Так как такая операция, направленная против пока еще нейтральной державы, выходила далеко за пределы прав Верховного главнокомандующего, командующий флотом обратился со срочной просьбой о разрешении этой операции непосредственно к государю. Наше правительство, будучи связано союзными обязательствами, не решилось на этот шаг самостоятельно и обратилось за согласием на него к нашим союзникам.
Однако дипломатия наших союзников питалась в это время иллюзией, что ей удастся, пользуясь своим якобы решающим влиянием в Турции и широко применяя подкуп руководящих турецких кругов, удержать ее от вступления в войну на стороне Германии. Поэтому союзники не только категорически этому воспротивились, но и потребовали, чтобы Черноморский флот не предпринимал никаких действий, которые могли бы быть приняты Турцией за наши приготовления к войне против нее.
В связи с этим Верховное командование принуждено было на основании распоряжения правительства дать соответствующие директивы, и, таким образом, в угоду иллюзиям дипломатов, которых, как потом оказалось, турки, грубо говоря, водили за нос, нами был упущен чрезвычайно благоприятный случай решить одним ударом в самом начале боевых действий стратегический вопрос, от которого во многом зависел благоприятный для России исход войны.
И мало того: раз прорвавшись к Константинополю, флот, конечно, не ушел бы оттуда с пустыми руками, а остался бы там до тех пор, пока не решил бы поставленной еще Петром Великим и всегда жившей в традициях флота национальногосударственной задачи овладения турецкими проливами.
Но известная военная аксиома «Упущенный на войне случай никогда больше не повторяется» полностью подтвердилась и на этот раз. Несмотря на все старания, мы в дальнейшем не смогли решить данную задачу, и это, безусловно, как мы увидим позже, способствовало возникновению революции и проигрышу войны.
Во всем этом мы имеем яркий пример того, какое отрицательное влияние на ведение войны могут иметь заблуждения дипломатии и как трудно бывает во всякой коалиции согласовать между собой действия, даже если это касается жизненных интересов отдельных ее членов.
В Ставке генерал-квартирмейстер Ю.Н. Данилов и некоторые офицеры его управления скептически относились к Босфорской операции и вообще считали ее нецелесообразной и несвоевременной.
Такое непонимание исключительной важности решения вопроса о проливах, не только с точки зрения жизненных интересов России, но и с точки зрения непосредственных стратегических интересов самой войны, свидетельствует об отсутствии у наших сухопутных собратьев достаточной широты взглядов, что мною в отношении генерала Данилова и было уже отмечено. Это было следствием нескольких причин. Во-первых, у большей части наших военных, а также и среди интеллигенции искони преобладала так называемая континентальная идеология, и ей были в значительной мере чужды морские проблемы. Во-вторых, стратегическая идеология сухопутного Генерального штаба носила узкодогматический характер, каковым даже отчасти заразился Морской генеральный штаб. Идеология эта безоговорочно требовала сосредоточения всех сил и средств против главного противника, каковым в данном случае была Германия, потому Генеральный штаб считал нецелесообразным и даже вредным ослабление сил на главном театре войны во имя ведения операции, в пользе которой он не отдавал себе ясного отчета и цель которой, по его мнению, достигалась победой над Германией. В-третьих, в нашей военной среде всегда жило известное недоверие к «боевым» способностям флота, и оно значительно усилилось после столь несчастной для нашего флота войны с Японией. Причем вследствие совершенно различной структуры сухопутных и морских сил военная среда не могла верно оценить тот поистине гигантский успех, который был достигнут в боевой подготовке нашего флота после войны с Японией, а потому в начале Мировой войны к боевым способностям флота продолжали относиться с тем же недоверием.
Все это, конечно, не могло не влиять отрицательно на суждения руководителей Генерального штаба об операциях флота на Босфоре.
Между тем весь личный состав флота и такие его выдающиеся знатоки босфорского вопроса, как адмиралы В.А. Канин и М.И. Каськов, считали прорыв Черноморского флота через Босфор к Константинополю (при условии, конечно, внезапности) вполне осуществимым.
Это мнение основывалось на точно нам известной запущенности и совершенной устарелости босфорских укреплений и на уменьшении боеспособности немецких катеров, о чем уже было сказано выше.
При этом, отдавая себе ясный отчет в решающем влиянии на исход войны обеспечения наших сообщений через проливы, мы, моряки, считали возможным пожертвовать для решения этого вопроса даже большей частью Черноморского флота, ибо, останься после прорыва и уничтожения «Гебена» и «Бреслау» хоть один наш боеспособный большой корабль-броненосец или даже крейсер, он бы атакой незащищенных с тыла дарданелльских укреплений легко их уничтожил и открыл бы доступ к Константинополю через Дарданеллы английскому и французскому флотам. В результате не только был бы решен вопрос о нашей связи с внешним миром, но Турция и Болгария были бы удержаны от выступления против нас.
Лучшим доказательством выполнимости операции прорыва (помимо нескольких исторических примеров операций этого рода, осуществленных при значительно более трудных условиях, чем были бы условия прорыва Босфора в начале войны) служит то обстоятельство, что разрешение на ее проведение запрашивал командующий Черноморским флотом адмирал Эбергард, который в оперативном руководстве Черноморским флотом проявил в ходе войны такую осторожность и осмотрительность, которая привела к необходимости его замены в 1916 году более решительным и энергичным адмиралом Колчаком.
23 октября, почти через три месяца после начала Первой мировой войны, отдельные суда турецкого флота во главе с крейсерами «Гебен» и «Бреслау», перешедшими со своими немецкими командами под турецкий флаг, внезапно, без объявления войны, бомбардировали города нашего Черноморского побережья, и таким образом начались военные действия на Черном море.
В течение весны 1915 года «Гебен» и «Бреслау» неоднократно совершали внезапные набеги, атакуя побережье, и каждый раз безнаказанно возвращались на свою базу в Босфоре, ибо в составе нашего Черноморского флота не было судов с достаточной скоростью хода, чтобы их настичь.
Хотя эти набеги не могли иметь решительно никакого влияния на исход войны на Черном море (действия ограничивались незначительными разрушениями разных сооружений на побережье), они весьма нервировали войска правого фланга Кавказского фронта, опиравшиеся на побережье Черного моря, и затрудняли снабжение по морю этих войск. В Ставку пошли нарекания и жалобы на бездеятельность флота, каковые вызвали сильный гнев великого князя, принявший, как мы уже знаем, чрезвычайно резкие формы.
Но так как крейсера противника обладали почти двойным превосходством в скорости хода, Черноморский флот при всем желании ничего не мог против них предпринять. Эти набеги возможно было пресечь в корне лишь тесной блокадой Босфора, где находилась их морская база, или, еще лучше, завладением самим проливом.
Однако для этого мы не располагали вблизи него подходящей оперативной базой. Севастополь был слишком далек, а о захвате Босфора одними силами нашего флота не могло быть больше и речи: за три месяца, истекшие после начала войны, немцы привели в порядок береговые укрепления и восстановили боеспособность своих крейсеров, так что прорыв Босфора стал немыслим, а для его захвата потребовалась бы десантная операция с участием значительного количества войск.
В течение 1915 года Черноморский флот неоднократно выходил в море в целях поимки немецких крейсеров, ни разу, однако, не увенчавшейся успехом, или в целях нападения на турецкое побережье, в частности на угольные копи в Зонгулдаке, откуда снабжался углем турецкий флот и Константинополь.
Глава 11Турецкие проливы
Начиная с февраля 1915 года английской флот предпринял несколько попыток прорваться к Константинополю через Дарданеллы.
Попытки эти, не увенчавшиеся успехом лишь благодаря отсутствию выдержки у английского командования и сделанному им ряду грубейших военных ошибок, носят в истории Первой мировой войны общее название – Дарданелльская операция.
Официальная английская история утверждает, что единственной целью этой операции было принудить Турцию к капитуляции, что имело бы решающее влияние на продолжительность и исход войны.
Однако некоторые, до сих пор никак не объяснимые и даже темные, обстоятельства, сопровождавшие подготовку и исполнение операции, а также достоверные показания о том некоторых ее участников невольно заставляют предположить, что кроме этой официальной цели была еще и иная, тщательно до сих пор скрываемая англичанами, которая вытекала из основ английской политики по отношению к России.
Ни для кого, конечно, не тайна, что Англия систематически препятствовала выходу России в бассейн Средиземного моря через турецкие проливы и что все попытки России решить этот жизненный для нее вопрос неизменно наталкивались на решительное дипломатическое и даже военное сопротивление со стороны Великобритании.
В частности, Англия особенно щепетильно относилась к малейшей угрозе с нашей стороны Константинополю, где, само собой разумеется, зиждился центр решения этого вопроса, и для устранения этой угрозы не останавливалась даже перед применением силы, что ясно подтверждается занятой ею по отношению к нам позицией во всех наших войнах с Турцией, особенно же в войнах 1854–1856 и 1877–1878 годов.
Вследствие этого нет никакой возможности не принять во внимание эти соображения при рассмотрении Дарданелльской операции.
Как бы преддверием к Дарданелльской операции служит прибытие в самом начале войны в Константинополь из Средиземного моря немецких крейсеров «Гебен» и «Бреслау». Катерам этим при совершенно непонятных и темных обстоятельствах удалось прорваться к Дарданеллам, несмотря на то что англичане располагали в Средиземном море в четыре раза большим количеством боевых судов, сильнее вооруженных и более быстроходных, чем немецкие.