Посылаю Вам еще одну вырезку о Л. Н. в Вашу книгу, из газ<еты> «Солдат-Гражданин». – У нас в Москве 28-е августа прошло довольно оживленно. Днем музей был переполнен народом (150 человек), а вечером состоялось еще более переполненное (до 400–500 чел.) открытое собрание нового Об<щест>ва истин<ной> свободы в память Л. Н. Толстого1. В Музее я давал объяснения, а вечером сказал речь, за которую раньше меня, наверное, посадили бы в тюрьму (впрочем, корректную, не «большевистскую», а «толстовскую»). Из газет была еще интересная заметка в «Вечер<нем> времени», но, к сожалению, я не захватил лишнего № для Вас.
Сейчас я пока остаюсь еще у Троицы Сергия. Здесь уже закончена печатанием большая книга моя «Христианская этика» (Систематические очерки мировоззрения Л. Н. Толстого). Я сам скоро привезу ее в Ясную Поляну, м<ожет> б<ыть>, в конце сентября, после того, как совсем перееду отсюда в Москву.
Музей наш одержал большую победу. Мы обратились к правительству с ходатайством передать нам подлинники судебных дел о преследованиях за издание сочинений Толстого, об отказах «толстовцев» и пр. И вот нам шлют дело за делом. Только что получилась бумага из Департамента общих дел МВД, что скоро мы получим: 1) какой-то секретный документ о здоровье Л. Н-ча, 2) сведения о вредной деятельности некоторых «толстовцев» и 3) материалы по делу о нашем воззвании против войны, – вероятно, наши фотографии, снятые в сыскном отделении, и пр. Из военных судов получили ряд дел об отказах «толстовцев» от военной службы. Получим, вероятно, и еще много аналогичных материалов.
Благодаря тому, что прожил 1 У мес<яца> в деревне, чувствую я себя сейчас оч<ень> хорошо. Война только тяготит. Когда-то она кончится! Хоть бы с папой согласились и помирились2. Худой мир с папой, но даже он лучше такой ужасной ссоры.
Вспоминаю всех обитателей Ясной Поляны, и очень хочется всех увидеть. А Вам желаю, Софья Андреевна, бодрости, здоровья, долголетия и мира душевного.
Искренно Ваш Вал. Булгаков
16 сентября 1917 г. Ясная Поляна
16 сентября 1917 г.
Дорогой Валентин Федорович,
Всегда рада получить от вас весточку и благодарю за письмо. Буду вас ждать согласно вашему обещанью приехать с книгой в Ясную Поляну в конце сентября.
Какая это книга?1 Очень интересуюсь ей и всем, что пишут о Ясной Поляне и Льве Николаевиче.
Живется очень тяжело, и забот, и неприятностей без конца. Самое ужасное то, что хлеба купить негде, а свой на днях истощится совсем. Ездила всюду, хлопотала, просила: дайте возможность купить ржи. И все напрасно – только и простудилась и жду, что когда люди придут обедать, а хлеба нет, они взбунтуются и нападут на меня.
Слышали ли вы о том, как нас грабили? Сначала залезли в погреба и унесли, что могли. Потом залезли в дом, сломали сундуки, опрокинули их и повытаскали, что успели. Наконец, более 300 человек три дня грабили яблочный сад, трясли и ломали деревья, накладывали яблоки в телеги и куда-то везли. Противно было видеть эти озверевшие лица, этих девок и детей, обратившихся в каких-то жадных, хищных существ. Дважды вызывали мы из Тулы солдат и охрану. Обещали и солгали – никого не прислали. Жаль особенно, что поломали и попортили деревья. Зло непоправимое.
На этих днях на шоссе около моста появилась шайка грабителей: милиционеры стреляли, убили двух или трех, пока еще не знаю, людей из этой шайки. Страшно стало и ездить, и гулять – да и просто жить! В городах, говорят, еще хуже. Какая ирония называть свободой теперешнее положение в России. Одна старая крестьянка подошла ко мне и говорит: «Ваше Сиятельство, голубушка, скажите, скоро ли с нас снимут эту проклятую свободу?» уж именно «проклятую». Цензуру ввели, смертную казнь ввели, есть нечего, арестуют мальчишки, кого хотят, и проч. и проч. Долго так продолжаться не может!.. Простите, что на вас переношу письменно то уныние и тревогу, которые постоянно испытываю. Хотела только поблагодарить вас за письмо и добрые пожеланья, а вышло что-то вроде жалоб на судьбу, которые так теперь часто слышишь.
Так, до свиданья, Валентин Федорович. Рада буду вас повидать.
Преданная вам
С. Толстая
Вчера посетила нас Ниночка.
29 сентября 1917 г. Москва
Москва, 29 сент<ября><19>17 г.
Дорогая Софья Андреевна!
Вот я пишу Вам снова из Москвы. Здесь нашел Ваше письмо, за которое благодарю. Когда я уехал от Вас в 10 ч. вечера, мне пришлось ждать на станции до 1 ч. ночи: «Максим» запоздал. Мало того, дверцы почти всех вагонов оказались запертыми на замок, п<отому> ч<то> поезд был переполнен. Пассажиры лезли на крыши вагонов. До Тулы я ехал на лестнице, по которой взлезают на крышу вагона. В Туле солдаты, занявшие переход между вагонами, позволили мне встать вместе с ними, и так я ехал до 4 ч. утра. Ночь была лунная и холодная. Я замерз. Кто-то вышел с битком набитой внутренней площадки вагона, и я перебрался туда, причем все время, до самой Москвы, стоял на самом краю ее, у крылечка, боясь нечаянно задремать и слететь вниз… Простите, пожалуйста, что я много говорю об этом, но мне в первый раз пришлось ехать в таких условиях!..
Теперь я успел съездить еще и в Лавру, откуда окончательно перебрался в Москву. Уже доложил Правлению о пожертвованиях музею Вашем и Татьяны Львовны, а также о документе, полученном от Вас. Музей наш все растет. Известный дрессировщик животных В. Дуров (оч<ень> оригинальный и милый человек) пожертвовал музею громадную гипсовую статую Л. Н-ча, работы Меркурова, модель гранитной. Я несколько дней тому назад перевез ее в музей, и он оч<ень> выиграл от этого, п<отому> ч<то> у нас мало крупных вещей. А сейчас, в то время как я писал это письмо, принесли бумагу от старшего председателя Моск<овской> судеб<ной> палаты, который просит назначить время для принятия целого ряда судебных дел о Толстом и «толстовцах», передаваемых Министерством юстиции в наш музей, по примеру Министерств военного и внутр<енних> дел.
Я два раза был у М. А. Стаховича, ныне г<осподина> испанского посла, гостившего в Москве у кн. Сумбатова. Он пригласил меня по телефону, чтобы побеседовать и расспросить о Ясной Поляне, после того как я справился у него, когда бы я мог занести к нему «Христиан<скую> этику». И, между прочим, М<ихаил> А<лександрович> сообщил мне, что и он все свои коллекции из Петербургского музея передаст в Московский, когда этот станет центральным. Об этом Стахович собирался даже сейчас, по приезде в Петроград, сделать завещательную записку.
Но, м<ожет> б<ыть>, я надоел с музеем? Мне все предносится его будущее, и я никак не могу удержаться, чтобы не радоваться всякому развитию музея в настоящем.
Не рассказать ли лучше подробнее об испанском после? Он оч<ень> мил и любезен, как всегда. Я искренно люблю М. А. Стаховича и потому радуюсь, что ему, как он говорит, вероятно, выпадет чрезвычайно ответственная миссия участвовать в будущей мирной конференции, которая, вероятно, состоится в Мадриде (т. к. Испания – единственная «великая держава», остающаяся нейтральной). Дипломаты уже сейчас знают кое-что, чего не знаем мы. М<ихаил> А<лександрович> предсказывает мир этой зимой.
Что поделывает «комиссар Временного правительства по Ясной Поляне» – П. А. Сергеенко?
Хорошо, если бы ему удалось еще больше закрепить местное население в корректном и сознательном отношении к Ясной Поляне.
Не откажите в любезности, Софья Андреевна, сказать Татьяне Львовне, что я не мог пока передать ее просьбы Диме Черткову о высылке книги, п<отому> ч<то> он сейчас в отъезде из Москвы по делам своей службы.
Оч<ень> благодарю Вас и Татьяну Львовну за радушие и ласку, которые вы мне оказали и которые чрезвычайно тронули меня. Ясная Поляна еще раз улыбнулась мне – своими обитателями, своими воспоминаниями, своей чудной природой, – как хотелось бы, чтобы эта улыбка была не последняя!
Приветствую Татьяну Андреевну, Татьяну Л<ьвов>ну, Танечку, мисс Уэллс.
Целую Вашу руку.
Душевно преданный Вам В. Булгаков
21 декабря 1917 г. Москва
21 декабря 1917 г.
Дорогая Софья Андреевна!
С радостью узнал от Ал<ександры> Л<ьвов>ны и Варв<ары> Мих<айлов>ны, что в Ясной все благополучно и все живы-здоровы. Поздравляю Вас и всех яснополянцев с наступающими праздниками и от души желаю всего лучшего! (У меня 25-го числа – елка, для детей швейцара и др., все ищу граммофон и не найду, – боюсь, не пришлось бы самому его изображать).
Сердечно преданный Вам
Вал. Булгаков
26 марта – 8 апреля 1918 г.
Очень благодарю вас, дорогой Валентин Федорович, за то, что беретесь устроить мои дела с Акционерным обществом, и больше не иметь его и не платить за склад. Оставшиеся книги и всякие бумаги очень желательно положить в сарай при музее и постараться все продать. Завтра я постараюсь выслать деньги за склад и за сторожевое; счет я от них получила на днях.
Благодарю Правление Московского Толстовского музея за скорую готовность помочь мне деньгами, за присылку 3000 рублей1. Петр Алексеевич2 поспешил мне добыть денег, зная мои затруднения; но потом он выхлопотал мне и пенсию3, и капитал по билету Торгового банка, так что деньги из музея были уже лишними, конечно, пока только.
Все, что будет нами выручено с продажи книг и альбомов и всех бумаг, вы уплатите за долг музею и сообщите со временем, сколько я должна буду доплатить.
Самое тяжелое в нашей теперешней жизни – это полная неизвестность судьбы завтрашнего дня. Купила семян овса и клевера на 1700 рублей, буду сеять свое небольшое поле, а дадут ли снять овес крестьяне – неизвестно.
Купила семян огородных, а придется ли собрать овощи для своего вегетарианского питанья – тоже неизвестно. Живущих же в моей усадьбе, и господ и слуг, – очень много. Сена-клевера переворовали крестьяне более полубольшого стога, и теперь сена не хватит. Суда никакого теперь нет. На деревне идет целый день стрельба: стреляет молодежь, двух