XXII
– Здравствуйте, Вика, как хорошо, что вы зашли, – сказала Рая, пропуская вперёд подругу своей матери, – Боря приготовил для вас подарок. Вы же знаете, как он вас любит.
– Люблю, – подтвердил Борис и протянул Вике несколько кляссеров[9]. – Это вашей внучке. Я когда-то собирал марки, но мне они больше не нужны, а вам могут пригодиться. Подарите их Ире от моего имени.
– Это ты мне взятку даёшь, хочешь вину загладить.
– Я ни в чём не виноват, – сказал Боря, прикладывая руку к сердцу.
– А почему ты мне ничего не сказал?
– Мы никому не говорим.
– Когда вы уезжаете?
– Через четыре недели.
– Ещё нескоро.
– Да что вы, Вика! Я не представляю себе, как мы всё успеем. Мне приходится выстаивать огромные очереди и отмечаться по нескольку раз в день в самых разных местах. Смотрите, – он показал левую руку, где чернильным карандашом была написана цифра сорок семь, – это мой номер в кассу на получение авиабилетов.
– Но ты ведь сейчас не работаешь, значит, у тебя есть время.
– Практически нет.
– А ты не собираешься перед отъездом показать своей дочери Московские музеи?
– Шутите, Великанида Игнатьевна!
– Нет, не шучу. Вы же, наверное, хотите, чтобы она была интеллигентной девочкой, ходила в театр, читала книги и посещала выставки, а к этому её надо приучать и сейчас самое время. Если вы в такой критический момент побываете с ней в музеях, она поймёт, как это важно, и запомнит на всю жизнь. Кстати, в Пушкинском сейчас экспонируются картины из Эрмитажа и вы можете убить сразу двух зайцев.
– Я работаю, я не могу, – сказала Рая.
– А ты? – Вика перевела взгляд на Бориса.
– Я не работаю, но тоже не могу, – ответил он.
– Отвлекись, тебе это необходимо, – сказала Вика, – давай разделимся. Я повезу Иру с Леной в Третьяковку, а ты в Изобразилку.
Боря подумал, что показать девочкам весь музей он не успеет, а поэтому решил ограничиться западноевропейским искусством. Он сказал им, чтобы они самостоятельно осмотрели выставку, хорошо запомнили картины, которые им понравятся, прочитали всё что под ними написано и потом рассказали ему. Сам он стал не торопясь ходить по залу, стараясь не терять девочек из виду. Через минуту к нему подбежала Ира и, указывая на противоположную стену, радостно сказала:
– Дядя Боря, смотрите, у меня такая марка есть.
– Хорошо, Ирочка, хорошо, – ответил он.
– Мне её папа недавно подарил, я ему обязательно скажу, что видела её здесь на стене.
– Лучше бы ты сказала, чтобы он научил тебя правилам хорошего тона, – подумал Боря.
– Мы с папой часто рассматриваем марки, – продолжала Ира, – он мне много про них рассказывает.
– А он не говорил тебе, кто нарисовал картины, с которых эти марки сделаны.
– Конечно, говорил, эту нарисовал Рембрандт и назвал её «Даная».
– А что ты знаешь про Данаю? – спросил Борис, чтобы заставить Иру замолчать.
– Она была дочерью царя Акрисия, которому оракул предсказал смерть от руки внука. Царь заключил её в темницу, но Зевс проник в подземелье в виде золотого дождя и стал её возлюбленным, – бойко ответила Ира.
– Да…
– Это написано в книжке «Мифы и легенды древней Греции». Папа подарил мне её на день рождения и сказал, что её должен знать любой воспитанный человек.
– Да…
В следующем зале Ира схватила его за руку и, подтащив к полотну Лоррена, радостно воскликнула:
– Дядя Боря, эта марка у меня тоже есть.
– Хорошо-хорошо.
– Её нарисовал Клод Лоррен и называется она «Похищение Европы», но Европа это не часть света, это дочь царя Агенора. В неё влюбился Зевс и пришёл к ней в виде быка, когда она гуляла с подругами на берегу моря. Европа начала играть с быком и села на него, а он увёз её на остров Крит. Там она стала его женой и родила ему трёх сыновей.
До конца осмотра Ира нашла в экспозиции Пушкинского музея ещё несколько марок из своей коллекции и без дополнительного приглашения рассказала о них Борису. На обратном пути он уже не стал спрашивать девочек какие картины им понравились, а, проводив Иру домой, сказал:
– Лена, я тоже когда-то читал легенды древней Греции, но теперь почти всё забыл. Помню только, что Геракл совершил десять подвигов.
– Двенадцать, – поправила его дочь.
– Откуда ты знаешь?
– Мне Ира рассказывала.
– Может, она тебе говорила, какие именно?
– Да, – и Лена стала перечислять подвиги Геракла.
Борис слушал свою дочь и думал, зачли бы этому герою за тринадцатый подвиг подачу заявления в ОВИР.
Посещение музея напомнило Когану, что для вывоза картин ему нужно получить разрешение в Министерстве культуры, а чтобы узнать, как это делается, лучше всего поговорить с Васей. Он недавно вернулся из Штатов и наверняка захватил туда несколько своих полотен, так что уже прошёл весь процесс.
Через несколько дней, взяв бутылку коньяка, Боря поехал к Горюнову. Вася пригласил его на кухню и сразу же стал рассказывать о своей поездке. Побывать ему удалось лишь в Миннеаполисе и Нью-Йорке, а поскольку английского он не знал, круг его общения был крайне ограничен. Зато он очень продуктивно работал и некоторые его картины Стив выгодно продал, большинство же оставил для галереи современного русского искусства, которую собрался организовать в ближайшем будущем. Вырученные деньги Стив обещал сохранить до следующего приезда художника, чтобы сделать его жизнь в США более комфортабельной.
– Жизнь в больших городах Америки очень дорогая, – сказал Вася, – а квартира в престижном районе стоит бешеных денег.
– Интересно, сколько бы там стоила моя?
– На Манхэттене как минимум несколько миллионов.
– Я готов меняться.
– Попробуй.
– Я как раз сейчас этим занимаюсь.
– Не понял, – Горюнов вопросительно посмотрел на Борю.
– Я подал заявление на выезд и хочу узнать, как быть с твоими картинами. Говорят, Министерство культуры не разрешает брать с собой произведения искусства.
– Разрешает. Стив вывез целую коллекцию.
– Наверное, она не является национальным достоянием.
– Скорее всего, он нашёл правильного человека и дал ему правильную цену.
– За это могут посадить, а я рисковать не хочу.
– Да, – согласился Вася, – но я тебе помогу. Я покрою картины тонким слоем воска и намалюю сверху какую-нибудь херню. Это по-прежнему будет считаться моим произведением, но его пропустят. Специалисты прежде всего сравнивают возраст картины и возраст холста, а у тебя никакого временного разрыва не будет. Ты скажешь, что эта мазня дорога тебе как память. Из-за трёх небольших полотен никто шума поднимать станет.
– Из-за двух.
– Я дам тебе ещё одно, это мой подарок – копия «Искушения Христа», я ведь так и не выполнил своего обещания Стиву. Нехорошо, конечно, но у меня не было желания искушать нашего Бога в Америке. Привози мне портреты, я сделаю всё, что нужно.
Когда они допили коньяк, Горюнов сказал:
– Ты, наверное, хочешь продать свои «Жигули»?
– Да, – ответил Боря, неприятно удивлённый тем, что Вася знает о машине. Ведь купили её недавно и сказать о ней могла только Рая.
– Я сейчас покупать ничего не собираюсь, а вот у одного моего не очень хорошего знакомого несколько дней назад угнали машину. Милиция нашла лишь покорёженный кузов, а автомобиль нужен ему позарез. Зовут этого человека отец Никодим. Телефона его я тебе не дам, но ты можешь сам встретиться с ним, если приедешь в воскресенье на службу в Знаменское.
В воскресенье утром Борис поехал в Знаменское, запарковался перед въездом в деревню и пешком пошёл к церкви. Это было небольшое, ничем не примечательное здание. Народу внутри было немного и батюшка, увидев нового прихожанина, жестом пригласил его в первый ряд. Боря сел на скамью, а святой отец хорошо поставленным голосом продолжал рассказывать какую-то библейскую историю. Коган слушал её краем уха и думал о том, что хорошо было бы прямо сегодня договориться о продаже. Очень уж не хотелось ему иметь дело с незнакомыми людьми. Он не умел торговаться и боялся, что его облапошат. Впрочем, священника Вася тоже не сильно рекомендовал. Так и сказал «Мой не очень хороший знакомый».
После окончания службы Боря увидел, как из церкви вышел подтянутый, модно одетый пожилой мужчина. Он запер дверь, положил ключ в карман фирменного пиджака, перекрестился и, повернувшись, посмотрел на Когана. Ни одежда, ни внешность не указывали на принадлежность этого человека к духовному званию. Бороду вполне можно было счесть данью моде и тогда он выглядел скорее постаревшим денди, чем священнослужителем. У Бори даже мелькнула мысль, что сутана и клобук служат батюшке спецовкой, которую он вынужден одевать как водолаз скафандр, но с таким же успехом он может одеть форму офицера КГБ и вместо крестного знамения перед входом на Лубянку отдать честь дежурному часовому.
– Здравствуйте, – сказал Коган, – я знакомый Василия Горюнова. Он сказал, что вам нужна машина, а я как раз собираюсь продавать свою.
– Здравствуйте, – ответил священник, крепко пожимая руку, – отец Никодим. Машина у вас здесь?
– Да, – Борис подвёл отца Никодима к «Жигулям» и тот стал внимательно их осматривать. Закончив, он спросил, сколько Борис хочет. Коган назвал максимум того, что давали за машину на чёрном рынке. Он впервые разговаривал со служителем культа и, хотя понимал, что поп такой же человек, как и остальные, всё-таки считал, что в Советских условиях встать в оппозицию к власти могут только глубоко верующие люди. Обманывать такого человека ему не хотелось, но и снижать цену было бы глупо, и он уточнил:
– Это в долларах.
– Понимаю. Вы же, наверное, едете в Штаты, – Никодим посмотрел на Бориса своими проницательными, всё понимающими глазами. Боря выдержал его взгляд, но внутренне поёжился. В этом человеке была огромная внутренняя сила и, наверное, он обладал гипнотическими способностями.