Итак, наш ближайший маршрут: по железной дороге через Чжэнчжоу до Сышуйсяня, затем телегами на Лоян (Хэнаньфу) и далее на юг в Лунмынь, Драконовы ворота — центр археологической миссии Шаванна.
19 июля. Железная дорога из Кайфына на Лоян строится франко-бельгийским обществом. На вокзале и в поезде все служащие — французы или бельгийцы. В вагоне первого класса удобно, покойно. Какой-то важный чиновник, вздев огромные черепаховые очки, читает иллюстрированный журнал. В соседнем купе изящная, хрупкая китаяночка, на козьих ножках, едет, очевидно, со своей мамкой. Обильная косметика странно сочетается в китаянках с подчеркнутой пугливостью и вычурной суровостью лица и фигуры.
Со своим соседом я живо разговорился. Он — из провинции Гуйчжоу и рассказал много интересного об инородцах.
Меня всегда радует эта легкость, с которой в Китае удается завести разговор с совершенно незнакомыми людьми. Китайцы приветливы и словоохотливы, демократичны. Отличные, умные люди на каждом шагу.
Входит комичная группа: миссионер с семьей. Все одеты и обриты по-китайски, у миссионера рыжая коса. Жена его, весьма корпулентная, большеногая особа, тоже в китайском наряде. Все выглядит карикатурно. Не понимаю, кому нужна эта подделка!
Затем вагон останавливается. Входит важный тип, представляется: итальянец Молинатто, предприниматель. Говорит, что ему сообщено о приезде Шаванна, приглашает к себе. Приходим к большому, хорошему дому, видимо, построенному каким-то чиновником, над входом надпись: «Литературное светило». Молинатто очень рад посещению «интеллигентных европейцев». Шутит, орет, смеется, вытаскивает бутылку за бутылкой. Зато с китайцами груб и фамильярно нагл, всюду старается подчеркнуть свое «превосходство». Несомненно, это еще глупее, чем носить рыжую косу. Жена Молинатто — молоденькая, красивая француженка, держится просто и мило. Нашу компанию разделяют также бельгиец врач Спрюит и еще два француза, работающих на стройке.
За столом разгорелся жестокий спор. Молинатто и французы самого скверного мнения о китайцах. Рассказывают всякие ужасы. На все наши возражения и доводы отвечают, как истые европейские варвары. Трудно узнать Китай в этом кривом зеркале обывательского суждения о нем. Европейцу, начиненному своими условностями, которые он принимает за абсолютную норму, все несовместимое с его привычками кажется странным до дикости, глупым и смешным. Если собрать воедино реплики и мнения этих «образованных» людей, то Китай предстанет в следующем виде:
«Китайцы — все на одно лицо, различить одного от другого — невозможно. Очень смешной народ (всякий знает о китайских церемониях!). В знак приветствия подносят к своему лицу кулаки, руки не пожимают. Речь пресыщена всякими вежливостями вроде: ”О, знатная фамилия!”, ”Где ваш дворец?”, ”У ваших колен сколько господинов?” (детей) и т. п. Неприличным у них оказывается спросить о здоровье жены или сестры, снять шапку при входе и т. д. Костюм у них тоже несуразный: шапка с шерстяной пуговицей, для чего-то пришитой сверху; жилет поверх кофты, сама кофта из холста на вате; чулки из холста, даже подкрахмаливаются.
Мужчины носят юбки, женщины — шаровары. У мужчин, к тому же, коса, в руках — веер. У женщин уродливые ноги, плоские фигуры. Румянятся они как-то чересчур демонстративно и нелепо: румяна вокруг глаз, щеки белые, посредине губ красная точка. А их гаремы? Чуть ли не в каждом доме! А еда? Черви, пауки, всякая дрянь! Самым отчаянным мотовством считается блюдо из... ласточкиных гнезд, т. е. навоз с соломой! Подают не на блюдах, а на блюдечках, едят палочками. За столом никаких дам, разве только пригласят гетер...
А религия? Храм — склад идолов. Какого вероисповедания — не понять: сегодня буддист, завтра конфуцианец!
Театр их — сплошной кошмар! Сарай с примитивными подмостками, откуда несется жуткая какофония. Да еще иногда устроят театр прямо в храме, сценой к главному алтарю! Литература — скучнейшие афоризмы Конфуция, абракадабра под названием ”Лао-цзы” и вообще ничего ”человеческого”. Живопись — без теней и без перспективы, ужасно однообразна. Ну, и, наконец, эта самая ”китайская грамота” ...Подумайте, сколько лет они ее учат и потом еще сами сознаются, что ничего как следует не знают... Книги начинаются с конца, примечания наверху, ни точек, ни запятых.
А разговорный язык? Что ни город, то наречие! Китаец китайца не понимает; рисуют у себя на ладонях, чтобы как-нибудь договориться... Не дай боже! И что вас несет в китаистику? Охота себя калечить!»
И как горды подобные люди, «интеллигенты», своей европейской цивилизацией, народом, обычаями и вообще всем! Они не знают и не поверят никогда, что в Китае тоже есть люди, «побывавшие» в Европе, которые судят о ней точь-в-точь, как и они, ибо обывательщина — интернациональна. Тогда окажется, что искусство Европы — это не более, как фотография, что наши знаменитые певцы (Карузо, Шаляпин) — это тигры, рычащие в зверинце (так как поют они, по мнению китайца, нетренированным голосом); что, например, «Евгений Онегин» — никакая не поэзия, потому что там воспевается какой-то больной дядя, подушки, лекарство... И так далее. Что же касается европейских нравов и обычаев — то это, конечно, сплошной разврат.
Когда в Пекине иностранцы целуют женщинам руку, берут под руку, танцуют; обняв, за талию, садятся в театре рядом и т. д., — китайцы выносят им вердикт самый определенный: скоты, свиньи, без ли, т. е. не имеющие ни стыда, ни совести. В Петербурге, в Летнем саду, мне как-то случилось быть с китайцем. Он спрашивал меня о каждой встречной женщине: «Эта — честная или нет?» Жест, громкий смех, свободный разговор с мужчиной — для него казались более чем достаточными, чтобы усомниться в «честности».
Вот к чему приводит обывательское суждение о невоспринимаемых особенностях другой нации. Взаимное невежество, незнание и непонимание. Забыта старая истина, что для того, чтобы с человеком жить, надо его понимать. «Мало видел — многому дивишься. Видишь верблюда — и думаешь, что у лошади вспухла спина», — гласит китайская пословица.
До простого, казалось бы, сознания, что китайцы — такие же люди, что и мы, лишь в иной форме, европейцы доходят только после пристального изучения страны и людей. Нужно знать многое, чтобы понимать их правильно. Нужны хорошие ученые, нужна наука, чтобы познать народ и все его особенности, независимо от личного вкуса, чтобы отразить великий мир, живущий в данном народе как части человечества. Тогда жизнь другого народа предстанет такой же сложной, как и наша собственная, а условности ее получат не большее значение, чем наши.
20 июля. Садимся на дрезину и мчимся в Сышуйсян. Пейзажи дивные. Ползущие складки тихих шаньдунских гор сменились резкими террасами укладок лесса... Иногда наслоение обрывается и желтые пики самых причудливых форм восхищают глаз. Лессовые скалы изрыты пещерами. Вход заделывается в косяк — и фанза готова. Сначала это кажется отрывочным явлением. Затем уже видим целые соседства и, наконец, деревни, в которых обычные постройки сочетаются с пещерами.
Железная дорога кончается. Впереди траншеи, мосты, туннели. Путь строится.
Дальше едем, по теории, на ослах. Практически же — шагаем рядом, так как ослы не выдерживают нашей тяжести. Нас сопровождает вчерашний знакомый доктор Спрюит, молодой человек, сдержанный, серьезный, с интересом присматривающийся к окружающей, непонятной ему жизни.
Едем по свежевырытым траншеям. Какая масса международных рабочих всех типов и национальностей служит здесь молоху Парижа и Брюсселя! Все строится без машин, человеческими руками.
Среди строителей есть и славяне. Один из них — Миколич, типичный славянин, медлительный, с огромными глазами. Был «на Руси» и говорит на языке, в общем похожем на русский склад. Замечаю, что хорваты сохранили все древние слова славянского языка, которые уже исчезли из русского. Оказывается, здесь работает огромная семья хорватов, обслуживающая целую линию. О них говорят, между прочим, что работают они, как волы, и работали бы так же, будь у них в кармане хоть миллион.
Мы ожидали найти при раскопках пути большие археологические ценности. Расспрашиваем. Нам показывают огромные, полые внутри кирпичи с сильным и сложным геометрическим орнаментом. Это — облицовка древних гробниц. Шаванн слепляет орнамент. Больше — ничего. Все раскуплено, расхищено, попало в руки опытных скупщиков и спекулянтов и утечет в Европу и Америку, как утекли уже туда массы величайших ценностей.
Выходим на берег Хуанхэ. Вид удивительный: желтая бурливая поверхность воды, шириной в пять километров, с пятнами отмелей, поросших осокой. Барки спускаются по течению с отчаянной быстротой. Когда солнце прикрывает тучи, на том берегу показываются очертания гор, при солнце невидные.
Бредем по берегу реки по адской жаре. Уклоны и подъемы. Видим пещеры — храмы местного божества туди.
Доходим до реки Ло. Это большая, широкая река с водой уже полупрозрачной. Видим барки императрицы, на которых она удирала в Хэнаньфу. Так как пользоваться ими не положено, то они заперты и мирно гниют.
Приезжаем в пригород Гунсяня и останавливаемся в доме доктора.
21 июля. Для переправы через Ло наняли лодку. На ее борту, в кормовой части крупными знаками сделана любопытная надпись: «Сверху ведает тремя небесами и простирающимися землями, снизу управляет девятью реками и восемью потоками». Это — посвящение князьям-драконам, чья помощь и покровительство необходимы лодочнику. Сам лодочник с семьей живет на лодке, в маленькой каморке.
22 июля. Нанимаем четыре телеги и трогаемся. Пыль ужасающая, лессовая, поднимается столбом и долго не может улечься. Приезжаем к гробницам сунских императоров. Это — огромная усеченная пирамида. С юга к ней идет целая аллея из каменных фигур, расположенных попарно. Пара цилиней, божественных зверей, появляющихся только в эпохи расцвета. Здесь же они охраняют двери государей-предков, что говорит о великой добродетели этих последних, Затем следуют фигуры людей в чиновничьем одеянии и в военных доспехах. Это — советники трона и полководцы. Затем — старик с курчавой бородой, изображающий варвара, и следом за ним — лошади, собаки, бараны, т. е. животные варварских земель, — все это, очевидно, означает покорность трону варварских племен. Далее — большой слон, символ Вьетнама,