за столик траттории Mimmi. Сумерки, желтые, как на детских рисунках, фасады двухэтажных домов, ставни закрыты, полное безлюдье, причина которого – трансляция футбола, доносящаяся из-за ставен. Половина луны, кувшин красного вина, вкусная еда… Невероятно!
31 августа. N нашел почти наобум на карте местечко, где родился Микеланджело, – туда и направились безо всяких обязательств. Забрались в горы, стало существенно свежее, лес грабовый и буковый, темно-зеленое аквариумное освещение. Виды – самые невообразимые. Я скомандовал себе “вольно”: можно не запоминать, а выдумывать задним числом по максимуму – все равно будет мало. Внизу – большое кривое озеро. Наудачу свернули по стрелке в Santuario Francescano della Verna (Францисканское святилище Ла Верны). Огромный монастырь на отвесных замыленных очертаний скал вокруг пещеры Св. Франциска. Все очень ухожено; столпотворение, но благообразное. У входа (как и у нас перед Савва-Сторожевским монастырем) торговля всякой ремесленной всячиной и экзотической снедью. Купил баночку трюфелей за 10 евро – подмешивать в макароны. На выгоне при подъезде к аббатству – стадо белых буйволиц врассыпную, а ниже – отара овец и козлов с бубенцами, пастух в шортах и два игручих пастушеских белых больших щенка породы маремма.
Добрались до Капрезе, где родился Микеланджело. Церковь Св. Иоанна Крестителя XIII века, здесь он был крещен. Пока N по моей просьбе фотографировал меня у церковного портала, подъехал маленький автобус, из которого вывалились десятка полтора душевнобольных. Взрослые, суетливые, торжественные. Расположились для группового фото на церковных ступенях. Женщина за сорок с большой прижатой к груди тряпичной куклой с резиновой головой (из тех, что находят на русских дачных чердаках) в сильном волнении приглаживала свободной рукой короткую стрижку и привставала на цыпочках, стараясь попасть в кадр. Другая молодая женщина по подсказке воспитателя или врача попробовала было примоститься на корточках на переднем плане: хотела сделать это залихватски, но потеряла равновесие и плюхнулась на попу. Душераздирающее зрелище. Но ведь их возят!
В здешних стремительных сумерках добрались до Ангьяри. Краше я ничего не видел, впрочем, так здесь кажется постоянно. Я, представитель цивилизации садоводческих товариществ, по собственному опыту знающий, каково это – проложить через шесть соток дорожку из песчаника, о которую бы не спотыкалась тачка, постоянно прикидываю затраты труда на эти горные городки-соты, на искусственные террасы под поля и т. п. И все это дело рук народа с самой праздничной и легкомысленной репутацией!
Закат, грязно-желтые изумительные дома с затворенными ставнями, камень-камень-камень, рябой, в крапинку, замечательно пестрый. Ткнулись на центральной площади в одно заведение, в другое – только паста и пицца. А нам охота чего посущественней. Поднялись на уличный марш и нашли открытый разлатый ресторан прямо в сквере. Взяли по тарелке мяса с грибами, по помидорному салату, пива. За соседним столиком местные жирные тетки тихо-мирно глушили красное вино. Удивляет, что могут сидеть два молодых мужика, в трениках, с трехдневной щетиной, вполне понятного вида, и вдумчиво есть, уговаривая под обильную закусь… 0,7 минералки.
Уже в темноте на ночь глядя заехали в Читта-ди-Кастелло, поскольку прослышали про тамошнюю ярмарку (или фестиваль, по-здешнему). Там дело шло к концу, но еще было на что попялиться. Ремесленники в средневековых национальных костюмах вращали гончарные круги, плели корзины, красили шерсть, варили мыло, ковали ножи, плели кружева, готовили допотопным образом всякую еду. Даже проститутки сидели на ступеньках под вывеской Вассо е Venere в старинных одеяниях. Потом, с хохотом задирая прохожих, под барабанный бой прошла по ночным улицам процессия в масках и на ходулях с двумя оторви и брось девками во главе. Толпа, но никакого страха не испытываешь – в воздухе веселое легкомыслие. Я вспомнил, как стал свидетелем празднования “Алых парусов” в Петербурге – специального торжества для выпускников. Все живое прячется, город на целую белую ночь отдается на милость пьяных орд.
Впрочем, бывалый европеец N заметил по поводу умилившего меня фестиваля, что при Муссолини с фольклорными представлениями дело обстояло еще лучше.
Строго с последним днем лета ночами стало прохладней: сегодня первый раз под утро натянул на себя одеяло – до сих пор обходился простыней.
3 сентября. Вчера утром обитателей замка разбудила ружейная пальба: видимо, начался охотничий сезон, из окна я видел, как над зарослями взмывали в воздух куропатки.
Вчера же всей гоп-компанией ездили в Ассизи.
Ланч в пригороде Ассизи в ресторане самообслуживания. Мои застольные визави-иностранцы были сильно удивлены, узнав от меня, что Горбачев многословен, бессвязен и говорит с провинциальным акцентом. Для них он – златоуст.
Сегодня в замке с утра суета и мелькание швабр: приезжает американский культурный атташе в Италии.
4 сентября. Вчера был вечер X. – негритянское пение. Мне понравилось.
Потом – пышный ужин. Директриса сперва сказала здравицу в честь бенефицианта X., потом поблагодарила своих помощников и лишь в последнюю очередь помянула высокого гостя – атташе. Мне это чудно: сиди какая-нибудь такая же шишка за российским официальным столом, все бы, скорей всего, вились вокруг него.
Чувствуется осень, и смеркается все раньше и выразительней. Вчера коротко гулял в полнолунье: черные тени от кипарисов, мертвенного цвета пологое кукурузное поле.
6 сентября. Вчера в 9.00 в Ареццо. Я был нехорош, два-три раза прикладывался (сначала на полпути – рюмка граппы и уже в Ареццо – два бокала вина и пиво), но держался. Многолюдная барахолка. Купил африканский ставень и шар для игры в бочче, черный, в ссадинах, тяжелого дерева. По возвращении ходил “кремнистым путем” – из тех прогулок, что уже не забуду: шелест сухих стеблей кукурузы, дуплистые оливы, подсолнухи сплошь черные, как обгорелые. Выучу наизусть каждый фрагмент пути, чтобы в Москве перед сном “гулять”. Дважды, поднимаясь по проселку, прокричал “бонджорно” незнакомому дядьке, стоящему возле приткнувшейся в кусты легковушки, и удивился, что его перекосило; потом сообразил, что он – охотник в засаде, и мои приветствия ему вовсе ни к чему.
Наворовали с N кукурузы на обед, оказалась совершенно несъедобной – мучной сорт. Потом лазили в часовню при замке. Старье, церковные одеяния и утварь, какашки летучих мышей.
Сильный ветер, и по всему замку ухают двери под сквозняками: то одна бабахнет, то другая – аж побелка с потолка сыплется на каменный пол.
10 сентября. Доехали до монастыря, который едва виднеется из моего окна. Чудно, будто очутились в России: на территории бездействующего монастыря – автобаза. Неподалеку – славный терракотовый памятник тенору Джильи, чуть выше человеческого роста. Просто так, Джильи даже не здешний уроженец. Просочились на территорию монастыря-автобазы, благо был обеденный перерыв, и работяги разбрелись. Побродили, озираясь, по пустым замусоренным бывшим кельям. N высмотрел какой-то грязный широкогорлый сосуд литров на восемь. Сказал, что это ручной работы старинная винная бутыль, которую он приспособит под вазу для цветов. Когда я глянул на нее вечером, уже отмытую, я крякнул от зависти: кривая-прекривая посудина зеленоватого стекла.
В связи с этим странным монастырем-автобазой я подумал, что докатись Красная Армия до Италии, какое бы здесь вплоть до развала соцлагеря в конце восьмидесятых царило грузинско-болгарское курортное убожество: знакомое до боли, постылое и свое – бетонный долгострой, грязища, разливная и бутилированная кислятина с осадком, поддатые горняки-сибиряки-передовики по путевкам и курсовкам, запах общепита, волейбол в кружок и с женским повизгиваньем…
Потом поехали наугад, затесались в какую-то высокогорную глушь – глаз не оторвать: огромные многоярусные ямы воздуха, горизонты, горизонты, горизонты.
Ночью в комнату снова влетела летучая мышь.
13 сентября. Визгливые маленькие черные собачки в вольерах на задах замка, как я сегодня выяснил, предназначены для охоты на трюфели. В округе – брех этих песиков.
15 сентября. Встал в 7.00. Курил на крыльце замка, укрывшись от дождя, когда со сложенным зонтом из комнаты Нэнси вышел Z, композитор. Минутное замешательство. Ай да Нэнси! Взыграла беспричинная мальчиковая ревность!
Ближе к полудню я сделал благодарственную запись в гостевой книге и рассчитался за услуги. Время откланиваться.
Кажется, что некоторые города можно с завязанными глазами узнать по звуку: в Венеции это тарахтенье колесных чемоданов по плитам мостовой и щелканье фотозатворов. А в летнем Петербурге – экскурсионный галдеж зазывал и гидов, усиленный громкоговорителями и отражаемый несметными речками и каналами.
Впрочем, можно и по запаху: Нью-Йорк пронзительно пахнет восточной стряпней, на которую не пожалели карри, а Венеция – рыбой, точнее – магазином “Рыба” на правительственной стороне Можайки. Там неподалеку “Аптека”, где я уже более полувека назад косился тайком на презервативы в витрине и куда бегал за кислородной подушкой, когда отцу делалось нехорошо с сердцем.
Проверено: в самых прославленных городах мира – в Лондоне, Нью-Йорке, Венеции – с особой жалостью вспоминаешь родителей: прожили жизнь и НИ РАЗУ не сфотографировались у львов Трафальгарской площади, на Бруклинском мосту или на Сан-Марко!
Сесть на лавочку в каком-нибудь первом попавшемся дворе или сквере; закурить или не курить, если бросил по состоянию здоровья. И думать снова и снова: “Господи, как быстро это все подошло к концу!..”
2018