Однако другое место в них кажется мне еще более существенным и важным, это – описание встречи Левина и Кити в момент приезда его к родителям девушки с целью сделать предложение:
«…Только что она вышла, быстрые-быстрые легкие шаги зазвучали по паркету, и его счастье, его жизнь, он сам – лучшее его самого, то, чего он искал и желал так долго, быстро-быстро приблизилось к нему. Она не шла, но какою-то невидимою силой неслась к нему.
Он видел только ее ясные, правдивые глаза, испуганные той же радостью любви, которая наполняла и его сердце. Глаза эти светились ближе и ближе, ослепляя его своим светом любви. Она остановилась подле его самого, касаясь его. Руки ее поднялись и опустились ему на плечи.
Она сделала все, что могла, – она подбежала к нему и отдалась вся, робея и радуясь. Он обнял ее и прижал губы к ее рту, искавшему его поцелуя» (гл. XV).
Ну, что ж? Надуманно ли это, неестественно ли, «нехорошо», «безнравственно»? Нет, мы не чувствуем ничего подобного! Тут совершилось величайшее и святое таинство встречи и единения мужского и женского начал – встречи и единения как залога не умирающей и творящей жизни, – и мы, хотим ли мы этого или не хотим, в душе благословляем союз Левина и Кити, как благословляет его автор – художник-правдолюбец.
Тот же смысл имеет поэтическое описание венчания Левина и Кити. Тем же смыслом проникнуто описание первых родов Кити и появления на свет «человеческого существа, которого никогда прежде не было и которое так же, с тем же правом, с той же значительностью для себя, будет жить и плодить себе подобных» (ч. 7, гл. XV). Все – радость, веселье, счастье, хотя и связанные подчас с физическими и нравственными страданиями, страданиями движения, роста, но все же радость, веселье и счастье, и в глазах религиозных людей – благословение Божие, осуществление им установленного закона.
Левин находит мудрыми, глубокими и подходящими к торжеству слова церковных молитв и утверждений, связанных с обрядом венчания, – и мы их находим такими же:
«…Боже вечный, расстоящияся собравый в соединение и союз любве положивший им неразрушимый; благословивый Исаака и Ревекку, наследники я Твоего обетования показавый: сам благослови и рабы Твоя сия, Константина, Екатерину, наставляя я на всякое дело благое… Ты бо изначала создал еси мужеский пол и женский, и от Тебе сочетавается мужу жена, в помощь и в восприятие рода человеча. Сам убо, Господи Боже наш, пославый истину на наследие Твое и обетование Твое, на рабы Твоя отцы наша, в коемждо роде и роде, избранные Твоя: призри на раба Твоего Константина и на рабу Твою Екатерину и утверди обручение их в вере, и единомыслии, и истине, и любви… О еже ниспослатися им любве совершенней, мирней и помощи, Господу помолимся» (ч. 5, гл. IV).
И где же, в самом деле, больше вековой мудрости – здесь ли или же в позднейших попытках Л. Толстого подорвать нравственную основу брака, охаять, очернить, принизить и, главное, внутренне выхолостить, освободив от всего высокого и духовного, чувство подлинной, истинной любви между мужчиной и женщиной?
Потуги и попытки эти поистине оставляют нас равнодушными и в жизни мира ничего не меняют.
Вопрос о семье всегда связывался буржуазными философами и публицистами, а пуще – теми, кому они служили, т. е. представителями капитала, с вопросом о собственности. Доказывалось и казалось, что как скоро человек женился и завел семью, то он обязательно должен был в доступной ему, максимальной степени обзавестись и собственностью. И вот производилось жадное, безудержное, часто бессмысленное и поглощавшее все силы главы семьи накопление, – и все якобы во имя семьи. Попечением о семье оправдывалась, между прочим, и крупная собственность на землю. Советская действительность выявила необоснованность такого взгляда. Семья в СССР существует, а собственности на средства производства (имения, фабрики, крупные торговые предприятия) нет. Семья в СССР – трудовая. Здесь часто работают и жена, и муж, причем накоплению трудовой собственности, до собственных домов включительно, препятствий не ставится. Однако помещиков, купцов и фабрикантов нет, как нет, в какой бы то ни было степени, и капитализма вообще.
Семья, как оказалось, может прожить и с этой ограниченной собственностью. Дети в СССР растут счастливые и здоровые, но не перекормленные до степени молодых, породистых поросят и не избалованные вконец ничегонеделанием. Государство во многом (бесплатное образование, лечение и т. д.) приходит на помощь семье. Счастливы же советские семьи не меньше, чем в старом, отошедшем в прошлое обществе.
Все это – лишний довод в пользу семейной жизни. «Целомудренникам» (исключая людей особого призвания, воздерживающихся от вступления в брак) делать на земле нечего. Ни Толстой с его идеалистическим спиритуализмом, ни Мальтус с его буржуазно-материалистической статистикой поколебать семью не могли.
В старые времена было много (теперь меньше) «женоненавистников» или, по крайней мере, людей, скептически оценивавших способность женщины к культурной и общественной работе. Может быть, кое в чем «женоненавистники» были и правы. При капиталистическом режиме женщины буржуазного класса, действительно, едва ли только не своей наружностью да нарядами и занимались. И производили впечатление пустых и никчемных. И так тянулось, уже сыздавна, из рода в род… Поневоле женщина сохранялась только как самка и умирала, обесценивалась как культурная и общественная работница.
К женщинам не было доверия. У них не было прав. И, помню, разделяя сам некоторые из делавшихся женщинам упреков, я еще тогда, в молодые годы, пришел к тому выводу, что единственное средство дать женщинам подняться состоит в том, чтобы, во-первых, оказать им доверие и, во-вторых, предоставить им, на равных основаниях с мужчинами, всякую работу, какую только они захотят. На этом доверии, на этой работе, на равноправии женщина только и выправится!..
Ныне я должен констатировать, что мечта моя выполнена Советским Союзом. Именно тут (но никак не в буржуазных странах) женщине оказано правительством и законом полное доверие и предоставлено полное равноправие с мужчинами в выборе профессии и работы. Ей обеспечены также все возможности для того, чтобы подготовиться к тому или иному роду труда и профессии. Результат? Женская доля труда и влияния в Советском Союзе огромна. Эта доля велика и в управлении государством, и в культурном строительстве, и в промышленности, и в коллективном сельском хозяйстве. В лихие 1941–1945 годы женщина с винтовкой в руках защищала Родину – партизанкой или бойцом в регулярных войсках. Женщина везде избирает и избирается, на равных правах с мужчиной. Все это создало новый тип советской женщины, высокий, деятельный и гордый тип любимых дочерей страны. От буржуазных «дам» в советской женщине, в массе, уже ничего, ничего не осталось – ни в наружности, ни в привычках, ни в общественном положении: женщина всюду смело выступает вперед как равноправный участник в строительстве социалистической культуры. Она – на высоте и как жена и мать, и тут государство, где нужно, тоже идет во всем ей навстречу. Исчезает кокетство, исчезли манерность и лживость несчастных рабынь буржуазного режима. Женщина не связана «навеки» и цепями брака и не должна годами лить напрасно тихие слезы, сожительствуя с чужим человеком, как это слишком часто бывало раньше.
Да, положение женщины несравненно достойнее и счастливее, чем было в прошлые времена. Но Советскому правительству и этого кажется мало. Оно идет последовательно все вперед в своем стремлении поднять женщину, защитить ее права, оказать ей полное доверие и дать полную возможность проявить себя. Таким именно духом наполнено остающееся в постоянной памяти у меня постановление ЦК ВКП(б) от 8 марта 1949 г. по поводу празднования «Женского дня». В нем, наряду с констатированием того, что уже сделано государством и партией для женщин, намечаются новые пути к поднятию женского благосостояния. «Жизненно важная государственная задача, – пишет по поводу упомянутого постановления газета «Правда» в передовой статье, – выдвижение женщин на руководящую работу. Партийные, советские, профсоюзные и комсомольские организации обязаны1 решительнее и смелее выдвигать женщин на руководящую государственную, партийную, хозяйственную, профсоюзную и комсомольскую работу». Значит, никаких сомнений в пригодности женщин для всех родов труда! Приказ – довести до 100 процентов доверие к новой женщине!
Поистине – замечательный приказ. Смелость гения-реформатора, ясно видящего перед собою сознательно намеченную великую цель. Полнейший разрыв с прошлым и с его предрассудками. Передовое общественное и социальное творчество в самом глубоком и лучшем значении этих слов. Новая веха на пути к подлинному коммунизму.
Для немецких песенок в веселом венском роде: «Wein, Weib und Gesang!»82 и т. д. – уже не осталось места. Советская женщина занимает такое же положение в обществе, как и ты, мужчина. Радуйся! Ведь только теперь и дружба, и любовь ваша может быть двухсторонней и полной, без «снисхождения» и «покровительства» с одной стороны. Только теперь может получить настоящее осуществление и завет Шейха Сиры Сактинского о том, что «любовь совершается между двумя личностями только тогда, когда один скажет другому: я – это ты».
V. Смысл культуры
Что такое культура?
«Воля человека постоянно ищет и находит средства заставить его держаться за жизнь и продолжать жизнь, при помощи тех иллюзий, которые она составляет себе относительно всего существующего», – говорит Ницше в «Происхождении трагедии». Человек чувствует глубокую, подспудную неудовлетворенность бытием и – ищет утешения, забвения. Средства утешения могут быть всякие, но для натур избранных это – наука, искусство и метафизика. «Одним человеком овладевает страсть к познанию и заблуждению в духе Сократа… Другого окутывает развевающийся перед глазами соблазнительный покров Майи – красоты, искусства. Третий хватается за то метафизическое утешение, что под вихрем видимых явлений течет вечная жизнь…» И Ницше добавляет: «Из этих средств или этих чар и состоит все, что мы называем культурой».