Простите, Софья Андреевна, что я так долго ничего не давал Вам знать о себе. Внешнее положение мое все оставалось невыясненным. Я отказывался от воинской повинности. Для меня это неожиданно кончилось благополучно: по близорукости моей, меня освободили от военной службы навсегда.
Заявление об отказе в конце концов игнорировали. Потом я жил некоторое время на хуторе одного знакомого – сельского хозяина и работал, но, по некоторым причинам, недавно уехал оттуда. Теперь я нанял комнатку в лежащей поблизости от Томска деревне и думаю провести здесь лето, если не зиму, и, не занимаясь ничем в особенности, просто отдохнуть и сосредоточиться мыслями. У меня сейчас большая потребность в уединении, что понятно, так как в сущности теперь только я вступаю в жизнь, освободившись от всяких обязательств перед другими людьми. Хочется основательно еще подумать, что же мне делать, какая из всех дорог моя самая настоящая…
Простите, что сразу заговорил и наговорил так много о себе…
Не перестаю очень часто вспоминать о Вас, многоуважаемая София Андреевна. Собственно, всякое воспоминание о Ясной Поляне и о Льве Николаевиче связано и с воспоминанием о Вас. И не подумайте, чтобы при этом я мог питать другое чувство, кроме любви и глубокой благодарности Вам за ту большую долю испытанного мною великого счастья жизни у Вас, которая зависела от Вас.
Как бы ни различно понимали мы наши обязанности по отношению ко Льву Николаевичу, я не слепой, чтобы не видеть, что наша любовь к нему, – вероятно, большая у Вас, чем у меня, – связывает нас и, после смерти Льва Николаевича, объединяет.
Я думаю, что Вам сейчас очень тяжело, наверное тяжелее, чем кому бы то ни было из любивших Льва Николаевича и потерявших его. Пожалуйста не думайте, что Вы совершенно одиноки в своем горе и что Вашего горя не понимают и не сочувствуют Вам. Во всяком случае, я не с такими. И пожалуйста, Софья Андреевна, что что бы то ни случилось, я не перестану быть душевно преданным Вам и искренно уважающим Вас
Вал. Булгаковым
Томск, Духовская ул., д. 34, Гвинейской.
1 июня 1911 г. Ясная Поляна
1 июня 1911 г.
Дорогой Валентин Федорович,
Очень была рада получить от вас письмо. За книги благодарю, но они еще до меня не дошли. Я уже прочла вашу книгу, и много плакала, когда передо мной воскресало тяжелое, последнее время жизни Льва Николаевича. До самой моей смерти я не перестану горевать и раскаиваться в том, что не сумела преодолеть своих чувств и не смирилась перед тем, что Лев Николаевич стал любить так пристрастно этого злого, хитрого и глупого Черткова, а ко мне так внезапно и болезненно для меня переменился. Любя своего мужа, я должна была перенести свое несчастье, предоставить ему любить, кого он хочет. Но и теперь, оглядываясь назад на то безотрадное время, я вижу, что в том болезненном и скорбном состоянии, в котором я была, – я не могла преодолеть своих чувств. Когда Лев Николаевич мне говорил, что Чертков самый близкий ему человек, я затыкала уши, убегала и плакала. Ведь 48 лет этим самым близким человеком была я.
Живу и занимаюсь только тем, что так или иначе касается моего покойного мужа. Была в Петербурге, с болью сердца, по просьбе сыновей, продавала Ясную Поляну. Правительство, по-видимому, ее купит1.
Вопрос о возврате мне рукописей из Историч<еского> Музея я пока оставила нерешенным до сентября2. Издание посмертных сочинений, по словам П. И. Бирюкова, не подвинулось ни на один шаг3. Хирьяков что-то напутал за границей и даже напортил4. Как все это печально! Семью лишил отец сочинений своих, а крестьян – земли. Будь это в моих руках, я оставила бы права сочинений, написанных до 1881 г., в семье, а всю землю Ясной Поляны (более 500 десятин) отдала бы своим крестьянам. Теперь же деньгами завладеют корыстные люди (не называю их), конечно, не Саша; а сочинений Льва Ник<олаевича> не будет ни у кого, и земли мужикам тоже негде и не на что будет купить5. Как все это мне больно и грустно!
Вот и я пишу все о себе и наших делах.
О вас, к которому я всегда относилась с симпатией, я много думала. Если вы будете жить в деревне и работать на земле, – вас это не удовлетворит. Вы человек одаренный, вы пишете хорошо, и думаете хорошо. Вам надо, хотя со временем, приютиться к какому-нибудь умственному центру. Хорошо бы, когда-нибудь, любя Льва Николаевича и его память, пристроиться при правительственном Музее6 для разработки рукописей и всяких работ покойного.
Это, впрочем, моя мечта, а у всякого своя жизнь; и я от души желаю вам всякого успеха и радости. Пишите мне иногда, особенно при перемене адреса. Мой всегда будет Засека. Жму вашу руку, как всегда, с дружелюбием и доверием к вашему сердцу.
С. Толстая
На ваши письма всегда буду отвечать тотчас же.
14 июня 1911 г. Томск
14 июня 1911 г.
Я все ждал и надеялся, многоуважаемая Софья Андреевна, что Вы мне ответите. И надежда меня не обманула.
Получить Ваше письмо было для меня большой радостью прежде всего потому, что из самого факта Вашего дружелюбного ответа я увидел, что Вы не усомнились в моей искренности, с которой было написано мое первое письмо к Вам. Этому я очень рад.
В последнее время во мне все более и более укрепляется убеждение о необходимости добрых отношений со всеми людьми. Неясность, видимая запутанность отношений с кем бы то ни было мне более всего тяжелы и мучительны. Положение мое в последние месяцы жизни Льва Николаевича – между двумя домами – было в высшей степени щекотливо.
Я напрягал все усилия, чтобы остаться в стороне от событий, не принимать участия ни с чьей стороны в тяжелой разыгрывавшейся борьбе. Может быть, я возбуждал чье-нибудь неудовольствие, но требования собственной совести оказывались для меня сильнее всего. Я только не видел причины, не имея сам в сердце ни к кому зла, нарушать с кем бы то ни было добрые отношения. Недавно я встретил у Сабатье такую фразу: «Только лишь пошлый здравый смысл может смешивать любовь со слабостью и услужливостью». Я бы хотел, чтобы и меня так поняли и понимали.
Мысль Ваша о том, чтобы мне в будущем пристроиться в Ясной Поляне при правит<ельственном> музее для разработки бумаг и рукописей Л. Н., в первую минуту озарила меня светом радости. Кажется, было бы грехом с моей стороны, если б я уклонился от этого. В частности, я чувствую себя способным заняться разбором великой переписки Л. Н., перечитать, систематизировать и, м. б., обработать все эти шкафы и ящики писем к нему за все время. И только одна мысль тревожит меня: неужели и около музея, около рукописей, хранящихся в нем, будут споры, борьба и недоразумения?!
Я позволяю себе быть откровенным с Вами, С. А. Не поймите меня в дурном смысле.
Кстати, не знаете ли Вы, когда может образоваться музей? Есть ли надежда на его скорое открытие? Из кого будет состоять его администрация? Если бы Вы были любезны при случае хоть вкратце сообщить мне об этом, я был бы Вам очень благодарен.
Посылаю Вам экземпляр моей статьи о ненапечат<анных> произведениях Льва Николаевича1.
Желаю Вам всего хорошего.
Искренно уважающий Вас
Вал. Булгаков
Томск, Духовская ул., д. 34, Гвинейской.
21 июня 1912 г. Ясная Поляна
21 июня 1912 г.
Сегодня получила ваше письмо, дорогой Валентин Федорович; оно шло очень долго, 6 дней. Я рада была иметь весточку о вас и о том, что вы собираетесь к нам в июле. Приезжайте прямо в Ясную Поляну, погостите у нас, сколько вам будет приятно и удобно, а мы здесь будем очень рады вашему пребыванью. Пишу мы, а не я, потому что живу с Юлией Ивановной Игумновой, а кроме того, у меня во флигеле гостит моя сестра с мужем (Кузминские), и с ними еще внучка, 16-летняя милая девочка1. С сестрой мы с детства очень дружны, и я не так больно чувствую свое одиночество, хотя утешиться в моем тяжелом горе – конечно, мне невозможно никогда. Слишком я глубоко, долго и сильно любила Льва Николаевича.
Нового у нас почти ничего нет. Ясная Поляна еще мужикам не куплена; идут переговоры между нами и Сашей, иногда тяжелые. Усадьба и могила остаются в моем владении, и я рада, что могу их беречь свято и неприкосновенно. Дали мне пенсию в 10 тысяч в год2, а я, продав дом3 и книги4, отдала своим детям 180 тысяч рублей. Но им все мало! Ведь 26 внуков у нас.
Саша усиленно ищет купить другое именье и продает Телятинки. И она, бедная, не выдерживает больше соседства г. Черткова. У меня с ней, слава Богу, хорошие отношения. С нею все еще живут Душан Петрович5 и Варвара Михайловна6. В Телятинках у Черткова часто играют на театре и собирается много публики7. Это развлечение народу.
Интересно, я думаю, было вам путешествовать пешком в новых и часто живописных местах. Но все-таки страшно, должно быть, и утомительно. А теперь как-то сложится ваша жизнь? В вас столько всякого содержания и хороших задатков, что хотелось бы видеть вас счастливым и хорошо занятым. От души желаю вам всего этого и сверх того здоровья и радостного состояния духа.
Жму вам дружески руку и буду вас ждать, согласно вашему обещанию.
С. Толстая
Ст<анция> Засека.
Ясная Поляна.
6 октября 1911 г. Москва
Москва, Пречистенка, Штатный пер., д. 14, кв. 3, наверху.
6 окт<ября> 1911 г.
Многоуважаемая Софья Андреевна, сообщаю Вам на всякий случай, как обещал, свой новый адрес.
Желаю здоровья и всего хорошего.
Искренно преданный Вам и всегда готовый к услугам.
Вал. Булгаков
11 марта 1913 г. Ясная Поляна