечные зайчики. Немцы стреляли скупо, и музыканты то падали, то вновь вскакивали и продолжали метаться. У коновязи бились и храпели лошади, и Плужников больше смотрел на них, а когда опять глянул в сторону ворот, то музыканты уже куда-то подевались, унеся с собой веселый солнечный зайчик.
– Вот с 84-го! – крикнул пограничник, который был первым номером у пулемета. – К нам, что ли?
От кольцевых казарм правильными перебежками продвигались красноармейцы. Не растерянные музыканты, а бойцы с оружием, и немецкие автоматчики сразу усилили огонь.
Рядом резко застучал «дегтярь»: пограничники короткими очередями били по костелу, прикрывая товарищей.
– Огонь! – закричал Плужников.
Он кричал для себя, потому что команда была ему необходима. Но, скомандовав, он так и не смог выстрелить: в сержантской винтовке патронов не оказалось. И Плужников только без толку щелкал курком, лихорадочно передергивая затвор.
– Вели диски набить, лейтенант! – закричал второй номер – рослый брюнет со значком ворошиловского стрелка на гимнастерке. – Диски кончаются!
Плужников побежал к дому мимо редкой цепочки бойцов. Старшего лейтенанта нигде не было видно, и он, волоча винтовку, долго суетился возле горящего здания.
– Патроны! Где патроны?
– В подвале спроси, – сказал полуголый сержант с забинтованной головой. – Хлопцы оттуда цинки таскали.
Тяжелый смрадный дым медленно сползал в подвалы. Кашляя и вытирая слезы, Плужников ощупью спустился по крутым стертым ступеням, с трудом разглядел в полумраке раненых и спросил:
– Патроны где?
– Кончились, – сказал вдруг женский голос из темноты. – Что наверху слышно?
Плужникову очень хотелось увидеть, кому принадлежит этот голос, но, как он ни вглядывался, ничего разобрать не смог.
– К нам из казарм прорываются, – сказал он. – Из 84-го, что ли. Старшего лейтенанта не видали?
– Пройдите сюда. Осторожнее: люди на полу.
У стены лежал старший лейтенант в испачканной гимнастерке, разорванной до пояса. Кое-как перебинтованная грудь его чуть вздымалась, и при каждом вздохе выступала розовая пена на белых, стянутых в нитку губах. Плужников опустился подле него на колени, позвал:
– Товарищ старший лейтенант. Товарищ…
– Уже не дозоветесь, – сказал все тот же голос. – Наши-то скоро из города подойдут, ничего не слышно?
– Подойдут, – сказал Плужников, вставая. – Должны подойти. – Он еще раз оглянулся, смутно различил темную фигуру и тихо добавил: – Пожар наверху. Уходите отсюда.
– Куда? Здесь – раненые.
– Опасно оставаться.
Женщина промолчала. Подавленный не столько отсутствием патронов, сколько смертью командира, Плужников выбрался из задымленного подвала. В подъезде уже невозможно было стоять: над головой занимались перекрытия. У входа на ступеньках по-прежнему сидел сержант, неторопливо, по-домашнему, сворачивая цигарку.
– Надо бы из подвала раненых вынести, – сказал Плужников. – Огонь вход отрежет. И женщина там.
– Надо, – спокойно согласился сержант. – А куда? Кругом горит.
– Ну, не знаю. Куда-нибудь.
– Не вертись, – вдруг перебил сержант. – Старшего лейтенанта аккурат тут стукнуло, где ты стоишь.
Плужников поспешно вышел. Во дворе приутихла стрельба, слышались неразборчивые голоса. Плужников вспомнил о патронах, хотел было опять вернуться к сержанту, расспросить, но раздумал и, волоча пустую винтовку, побежал к людям.
Они толпились за углом вокруг черноволосого замполитрука. Черноволосый говорил решительно и зло, и все с видимым облегчением слушали его резкий голос.
– …По моей команде. Не останавливаться, не отвлекаться. Только вперед! Ворваться в клуб и ликвидировать автоматчиков врага. Задача ясна?
– Ясна! – с привычной бодростью отозвались бойцы.
– А ликвидировать чем? – хмуро спросил немолодой, видно из приписников, боец в синей майке. – Винтовки без штыков, а у меня так и вовсе нету.
– Зубами рви! – громко сказал замполитрук. – Кирпич вон захвати: зачем глупые вопросы? Главное – всем вместе, дружно, с громким «ура»! И не ложиться! Бежать и бежать прямо в клуб.
– Как в кино! – сказал круглоголовый, как мальчишка, боец.
Все засмеялись, и Плужников засмеялся тоже. И не потому, что круглоголовый боец сказал что-то уж очень смешное, а потому, что все сейчас испытывали нетерпеливое волнение, знали задачу и видели перед собой человека, который брал на себя самое трудное: принимать решения за всех.
– У кого нет винтовок, вооружиться лопатами, камнями, палками – всем, чем можно проломить фашисту голову.
– Она у него в каске! – опять крикнул круглоголовый: он числился ротным шутником.
– Значит, бей сильней! – улыбнулся замполитрук. – Бей, как хороший хозяин грабителя бьет. Пять минут на сбор оружия. В атаку идти всем! Кто останется – дезертир… – Тут он замолчал, заметив Плужникова. И спросил: – Какого полка, товарищ лейтенант?
– Я в списках не значусь. Вот командировочное…
– Документы потом. Полковой комиссар приказал мне лично возглавить атаку.
– Конечно, конечно! – торопливо согласился Плужников. – Я – в вашем полном распоряжении…
– Возьмите на себя окна, – подумав, сказал замполитрук. – Десять человек – в распоряжение лейтенанта!
Из толпы вразнобой вышли десятеро: оба пограничника, хмурый приписник, ротный острослов, сержант с забинтованной головой, молоденький боец в трусах и майке с расцарапанной щекой, еще кто-то, кого Плужников не успел приметить. Они молча стояли перед ним, ожидая указаний или распоряжений, а он не знал, что им сказать. Старший пограничник держал на плече «дегтярь», будто дубину: ствол еще не остыл, и пограничник все время перебирал по нему пальцами, словно играл на дудке. Сержант курил цигарку, а приписник, жадно поглядывая, шептал:
– Оставь маленько, товарищ сержант. Разок, а?
– Значит, окна, – сказал Плужников. – Там стекла?
– Стекла все повылетали, – сказал сержант и дал приписнику окурок. – Тебя как зовут-то?
– Фамилия – Прижнюк, – сказал тот, жадно затягиваясь.
– Эх, гранатку бы! – вздохнул смуглый пограничник.
– Да, вооружиться всем, – спохватился Плужников. – Ну, кто что найдет. Только быстро.
Солдаты разошлись, остались только пограничники, потому что у старшего был «дегтярь», а младший уже раздобыл где-то старый кавалерийский клинок.
– Не думал, не гадал, – усмехнулся старший. – Меня сегодня Ленка ждет. В семь вечера, представляешь?
– Никуда Ленка не денется, – сказал второй. – Еще нацелуешься.
– Вопрос, когда…
Постепенно подходили бойцы, вооруженные кто саперной лопатой, а кто и выломанным из ограды железным прутом. Винтовка, которая досталась Плужникову после убитого, тоже была без штыка, но он вспомнил о пистолете и отдал винтовку бойцу с расцарапанной щекой.
– Не надо, – сказал боец и показал саперную лопатку. – Я ее на камне наточил: может, автомат добуду.
– Без штанов, а тоже – автомат, – сказал старший пограничник. – Голову сбереги, и то ладно.
Винтовку взял Прижнюк. Повертел ее в руках, как дубину, проворчал:
– Годится.
– Как окна поделим? – спросил пограничник с пулеметом. – Мое первое или ваше?
– Первое – мое, – торопливо сказал Плужников, потому что внутренне был убежден, что первое – число счастливое. – Мое первое…
– Готовы? – крикнул замполитрук. – Как только наши откроют огонь, я дам команду.
Прошло еще несколько томительных, как часы, минут. Плужников стоял за углом горящего здания, покашливая от дыма. Ладони потели, он то и дело перекладывал пистолет из руки в руку и вытирал их о гимнастерку. За плечом жарко и нетерпеливо дышал пограничник с пулеметом.