В Ставке Верховного главнокомандующего. Воспоминания адмирала. 1914–1918 — страница 23 из 45

Располагая сведениями о производительности нашей военной промышленности, данными о заготовках за границей и принимая во внимание провозную способность нашего северного пути, генерал Алексеев установил, что достаточное количество боевых средств и запасов на участке прорыва не может быть сосредоточено ранее начала 1917 года. При этом был принят в расчет и значительный резерв запасов на тот случай, если бы пришлось в течение 1916 года предпринять для отражения возможных атак противника операции, связанные со значительными расходами боевых припасов.

Сделав все необходимые расчеты и учтя климатические данные, генерал Алексеев окончательно назначил для прорыва на Юго-Западном фронте март 1917 года. Именно к этому сроку были приурочены все приготовления.

* * *

Не в наших, конечно, интересах было предпринимать в течение всего периода подготовки к прорыву на Юго-Западном фронте, то есть с осени 1915 года и до весны 1917 года, какие бы то ни было наступательные операции значительных размеров, ибо восстановление боеспособности армии и накопление запасов шли по известным причинам чрезвычайно медленно. Всякая крупная операция на нашем фронте в течение 1916 года могла отдалить назначенный для главного прорыва срок вследствие расхода боевых запасов.

Однако нельзя было не считаться, с одной стороны, с возможностью какой-либо значительной наступательной операции противника, а с другой – с необходимостью проведения крупных операций, обусловленных нашими союзническими обязательствами.

И действительно, дальнейший ход военных действий показал, сколь правильным было предусмотреть при подготовке к главному прорыву известный резерв запасов для вышеуказанных целей, ибо в течение 1916 года волей-неволей пришлось предпринять две крупные операции, выполняя свой союзнический долг.

В феврале 1916 года немцы начали решительную операцию прорыва на Западном фронте в районе Вердена. Так как положение на Французском фронте сразу же стало критическим, мы вынуждены были для помощи французам и отвлечения немецких сил предпринять крупную наступательную операцию на Северо-Западном фронте в районе озера Нарочь. Северо-Западный фронт был ближе всего к источникам пополнения боевыми запасами, каковые к моменту начала этой операции далеко еще не были восстановлены после нашего отступления в 1915 году. Поэтому он и был выбран для наступления. А так как положение у Вердена становилось все более и более критическим, нам пришлось начать операцию у озера Нарочь в марте, в самую весеннюю распутицу.

Операция значительно облегчила положение у Вердена, где немцам, несмотря на их невероятную настойчивость, прорыв не удался и где они понесли громадные потери. Но и нам операция у озера Нарочь, по выражению Людендорфа, «захлебнувшаяся в грязи и крови», стоила также немалых жертв.

* * *

15 мая 1916 года австрийцы предприняли решительное наступление против Италии, где положение сразу же приняло катастрофический характер. Представители военной миссии Италии в Ставке так приуныли, что на них жалко было смотреть.

Буквально говоря, для спасения Италии нам в срочном порядке пришлось перейти в наступление на Юго-Западном фронте, потому что он был ближе всего к Италии, и давление на австрийцев именно здесь быстрее должно было бы отразиться на итальянском театре военных действий, что на самом деле и произошло.

В начале июня войска генерала Брусилова стремительно атаковали австрийцев в районе Луцка и принудили их к поспешному отступлению. Так началось Брусиловское наступление 1916 года.

Избранный для главной атаки район находился значительно севернее участка фронта, предназначенного для прорыва весной 1917 года, и потому наступление у Луцка не демаскировало наши приготовления на этом участке.

Брусиловское наступление, сопровождавшееся прорывом австрийского фронта в нескольких местах, развивалось столь успешно, что уже в конце июля можно было надеяться достигнуть результатов, имеющих решающее влияние на весь ход войны. Однако нам этого не удалось, с одной стороны, потому, что к этому времени мы не успели сосредоточить на Юго-Западном фронте достаточно боевых припасов для операции таких размеров, с другой – потому, что австрийские части были заменены свежими немецкими войсками, и в начале августа Брусиловское наступление было окончено.

Хотя это наступление и не достигло решающих для всей войны результатов – на которые мы в его начале и не рассчитывали, – поставленная задача, то есть спасение Италии, была выполнена. Кроме того, оно выявило столь значительную степень потери боеспособности и сопротивляемости австрийской армии, что в успехе готовящегося нами в марте 1917 года наступления не могло быть уже никакого сомнения.

Ход военных действий на нашем сухопутном фронте в течение 1916 года показал, сколь целесообразно было верховное оперативное руководство ими и сколь правильны были сделанные расчеты по подготовке нашего решающего наступления, приуроченные к весне 1917 года. Причем военные действия в 1916 году были так направлены, что ими не была демаскирована наша подготовка к решающему наступлению, которое в 1917 году застало австрийцев совершенно врасплох.

* * *

Осенью 1916 года Верховному командованию пришлось решать еще один важный вопрос оперативного характера в связи с присоединением к Антанте Румынии и выступлением ее против Германии.

Уже с самого начала боевых действий дипломатия Антанты всеми способами и средствами старалась привлечь на свою сторону Румынию и заставить ее принять участие в войне.

Помимо нашего посланника в Бухаресте С.А. Паклевского-Козелла, пользовавшегося в Румынии большим влиянием, другим деятельным «агентом» в этом вопросе был начальник Дунайской речной флотилии свиты его величества контр-адмирал М.М. Веселкин, сделавший из выступления Румынии свой point d’honneur[17].

Дунайская флотилия, непосредственно подчиненная Верховному командованию, в начале войны состояла из судов Русско-Дунайского пароходного общества с присоединением к ним нескольких канонерских лодок Черноморского флота. Первоначальная задача флотилии заключалась в военном снабжении Сербии по Дунаю, а после занятия Сербии противником деятельность ее личного состава, и в первую очередь ее начальника адмирала Веселкина, сосредоточилась на побуждении Румынии к выступлению.

М.М. Веселкин – любимец государя и всего флота, истинно русский человек, душа нараспашку, остряк, решительно никому спуску не дававший и в карман за словом не лазивший, гуляка-весельчак и хлебосольный барин – как нельзя более подходил для такой деятельности. В его распоряжение было выделено на два миллиона рублей различных роскошных ювелирных изделий, которые он широкой рукой раздавал в виде «подарков» разным румынским деятелям и их женам, имевшим «право голоса» в вопросе выступления Румынии.

Однако, несмотря на все усилия дипломатии и адмирала Веселкина, Румыния все время колебалась, главным образом из-за боязни Германии, которая через посредство мощной румынской германофильской партии оказывала давление на румынское правительство.

Наше Верховное командование в лице генерала Алексеева держалось, с чисто военной точки зрения, противоположного мнения, считая выступление Румынии против Германии нежелательным. Учитывая чрезвычайно низкую боеспособность румынской армии и полную ее неподготовленность к войне, генерал Алексеев справедливо полагал, что в этом случае главная тяжесть военных действий ляжет на наши плечи, и как раз в то время, когда мы понесли большие потери при Брусиловском наступлении и когда наша подготовка к решительным операциям 1917 года не была еще закончена.

События, последовавшие за вступлением Румынии в войну, полностью подтвердили опасения генерала Алексеева: румынская армия с молниеносной быстротой была разбита наголову, и нам пришлось протянуть свой сухопутный фронт до самого Черного моря, выделив для этого значительные силы, во главе которых был поставлен один из лучших наших военачальников генерал Щербачев.

Однако вопрос выступления Румынии мог рассматриваться и с иной точки зрения: эта страна с ее громадными хлебными, а главное – нефтяными богатствами представляла для Германии – особенно к концу войны, когда ее запасы истощились, – весьма лакомый кусок, и потому следовало ожидать, что немцы, если им не удастся привлечь ее на свою сторону, неминуемо ее просто-напросто завоюют. Этой точки зрения придерживалась дипломатия, стремясь «оторвать» Румынию от Германии и привлечь ее на сторону Антанты.

Правильность таких взглядов дипломатии полностью подтверждена опубликованными ныне мемуарами немецких военачальников, из которых явствует, что завоевание Румынии определенно входило в планы войны германского командования.

Завоевание же Румынии Германией или выступление ее на стороне последней представляло для нас с чисто военной точки зрения громадную опасность, ибо в результате немцы получали в свое распоряжение обширный плацдарм для удара во фланг и тыл Юго-Западного фронта. Этим могла бы быть пресечена возможность нашего перехода в наступление на этом фронте, и вся подготовка к этому наступлению была бы сведена на нет. В этом случае нашему Верховному командованию пришлось бы для восстановления положения принести гораздо большие жертвы, чем те, которые оно фактически принесло для поддержания Румынии после выступления ее на нашей стороне.

Все это, по-видимому, не было в достаточной степени учтено генералом Алексеевым, на что указывает характер, как будто contre coeur[18] принятых им недостаточных мер для поддержания Румынии тотчас после ее выступления. Будь эти меры более решительными, возможно, и удалось бы спасти румынскую армию от полного разгрома и благодаря этому значительно уменьшить количество сил, необходимых для удлинения нашего фронта до берегов Черного моря.

Но, с другой стороны, просто невозможно было предвидеть, что семисоттысячная румынская армия окажется до такой невероятной степени ни на что не пригодной. А генералу Алексееву после Брусиловского наступления и серьезных по