— Пришел какой-то молодой человек, Образцов. Просил доложить, — сказала она с порога.
— А, Николай Образцов, знаю, пускай обождет, я скоро закончу, — устало махнул Васенко рукой.
Возвращаясь к себе Нина заметила, что Образцов стоял возле машинки и читал срочное письмо, лежавшее на каретке. Дробышева поспешно вынула из машинки бумагу и спрятала в стол.
— Прячете? — легкая усмешка пробежала по лицу Образцова. — Напрасно, я коммунист. Может, слыхали о «Марусе»?
— Нет, не слыхала… а партийную кличку вы легко выдаете! Читать без разрешения деловые бумаги вам даже кличка «Маруся» не дает права! — ответила Нина и закусила губу. Она не могла простить себе свою оплошность и отвернулась к окну.
— Можно войти?
— Нельзя. Васенко занят, — сдержанно ответила девушка.
И вот сейчас, встретившись с Образцовым, она неохотно кивнула головой и поспешно зашагала к станции.
Поднявшись на виадук, девушка оглянулась. Образцова не было. Но то, что она увидела, заставило ее побледнеть. Внизу стоял длинный ряд теплушек. Возле них суетились солдаты. С лязгом открылись двери двух вагонов, и на перрон друг за другом под окрики каппелевцев вышли заключенные.
— Нет, не может быть! — прошептала Нина побелевшими губами и пристально стала вглядываться в лицо молодого арестанта, одетого в серую солдатскую шинель. Заключенные выстроились попарно. Началась перекличка. Напрягая слух, Нина услышала имя, от которого замерло сердце.
— Виктор Словцов!
— Я! — ответил арестант.
«Он…» — прошептала Нина и с силой сжала железные перила моста.
Окружив колонну плотной шеренгой, щелкая ка ходу затворами винтовок, конвоиры повели заключенных к тюрьме. Нина поспешно сбежала с виадука и, когда передний солдат прошел мимо нее, бросилась через ряды конвоиров к Виктору, повисла у него на шее. Не скрывая слез, нежно гладила его волосы, смотрела в дорогое лицо.
— Нина! — Сколько скрытой муки и сердечной теплоты прозвучало в голосе Виктора. Прижав к себе девушку, он готов был сам разрыдаться.
В рядах произошло замешательство. К Нине подскочил конвойный офицер и оторвал ее от арестанта.
— В тюрьму хочешь? Вон отсюда! — завопил он.
Арестованные, сурово хмуря лица, двинулись вперед. Виктор сделал попытку выйти из рядов, но звук винтовочного затвора заставил его попятиться. Поднимая пыль, колонна вышла на тракт.
Глава 4
В январе 1918 года прибывший с фронта в Челябинск Виктор Словцов был направлен губкомом РКП(б) в станицу Усть-Уйскую. Выехал он туда вместе с группой делегатов первого казачьего съезда. Проехав стороной Марамыш и Альменево, участники съезда разъехались по своим станицам и поселкам. Из села Дулино Словцов продолжал путь с казаками, братьями Новгородцевыми Петром и Михаилом.
Старший Новгородцев ехал впереди и, поправляя изредка ремень винтовки, висевшей на спине, зорко оглядывал местность. Время было тревожное. В ближайших от станицы поселках Луговском и Подуровке Советы еще не были организованы, там попрежнему хозяйничали атаманцы. Да и в самой Усть-Уйской влияние дутовцев и местных богатеев было сильно.
— Сейчас дело пойдет быстрее, — продолжил начатый разговор Михаил, — главное, чтобы ты как уполномоченный губкома был с нами. Шашкой мы владеть умеем, а вот слово сказать народу, да так, чтобы оно дошло до души, мы не мастера.
— Да и я не хвалюсь, — заметил, улыбаясь, Виктор.
«Видать, дельный парень», — подумал одобрительно Петр и придержал коня.
— Ты в первую очередь расскажи казакам о декретах Советской власти, а я — что говорилось на съезде.
Некоторое время ехали молча. Белоснежная равнина сливалась с горизонтом. По ней изредка кружились снежные вихри. Мороз крепчал.
Виктор глубже натянул на голову башлык и, придерживая лошадь, спросил Михаила:
— Давно с фронта?
— Вместе с брательником, с семнадцатого.
— Ну как, изменилась за это время станица?
— Как стояла, так и стоит, — усмехнулся младший Новгородцев. — Раньше правил атаман, и сейчас он сидит в управе со своими дружками.
— Наших активистов много? — продолжал расспрашивать Виктор.
— Человек около двадцати.
— Михаил, ты забыл про Елшанку, — прислушиваясь к словам брата, отозвался Петр.
— Верно, — согласился младший Новгородцев. — Елшанка это часть станицы. Живет там казачья беднота, — объяснил он. — Петр, ты, пожалуй, прав. Елшанка в дружбе с атаманцами не живет.
— Ну вот, слона-то и проглядел, — укоризненно заметил брату старший Новгородцев. — По приезде мы, пожалуй, с Елшанки и начнем, — сказал он Виктору.
Братья Новгородцевы очень отличались друг от друга.
Плотный, коренастый, с широкими плечами, короткой шеей, закутанный в солдатский башлык, Петр смотрел на все серыми глазами из-под густых щетинистых бровей спокойно и серьезно.
Круглое лицо младшего Новгородцева с едва заметными скулами, с задорными, смеющимися глазами, было подвижно и говорило о смелости и отваге. Елшанцы любили Мишку за удаль. Никто не мог так ловко рубить лозу, нырнуть на всем скаку под брюхо лошади, схватить с земли серебряный рубль и проскакать по плацу стоя на коне. Молодой Новгородцев вместе с братом в первые годы войны лихо дрался с немцами. Но однажды Петр привез из одной пехотной части газету и обратился к нему:
— Почитай-ко вслух… а вы, ребята, послушайте, — Петр внимательно посмотрел по сторонам.
В те дни на фронте стояло затишье. Где-то далеко была слышна редкая артиллерийская перестрелка.
Михаил развернул «Окопную правду» и подвинулся ближе к костру. В ней рассказывалось о том, что германская война выгодна лишь капиталистам и несет разорение трудовому народу. Впервые в душу молодого Новгородцева запали слова истины и пошатнули его веру в царский строй.
После февральской революции братья не пропускали ни одного митинга, где выступали большевики.
Когда они приехали домой, станица уже разделилась на два враждебных лагеря. Власть в Усть-Уйской была еще в руках атаманцев. В Троицке, в соседнем селе Дулино и в других деревнях организовались Советы. Надо было что-то предпринимать. Избранные на собрании фронтовиков делегатами на первый казачий съезд, братья Новгородцевы поехали в Челябинск с наказом прислать в станицу организатора.
В помощь им губком партии и направил Виктора Словцова.
В Усть-Уйскую они вернулись под вечер. На улицах было безлюдно. В богатых домах зажигались огни, казачки неторопливо гнали на водопой скотину. Проехав мост, всадники повернули коней на Елшанку и остановились возле небольшого домика, стоявшего на берегу.
— Поживешь пока здесь. Останавливаться у нас опасно, — слезая с коня, сказал Петр Словцову. — Старики здесь надежные: три сына у них в красногвардейском отряде, ушли на Дутова. Давай заходи.
Михаил решил поставить лошадей на отдых, взял их за повод и повернул в переулок.
Хозяин домика, высокий казак, Егор Максимович Летунов провел старшего Новгородцева и незнакомого человека в чистую горенку.
— Ты, Петро, пока ездил в Челябу, наши правленцы решили итти на Троицк. Не мила им, видишь, советская власть, да и фронтовики начали поджимать, — старик Летунов перевел глаза на Виктора. — Вчера казаки были у меня, ждут только вас, спрашивали о вашем приезде.
— Сегодня, Егор Максимович, я еще зайду попозднее. Тебе придется маленько померзнуть в переулке, — прощаясь, сказал Петр.
— Не первый раз. Покараулю. А то, нерове́н час, налетят атаманцы, упаси бог, — отозвался Егор Максимович.
Согревшись горячим чаем, Виктор прилег отдохнуть в горенке. Разбудил его разговор, доносившийся из избы.
— Что-то долго Петра нет, должно, с дороги притомился, отдыхает, — произнес мужской голос.
— От Шумихи убродно, снега́ большие. На худом коне намаешься, — отозвался второй.
Было слышно, как в избу вошли еще люди, послышался голос Петра.
— Ну, как наш гость?
— Похоже, спит…
Виктор соскочил с постели и стал поспешно натягивать сапоги. Фронтовиков в избе было человек семь. Поздоровавшись, Словцов уселся возле печки и закурил, Егор напялил на себя тулупчик, разыскал шапку и вышел. Новгородцев оглядел собравшихся.
— Начинать рано. Подождем маленько. Может, Михайло с Рахманцевым подойдут. А на всякий случай — колоду карт на стол, — Петр вытащил из кармана карты, положил их на стол и улыбнулся Виктору.
— Военная маскировка. Кто чужой зайдет — все в порядке: казаки играют в карты. У нас зимой в станице по вечерам это принято.
Младший Новгородцев с Рахманцевым не заставили себя ждать.
Словцов внимательно вглядывался в лицо каждого. Одетые в военную форму, но без погон, фронтовики оживленно разговаривали друг с другом. Видимо, их давно спаяла крепкая дружба. За исключением семнадцатилетнего Гриши Рахманцева, сидевшего у порога избы, все умели владеть оружием.
Старший Новгородцев поднялся из-за стола, прибавил огня в лампе, не торопясь начал рассказывать о решениях казачьего съезда в Челябинске.
— Казачество когда-то было опорой царизма. Нам с малых лет твердили, что казак должен стоять грудью за веру, за царя и отечество. Германская война научила нас многому. Мы своими глазами убедились, что значит царский строй, что означает отечество, где верховодят капиталисты, куда ведет власть атаманов. Теперь царя нет, а в Оренбурге попрежнему командует монархист Дутов. У нас в станичном правлении был раньше Сироткин Тимофей и сейчас он там. Значит, от чего ушли в четырнадцатом году, к тому опять пришли. До каких же пор будем терпеть на нашей шее монархистов? — Петр обвел взглядом собравшихся. — Казачий съезд решил сбросить атаманов, установить советскую власть во всех станицах. В своей работе опираться на Союз рабочих и крестьян, на партию большевиков! — не привыкший долго говорить, Петр выдержал большую паузу и продолжал:
— Посудите сами, в России с октября семнадцатого года установилась власть Советов, а мы с атаманами живем, как на острове.