”
Годы спустя я с приятным удивлением нашел то же предположение у Набокова.
11 августа. Утром выехали в замок и по пути завернули в городишко Тоди. N купил в антикварной лавке здоровенную аптекарскую вазу (из-под цветной воды).
Первый ужин в замке – наполовину понятный треп благовоспитанных людей. Мои хоромы: две огромные и по площади, и в высоту комнаты с видом на зеленые горы.
12 августа. Ходил искать пруд. Жара, подсолнухи и кукуруза на выпуклых холмистых полях. Детский запах зноя, Украины и проч.
Два новеньких… Забавно видеть, как из стерилизованно-вежливых незнакомцев выкристаллизовываются маленькие общности по тайным слабостям и пристрастиям. Нэнси – явная алкоголичка: с вечера она прелестна, с утра идет пятнами и некстати улыбается. Знакомые материи.
Курит в замке только владелец – старенький граф, когда изредка наведывается.
Мне живо вспомнился такой же фарфоровый старичок – отпрыск обездоленного революцией знатного русского рода, князь Г. Он, вероятно, для придания всему почину аристократического лоска участвовал в довольно фантасмагорической литературной гастроли. Предводитель поездки, обрюзгший комсомолец хорошо за пятьдесят, с особым сладострастием выговаривал “Ваше сиятельство”, распахивая перед высоким парижским гостем дверцу видавшего виды “Мерседеса”. Князь, казалось, не проронил ни слова за всю фестивальную неделю, но на прощальном банкете требовательно постучал черенком вилки о бутылочное горло, добился тишины, встал, приосанился и произнес:
Пью за здравие больных,
За свободу пленных,
За хорошеньких девиц
И за нас, военных!
Повеяло штабной рутиной позиционной войны. Впрочем, я, как водится, зарапортовался.
14 августа. Еще новенький, вернее, муж одной из здешних писательниц, американки. Он итальянец, которого в десять лет родители увезли в Америку. Узнав, что я русский, гость обнаружил удивительную даже для соотечественника начитанность и внимание к прочитанному: вспомнил из “Хаджи-Мурата”, как солдат курит, вырыв ямку в земле и продев в нее чубук.
16 августа. Перуджа отложена. Вместо этого ходили с N пешком к развалинам крепости, а после – на маленькое местное кладбище. Зной, гравий, склепы в три-пять этажей, как купейные полки. Зачем-то списал имена и даты под размытой фотографией двух стариков:
Ann Quartucci (1875–1949)
Luigi Benedetto (1845–1937)
Рядом – свежие цветы в стеклянной вазе, обложенной для устойчивости кирпичами.
Вечером (поскольку воскресенье и кухня выходная) большинство насельников ушли в ресторан в Умбертиде, а мы с N довольствовались своими припасами. Он сделал два итальянских салата: из аниса и помидоров с сухарями и ветчиной.
18 августа. Вчера ездили в Ассизи. Я был там с Вайлем тринадцать лет назад. По словам N, после землетрясения на восстановление Ассизи с миру по нитке собрали такую сумму, что хватило не только на реставрацию фресок Джотто, но и на обновление всего города, что пошло ему во вред: он приобрел вид “культурной достопримечательности”. И все равно… Фонтаны и каменные ванны для стирки, каменные улицы-лестницы вверх-вниз, в арке фреска XVI века: среди прочего – ссущий черт, которого некто тянет за хвост, и сидящий в кресле кобель с огромной эрекцией. Я решил, что изображен ад, но N сказал, что картинка вполне мирская.
Между тем в этом доме творчества довольно дурацкий режим, который мешает сосредоточиться. С утра постирушка, потом на ланч заявились и щебетали какие-то гастролирующие ирландские поэты, в три – у меня в номере индивидуальная, как и у каждого из постояльцев, фотосессия (фотограф – красавица итальянка с кольцом в носу), в 6.30 – презентация южноафриканца… Пионерский лагерь какой-то: мероприятие на мероприятии.
19 августа. С утра собрались в Губбио. Заминка с автомобилем, но в конце концов поехали. Сперва по пути свернули в Читта-ди-Кастелло (Подольск, в сущности). В одной церкви – картина Вазари, двухтомные “Жизнеописания” которого я купил в букинистическом в 9-м классе, решив заделаться интеллектуалом.
Каменные города без деревьев на улицах, светлый камень, траченный временем. Произвольная кладка: камни, кирпичи, бой, отчего замечательная пестрота. Лишайник на стенах, будто старческая гречка. Зной, яркое небо, светлый камень – и тени в дверных проемах и арках кажутся угольно-черными.
Собственно Губбио. Прекрасный в три-четыре яруса город. Сначала поднялись на фуникулере на самый верхний ярус к герцогскому замку. В нишах церкви мощи святых и блаженных – мне по грудь, сморщенные, с какими-то зверушечьими ручками и лицами. Патио и галерея герцогского дворца. После спустились ярусом ниже. Панорама. Выпили по второму кофе. Еще ярусом ниже – блистательная прямоугольная площадь, не очень людно, много маленьких собачек на поводках. И уже вовсе на спуске – как гром среди ясного неба – американский кочевой джаз-банд в оранжевых безрукавках и джинсах, человек двенадцать-пятнадцать строем, в шеренгу по трое, сплошь духовые и ударные, двинулся вниз, увлекая за собой зевак, включая нас. Играли одну и ту же мелодию “Роллинг-стоунз” – “I can’t get no satisfaction”, посетители уличных кафе повскакали с мест, толпа росла и прибывала… Молодые францисканцы с неподдельным участием на ходу притопывали и прихлопывали в такт музыке.
20 августа. Дорога в Урбино по серпантину и сквозь длинные тоннели. Герцогский дворец. Запах сажи из средневекового камина с зевом в человеческий рост.
Ланч в остерии. Я сидел на “американском” конце стола, и коллеги-американцы резвились и ностальгировали под американскую ретро-попсу, которую крутили в заведении.
По приезде смотались в Умбертиде. Затрапезный и оттого вдвойне славный городок: тут и стильная ж/д станция, и пустырь за церковью, очень по-кирилловски[7] поросший муравой. Ландшафт сновидения. Улицы Карла Маркса, Юрия Гагарина, Джона Кеннеди…
На окраине, говорят, есть блядская точка.
Дома рано ушел спать, но не мог уснуть, потому что на танцплощадке внизу в долине крутили музыку, иногда в точности ту же, что и в моем детстве и отрочестве. Кому-то сейчас семь или двенадцать.
22 августа. Сегодня здесь проездом чета славистов. Муж занимается чтением в России, сейчас – кругом чтения Николая I и его семьи. Выпытал у него, как называется роскошное дерево, под которым я приспособился сидеть с ноутбуком: он сперва сказал, что quercia – дуб, а после моего протеста предложил leccio – каменный дуб.
Я сверился с Интернетом, похоже на правду. А уже через день-другой чуть не подпрыгнул над книгой от радости: «… играющая толпа стен, террас и куполов, покрытая ослепительным блеском солнца. И над всей сверкающей сей массой темнели вдали своей черною зеленью верхушки каменных дубов из вилл Людовизи, Медичис, и целым стадом стояли над ними в воздухе куполообразные верхушки римских пинн, поднятые тонкими стволами” (Гоголь, "Рим”).
Совсем не считаю Гоголя мыслителем, но вот такое его соображение мне очень нравится: “Смотрите на пользу, а не на красоту. Красота сама придет. Пример вам города: лучше и красивее до сих пор города, которые сами построились, где каждый строился по своим надобностям и вкусам; а те, которые выстроились по шнурку, – казармы казармами… В сторону красоту!” ("Мертвые души”, II часть)
Но подозрительна истина, не знающая исключений. Из трех "амстердамов” – собственно Амстердама, Нью-Йорка и Петербурга – последний выстроен как раз "по шнурку”, и ведь хорош! Ансамблевый, как Париж, но не буржуазный, а с приветом. Какая-то нежилая красота – безучастное совершенство, то ли природы, то ли шедевра искусства, напрочь равнодушных к твоему присутствию.
24 августа. Сегодня ровно год Петиного впадения в коматозное состояние[8].
27 августа. Вчера после ланча супруги Л. позвали меня с собой в Сполето. (Он – американец, еврей, адвокат, на свой страх и риск защищает обманутых акционеров. Двухметровый бритый паганель, снимающий показания наладонного компьютера даже на салфетку в ресторане – ничего, кроме дела, его не интересует. Еще, впрочем, карате.) По дороге Л. хотели передохнуть в Тоди, но поскольку я уже был там, сошлись на совершенно произвольном и нетуристическом местечке Акваспарте. Тем показательней! Красота здесь норма: городишко на ять. Плакаты коммунистов (их вообще немало в Умбрии).
Сполето – большой город. Запарковались с трудом. Меня, забалованного здешними видами, покоробили строительные краны и вообще обилие реставрации. Сунулись было в римский театр, но я дал задний ход, когда оказалось, что просмотр платный, – уже видел нечто подобное в Иордании и где-то еще. Крепость, цель нашей поездки, закрывалась, но мы нашли по путеводителю знаменитый акведук: диво дивное. Гигантские арки над пропастью, поросшей лесом. Огромные тени от проемов акведука на закатном солнце.
Много монументов (то в одном городе, то в другом) жертвам Первой мировой войны. А в России ее как и не бывало. Чтобы не отвлекала от Октября.
29 августа. Я предложил поехать куда-нибудь купаться. Ехали почти наугад гористо-лесной дорогой в сторону Тразименского озера. По дороге, на серпантине, заметили глубоко внизу красивые руины крепости. Решили глянуть вблизи. Боргетто Рокка-ди-Пьерле – что-то вроде городища. Чувство, какое испытываешь в российской глухомани: деревенский запах, квохчут куры, брешут псы. Любопытные (но приветливые!) взгляды вдогонку, корявые старики в сандалетах, надетых на носок. Огромная полуразрушенная башня, увитая плющом; заглянули внутрь через зарешеченное окно. Внутри вымахало дерево, и вся стена изнутри, как и снаружи, в чем-то вьющемся. Неподалеку отличный горный отель на пять-шесть номеров – такой же в прошлом “кремль”, но отреставрированный. Кормить без предварительного заказа нас вежливо отказались, но пива дали. Вокруг и около этого приюта преспокойно бродят кабаны, поджарые, величиной с дворнягу. Спустились в долину в городок Меркатале и сели на улице