Проходим мимо аптеки, на которой огромными буквами написано: «Лэй-гун». Старик говорит, что это — название лекарства. Висят свиные пузыри для... вина. «Все равно, что ваши бутылки», — поясняет старик.
Идем по улице, исключительно занятой изготовлением вещей для похоронных процессий. Затем следует улица мастеров шелкопрядения и производства чудесных мохнатых полотенец. Подобную специализацию улиц по ремеслам я наблюдал и в Кайфыне. Ремесленники тут и живут, и производят товар, и продают его. По словам старика, ремесленники считают дурным предзнаменованием мыть руки до конца работы: вымытые руки означают отсутствие работы. И если им крикнуть вдруг «помой руки», они сердятся и пугаются. Табу на отдельные слова — весьма частое явление в китайском быту. Во время праздников и дней рождения запрещено употреблять такие слова, как плакать, несчастье, умирать, болеть. Женщины избегают слова уксус, так как для китайцев кислота — это символ боли, горькой печали, и в разговорном языке пить уксус значит — ревновать. Таких примеров много, и для изучающего китайский язык они весьма интересны.
Старик словоохотливо рассказывает о своем житье. Жалуется горько-горько, что его двадцатилетний сын все еще не женат: денег на свадьбу не скопить никак.
Подобные сетования мне слышать не впервой, это никакое не исключение. Свадьба стоит так дорого, что бедный человек при всей своей готовности вступить в брак и при почти враждебном отношении к холостяку прямо не в состоянии оплатить гадателя, сваху, выкуп, подарки, наемный выезд и прочее и в отчаянии предпочитает просто отказаться от свадьбы. Свадьба сопровождается обязательной помпой, истощающей благосостояние семьи. Это — единственный праздник в жизни человека, следующая помпа — уже похороны.
По своему обыкновению, я на ходу читаю и записываю надписи, вывешенные на домах: на дверях, на фасадах, на коньках крыш и в любых других местах (иногда самых неожиданных). Среди них часто встречается надпись: ишань, что означает просто добро. Старик говорит, что есть такая поговорка: «Один знак шань изгонит сто бед». Другая, часто встречающаяся надпись — «Дух согласия и лада» (хэ-ци) — также является подголоском пословицы: «Дома ладно, с людьми ладно — и все дела твои сладятся». Эта пословица имеет массу вариантов, говорящих о том, что согласованность с другими, домашний и общественный лад производят все блага жизни. Популярность этих пословиц огромна, особенно на народных картинках.
В надписях, вывешенных на домах, часто поминается Цзао-ван — бог домашнего очага, или, попросту, кухонный бог. Величание и ублажение его является самым распространенным в Китае религиозным обрядом; «Если в доме заводится лиса — оборотень, наваждение или злой дух, — говорит старик, — то очень полезно вывесить надпись о том, что здесь живет Цзао-ван. Нечисти тогда покинут дом».
Наконец, старик заводит меня в темный, узкий переулок, где продаются лубочные картинки всех сортов — цель моих исканий.
Снова нахожу чрезвычайное разнообразие их сюжетов, и снова, как и вообще в китайском лубке, театральный сюжет абсолютно доминирует. На одной картине изображен наиболее древний и любопытный вид китайского театрального представления под открытым небом. Совсем, как мы на днях видели это на площади, только на картине труппа бродячих провинциальных актеров пришла к императорскому дворцу для исполнения деревенской пьесы, так называемой «Жатвенной песни», янгэ. Труппа состоит из основных деревенских персонажей — монаха, старухи, крестьянина, рыбака и прочих. Монах изображен с частично голым отвислым чревом: иконографическая подробность, символизирующая божественный покой, пересаживается в театральное представление. Изображение монаха сильно смахивает на шарж, что очень типично для китайского театра, который то боится богов, то издевается над ними.
Весьма интересна картинка, изображающая деву-воина. За плечами у нее перья фазана и лисьи хвосты, на голове диадема с зеркальцами. Воинственная женщина, которую, конечно, играет актер-мужчина, манипулирует двумя кривыми саблями не хуже воеводы-генерала, но ножки у нее нарисованы маленькие (поэтическая вольность художника). Несмотря на чрезвычайно скромную роль женщин в истории Китая, в театральных драмах часто фигурируют воинственные героини, мстящие за несправедливость, борющиеся за счастье.
Глава VIВОЗВРАЩЕНИЕ НА СЕВЕР ЧЕРЕЗ ШАНЬСИ
6 сентября. Сложная и долгая упаковка эстампажей и картинок плюс писание писем анонимным друзьям (адресами которых меня снабжают все здешние мои знакомцы) с просьбой прислать новогодние лубки в Пекин — все это полностью заняло весь вчерашний день.
Телеги, добытые с огромными трудностями и только благодаря содействию фаньтая, ждут во дворе. Идем прощаться в миссию. Нас снабжают хлебом и табаком в дорогу, приносят вино и кофе. Католик-китаец, отец Чжан, написал нам целый путеводитель: он — великолепный знаток древности вокруг Сианьфу.
Прощаемся, жмем руки, едем.
Подъезжаем к реке Вэй. На противоположной стороне реки сто бурлаков, группа за группой, тянут нечто, доселе мной невиданное и принятое вначале за землечерпалку. Переправляемся на пароме через реку и видим, что это просто очень широкие, солидные баржи с треугольными жилыми постройками на корме, продолжение которых в виде рогули украшено бахромой, висюльками, кружочками, листьями — все из железа. «Для красоты», — говорят кругом.
Въезжаем в Сяньянь. Идем через весь город. Пыльно, душно, невыносимый смрад опиума. Опиум и вата — продукты местной промышленности.
На улицах, у ворот многих домов стоят бочонки с водой. Над ними — надпись: «Вода величайшего мира». Видимо, это просто противопожарная мера, хотя и не без суеверного оттенка. Однако перед опиумной лавкой над таким бочонком иная подпись: «Приветствуем бога огня!» Здесь, очевидно, решили, что прямое заискивание перед богом — более надежное средство, хотя и воду на всякий случай иметь нелишне.
В гостинице долго ждем обеда. Оказывается, не особенно-то здесь любят пользоваться огнем. Зато опиумные горелки чадят вовсю.
7 сентября. По указаниям отца Чжана, едем на север — искать знаменитую скульптуру Танской династии. Проезжаем по плоской и необъятной равнине. С обеих сторон дороги, медленно вращаясь, разворачивается однообразная картина полей. Всюду фигурки крестьянок, сидящих на корточках перед грядками. Снова изумляюсь той безупречной тщательности, с которой китайцы обрабатывают поля. Каждое растеньице выхаживается с такой заботой... И ничто не спасает от нищеты.
По поводу китайского земледелия. Компетентные люди говорят, что Китай является родиной очень многих культурных растений, первым очагом мирового земледелия (таким образом, китайская культура древняя и самостоятельная и в прямом дословном значении: возделывания земли). По богатству культурных видов растений Китай должен быть поставлен на первое место. Это единственная в мире страна, в которой нет таких растений, которые не были бы преображены и культивированы человеком.
По дороге — инцидент. Шаванн захотел снять слепок с придорожного могильного камня. Только что Цзун заработал молотком, как на стук сбежалась целая толпа причитающих в ужасе крестьянок. Еле-еле удалось их успокоить. Впредь надо быть осторожней.
По пути нам встретился забавный хэшан со шляпой в виде пагоды. Идет, неся на голове такое сооружение, и размахивает своим посохом, так как строгий ритуал буддистов требует, чтобы они не смели касаться посохом земли. В монастырских кельях посохи всегда поэтому висят на стене.
Цзун, проводив насмешливым взглядом этот действительно весьма комичный «многоэтажный» силуэт, рассказывает анекдотическую историю о гадании одного монаха-чудотворца. Это был даос, умевший, как говорили, определять судьбу, лечить болезни, давать пророческие советы. Он пользовался в окрестности большой популярностью. Однажды к нему пришел человек, у которого случилась пропажа, и просил помочь гаданием. Даос стал чертить на песке, насыпанном для гадания, и сказал молящемуся: «То, что ты потерял, находится сейчас если не в кане, то в поддувале». — Человек крикнул: «Неправда!» — Даос возмутился: «Так сказал святой, ты будешь наказан за свои слова болезнью!» — Человек пришел в ярость и чуть не побил оракула. Дело в том, что у него пропал... буйвол.
Чжэн и Сун весело хохочут. Анекдоты о монахах, вроде этого, — самые ходовые. Народ представляет себе монаха в двух видах: с одной стороны, это презренный тунеядец, обманщик и смешной человек; с другой — это святитель, знающий магические приемы и поэтому опасный, заслуживающий почитания.
Буддийский монах, хэшан, как преемник и последователь Будды, способен вмешиваться в тайны перерождения одной формы бытия в другую. Даосский монах — это главным образом фокусник, гипнотизер, чудотворец, вооруженный магией.
При всей той огромной роли, которую играют монахи в китайском быту, от них решительно отнято право вмешательства в брачные церемонии, родины, крестины и прочее, и даже простое появление монаха на каком-нибудь из этих праздников может закончиться его избиением. Зато на похоронах они заслоняют собой все и всех.
В полях часто видим торчащие башенки. Это — все тот же фыншуй — гадание по форме земли, свирепствующее в Китае, где ни одно дело, особенно похороны, не проходят без того, чтобы заинтересованное лицо не потратилось на гадателя, который, важно вращая перед ним замысловатыми чертежами, прорицает, где надо копать могилу, чтоб покойник находился под защитой благоприятных земных влияний (понимаемых, конечно, исключительно в оккультическом смысле слова). Сосредоточением этой благоприятной энергии считаются находящиеся на плоскости возвышенности, а там, где их нет, сооружают башенки и пагоды. Фыншуй основывается не только на сложнейших соотношениях конфигурации земной поверхности, но также и на астрологических соображениях. Поэтому надписи на башенках часто говорят о звездах: «Звезда Вэнь высоко светит» и т. д.