Собирая справки, Боря мотался из одного конца Москвы в другой. Домой он возвращался поздно вечером, но всегда был готов к любовным сражениям. Это удивляло его самого, он был женат больше десяти лет, а после рождения дочери неудобные жилищные условия очень ограничивали его возможности. Потом начались командировки, шабашка и он вообще подолгу не появлялся дома, а теперь и вовсе собирался уезжать из страны. Кажется, не до того, ан нет, ещё как до того. Ощущение близости свободы придавало ему не только моральные, но и физические силы. Даже после целого дня разъездов, выстаивания в очередях и успешной или неуспешной дачи взяток чиновникам ему хотелось Раи также, как и до свадьбы. И хотя у неё первоначальная эйфория сменилась нервозностью, а он каждый раз должен был её уговаривать, желание захлёстывало его и он будил её по нескольку раз за ночь.
В «листе отъезжанта» появилась новая графа – предстояло взять открепительный талон в ломбарде. Почему власти добавили ломбард, было совершенно непонятно, ведь этому заведению человек в принципе не может быть ничего должен, но Боря уже давно не удивлялся идиотизму системы. Он лишь хотел побыстрее закончить все формальности.
В кабинете директора сидела молодая женщина, которую вполне можно было назвать красивой, если бы не излишняя полнота. Она внимательно посмотрела на Когана и сказала:
– Боря?
– Да, а откуда вы меня знаете?
– Помнишь, как ты отдыхал с дочкой в Крыму?
– Таня?!
– Тогда ты называл меня Таня-большая, но теперь я стала гораздо больше.
– Ты бросила цирк?
– Как видишь.
– Что случилось?
– Это долгая история.
– Я не спешу, – сказал он, сильно покривив душой.
– Ну, тогда слушай.
….Во время одного из выступлений Таня-маленькая неудачно упала и почти год не могла встать с постели. Мать делала всё от неё зависящее, дед тоже старался изо всех сил, находя пути к самым лучшим специалистам традиционной и нетрадиционной медицины, но друзья навещали девочку всё реже, отец дома почти не появлялся и Таня-маленькая решила, что на всю жизнь останется инвалидом. Врачи перепробовали всё, однако встречных усилий со стороны пациентки не было и в течение следующего года они добились лишь того, что девочка стала самостоятельно передвигаться по комнате с помощью палки. Чтобы излечить её от депрессии, дед где-то разыскал психолога-гипнотизёра и из собственных сбережений оплачивал его очень дорогие визиты. Таня-большая стала ходить в церковь и просить помощи у Всевышнего. Неизвестно, что помогло, но постепенно настроение её дочери изменилось и Таня-маленькая стала поправляться. Теперь ей гораздо лучше и есть все основания полагать, что в ближайшем будущем она выздоровеет окончательно. В цирке она выступать не сможет, но это уже и не важно.
– Как же ты остаёшься на должности директора, будучи верующей? – спросил Борис, – тебя ведь могут выгнать в любой момент.
– Нет, Боря, время уже не то, не могут. А если и выгонят, то невелика потеря. Пойду в больницу уборщицей. Мне теперь всё равно, а в госпитале, за то чтобы вынести судно, больные платят такие деньги, что академики позавидуют.
Пока Таня-большая занималась здоровьем дочери её брак окончательно распался. Формально она оставалась замужем, однако муж почти круглый год гастролировал в прямом и переносном смысле, а недавно даже познакомил её с одной из своих подружек. Эту разбитную бабёнку звали Марина, она организовала комиссионный магазин и, узнав, где Таня работает, предложила обоюдовыгодную сделку – направлять наиболее ценных клиентов к ней, а за это она будет отстёгивать процент с навара. Это будет выгодно всем, потому что за особо дорогие вещи Марина готова платить долларами.
– А хватит у неё денег на покупку итальянского гарнитура? – спросил Борис.
– Денег у неё хватит, чтобы с потрохами купить кого угодно, но с ней нужно быть начеку. Очень уж она шустрая.
– Так может с ней и связываться не стоит? – сказал Боря и почему-то вспомнил, как Алла Муханова выпросила у него фирменные детские джинсы, которые Фима прислал из Америки. В то время и обычные джинсы были дефицитом, а уж детских никто и в глаза не видел, и когда Ленка из них выросла, нашлось много желающих взять их для своего ребёнка. Эти люди готовы были заплатить за джинсы приличные деньги, но Алла попросила их для недавно родившейся дочери. Долг свой она не отдавала несколько лет, а напоминать о нём Коганы стеснялись.
– Может и не стоит, – прервала его воспоминания Таня-большая, – решай сам. А зачем ты сюда пришёл?
Боря сказал и она выдала ему справку.
После ломбарда Коган позвонил «разбитной бабёнке Марине». Она оказалась яркой, самоуверенной женщиной и, узнав, что он собирается продавать, предложила заплатить в долларах.
– Сколько? – спросил Борис, который знал примерную цену валюты на чёрном рынке.
– $1500 хватит? – спросила она и посмотрела на него так, что в другой ситуации её взгляд показался бы ему многообещающим, но сейчас он приписал её поведение только желанию сбить цену.
– $1500, – задумчиво повторил он. Это было гораздо меньше истинной стоимости итальянского гарнитура, но доллары можно было переправить за границу и тогда у него появится хоть какая-то заначка вдобавок к тем ста двадцати, которые ему должны обменять по официальному курсу. – Ладно, но горку для посуды я пока оставлю себе.
– Почему?
– Тёща хранит там свои сервизы.
– Отдайте горку вместе с посудой.
– Возможно позже и за дополнительную цену.
– Хорошо, – ответила Марина, – всё остальное я заберу завтра.
На следующий день она приехала с двумя грузчиками и протянула Борису пачку долларов. Он начал их пересчитывать. Это были затёртые, склеенные скотчем и до такой степени потрёпанные бумажки, что будь они рублями их бы, наверное, не приняли ни в одном магазине.
– Ну что, правильно? – спросила она.
– Где вы только взяли эту рвань.
– Какая разница, в Америке вам их обменяют в любом банке.
– Откуда вы знаете?
– Это моя работа. Подождите секундочку. Ребята, выносите, – скомандовала она грузчикам, – а когда приедете на место, позвоните мне в офис.
– Как к вам попали эти купюры? – повторил Борис.
– Они вышли из употребления, их списали и должны были уничтожить, но я их спасла.
– Это же противозаконно.
– Ну и что, – она опять многообещающе улыбнулась.
– Значит обмен не эквивалентный. Вы мне должны компенсировать разницу.
– Извините, рублей у меня нет.
– Есть другой способ, – он подошёл к ней и притянул её к себе…
Когда они оделись, Боря сказал:
– Жаль, что я уезжаю и мы не можем продолжить, но ты честно отработала свой долг. Вот, – он достал из пачки склеенный скотчем доллар и протянул ей, – возьми, тебе его обменяют в любом банке.
Марина хотела дать ему пощёчину, но он перехватил её руку.
– Отпусти, – прошептала она, с трудом сдерживаясь, чтобы не закричать отболи.
Не отпуская руки, он довёл её до двери и вытолкнул на лестничную площадку.
XXI
Володя неоднократно давал себе слово бросить сцену, понимая, что должен уделять больше времени семье, но ни Алла, ни Федя не интересовались его хобби и почти никогда не бывали на его представлениях. Отчасти именно поэтому он всегда возвращался в самодеятельный театр. Тем не менее он решил, что сегодняшний спектакль будет последним и торжественно объявив об этом жене и сыну, пригласил их на представление, однако Алла нашла какую-то отговорку, а Федя просто ушёл гулять со своими друзьями.
После спектакля артистам устроили приём и за столом рядом с Володей оказалась Надя Кудрявцева. Из разговора выяснилось, что она – профорг одного из предприятий, на котором распространялись билеты на спектакль, но самое главное – она училась в той же школе, что и он. Не узнал же он её, потому что когда уехал в Москву, ей было одиннадцать лет и с тех пор она немного изменилась. Володя стал расспрашивать её об односельчанах и, удовлетворив его любопытство, она заметила, что ей очень понравилась постановка и если бы у неё были хоть какие-нибудь артистические способности, она сама приняла бы в ней участие.
– При желании этому легко научиться, – сказал Володя.
– Желание у меня есть, – ответила она, глядя ему в глаза, – даже место для занятий найдётся. Нужен только хороший учитель.
Володя посмотрел на часы.
– Не беспокойся, я живу в десяти минутах ходьбы отсюда.
Урок актёрского мастерства сильно затянулся и Му ханов вернулся домой поздно ночью. Чтобы не будить жену, он тихонько разделся в комнате дочери, но в тот момент, когда собрался выйти оттуда, дочь вскрикнула и в дверях почти тот час же появилась Алла.
– Мне кажется, с Настей что-то случилось, – прошептал Володя.
– Пить надо меньше, тогда и казаться не будет, – ответила она, подошла к детской кроватке и взяла дочь на руки. Настя издавала какие-то хрипящие звуки.
– Вызови врача, – сказала Алла мужу.
Врач, появившийся через полчаса, уже ничего не мог сделать.
После смерти Насти отпала надобность в няне и дом Мухановых опустел. Это сразу сказалось на их взаимоотношениях. Что-то безвозвратно ушло. Они, как и раньше, вместе садились за стол, ложились в одну кровать и предупреждали друг друга если где-нибудь задерживались, но им не хватало теплоты. Настя была связующим звеном в их семье, а присутствие бабы Нюры с её безграничной любовью, сглаживало острые углы. Алла стала угрюмой и замкнутой. Она хотела иметь троих детей, а у неё остался только один и винила она в этом Муханова. Отец его был алкоголиком, дед вообще непонятно кем, сам он, конечно, не пил, но болезни часто передаются через поколение. Жаль, что поняла она это слишком поздно. Когда они встречались, она не задумывалась о будущем. Слишком уж он ей нравился, ей всегда было с ним интересно. Он приглашал её в театры, возил в музеи и развлекал, как только мог. Но теперь всё это было слабым утешением и Алла не только скорбела о дочери, но боялась за сына, плохая наследственность которого могла проявиться в любой момент. Всё это вызывало в ней чувство неполноценности.