Дверь спальни открывается, впуская в комнату яркий свет и мамину голову в бигуди.
— Ребятки, спать пора.
— Мама похожа на ёжика, только яблока на голове не хватает.
Пока отец машет рукой, чтобы супруга им не мешала, дочь радуется своей шутке.
— Понимаешь, дорогая, — глава семьи делает нарочито серьёзный голос, — ребёнок интересуется, не едят ли собаки людей. Я не могу оставить этот важный вопрос без ответа.
— И тебе требуется помощь?.. — женщина несколько раз ударяет себя кончиками пальцев по лбу.
— Лучшая помощь…
— Да, я знаю — не мешать папе. И всё же, родной, ребёнку пора спать. Завтра у неё шесть уроков и музыка.
— Ладно-ладно, — ответил отец, — всего десять минут.
— И ещё минуточка, — добавляет Виктория, но уже невесело. Ей хочется смотреть на снег, стоя у окна, поливать бесчисленное количество раз эухарис и говорить с папой.
Дверь спальни закрывается, и слышно, как мама начинает застилать в соседней комнате постель. Тик-так. Силуэты комнатных цветов на окне. Тюль с райскими птицами, и слабый свет ночника.
— Я знаю, что собаки не едят людей, дочка. Собаки — очень преданные человеку существа. Более того, им иногда присущи такие высокие человеческие качества, о которых даже люди не всегда помнят. Например, сострадание. Я расскажу тебе историю, которая случилась очень давно. Мне было столько же лет, сколько тебе сейчас. Твой дедушка, тогда ещё молодой, не седой, старался воспитать во мне, ребёнке, уважение и любовь к животным. Однажды мы пошли на прогулку, и он взял с собой Трезора. Это была немецкая овчарка, очень большая и страшная. Жил Трезор у соседа и всегда зло скалил зубы, когда видел меня поблизости. Он очень не любил детей за их баловство, да и мы частенько забрасывали его будку снежками и камнями.
— Ты так делал, папа? — Виктория посмотрела на отца с недоверием.
— Детству свойственна жестокость. Если бы наш эухарис мог говорить, то сказал бы, сколько листиков ты оторвала у него, пока была маленькой. Ты дёргала папу за усы, рвала книжки и ломала игрушки. Это нормально. Главное, теперь ты этого не делаешь, ты хорошая девочка с добрым сердцем.
Вика улыбнулась и задумалась.
Отец рассматривал свою дочь. Как он любил эту маленькую крошку, её густые волосы, большие глубокие глаза, это детское родное личико. Вот оно — главное дело жизни. Дело, которое делает нас, родителей, вечными. Вечными, потому что через десятки лет энный праправнук будет отвечать на подобный же детский вопрос. У правнука будут такие же, как у нашего героя, усы, его же голос, такие же толстые и торчащие вены на руках. Дитё, убаюкиваемое его историей, увидит Викины сны, ибо сны наши, подобно чертам лица, передаются из поколения в поколение.
— Что было дальше, папа?
— Мы пошли гулять, — мужчина трёт нос, пытаясь вспомнить детали. — Твой дед вёл Трезора на коротком поводке, чтобы тот не бросился на меня. Я шёл с другой стороны и видел злые собачьи глаза, которые пытаются улучить момент для броска в мою сторону. Я видел вздыбленную шерсть, голодную слюну на его громадных клыках. Я спросил отца, может ли собака полюбить меня. Он ответил, что главное — не показывать животному свой страх. Мы дошли до магазина, а я так и не мог сообразить, как можно не бояться такое чудище. Отец привязал Трезора к металлической трубе и ушёл покупать продукты. Было очень холодно, может, поэтому я, будто взбесившись, прыгал вокруг собаки и показывал ей язык. Мне было весело, я знал, что собака крепко привязана и не представляет для меня никакой опасности. Трезор не лаял, а просто смотрел в мою сторону с упрёком. Но тогда я не понимал этого. Вышло так, что твой, Вика, папа неожиданно поскользнулся и упал на трубу. Прямо высунутым языком на холодный металл… Язык в один миг примёрз, намертво приклеился к железяке. Я стоял беспомощный в полуметре от Трезора, пытаясь всё же вырваться. Сам себя поймал в ловушку… Пёс встал и оскалился. Было что-то злорадное в его глазах. Шаг, ещё шаг. Я заревел во весь голос. Сейчас Трезор будет меня есть.
Виктория зажмурилась, на её глазах выступили слёзы. Она вжалась в подушку и задрожала всем телом.
«Вот осёл, — промелькнуло в голове отца, — Рассказываю всякие гадости ребёнку на ночь».
— Вика, ты что? — горе-рассказчик постарался вложить в этот вопрос как можно больше весёлых ноток. — Всё закончилось хорошо. Трезор встал на задние лапы и лизнул меня в лицо. Понимаешь? Ему стало жалко трясущегося от страха ребёнка, он по-человечески сопереживал, по-собачьи искренне успокаивал меня. Я чувствовал его шершавый язык, тёплое дыхание.
Виктория заметно повеселела и даже убрала одеяло от лица.
— А как же язык, папа?
— Пришёл твой дед, увидел всё это безобразие и побежал в соседний дом за горячей водой. Забавно было видеть, как через некоторое время он появился из подъезда с дымящимся на морозе чайником в руках. С трудом, но язык мы отклеили. А с Трезором с тех пор мы стали большими друзьями и часто гуляли вдвоём.
Тик-так. На часах — одиннадцать. Силуэты комнатных цветов на окне. Из-за туч выглянула луна. В комнате стало светлее.
— Пап, теперь я хочу сказку про добрую собаку.
— Спи, малышка, спи. Папа пойдёт пока придумывать её. Сказку про добрых собак и добрых людей…
Виктория спит по-детски безмятежно, раскинув в разные стороны свои милые белые ручонки. Отец долго смотрит на луну, плывущую среди облаков.
Дочери снится Трезор — смелый лохматый «немец», бросивший вызов всему злу, существующему в её детском, сказочном мире.
«Как мы часто говорим неправду своим детям, — думает отец. — Ради чего? Ради того, чтобы ребёнок рос в сказке? Как же тяжело им, нашим детям, будет потом столкнуться со взрослой реальностью»…
Мужчина тяжело вздыхает, и взгляд его падает на шрамы. Левая рука будто надрезана белыми полосками — напоминанием о Трезоровых крепких клыках…
Педагогический сонет
Строка первая (вступительная)
Этого не должно было быть лет пять назад в посёлке Тоцкое, где я коротал время перед стрельбами на полигоне. Молодая мамаша колотила по щекам своё трёхлетнее чадо, подбирая ненормативно-звонкие словеса. Ребёнок не плакал, но в его глазах уже лежала эта фатальная российская грусть. Нам обоим было одинаково больно — мне и этому совершенно незнакомому малышу.
Чуть позже, сжимая рычаг горящего танка, я всё думал о его жизни и, поверьте, почти плакал.
Строка вторая (основополагающая)
Наверное, мы сделали вид, что забыли о главном — НЕТ НИЧЕГО ВАЖНЕЕ ЛЮБВИ!
Гнусный Макаренко, изучив десятки томов литературы по психологии и педагогике, нашёл лишь один верный способ завоевать авторитет у воспитанников… и это была не любовь. Он ли зажёг тот факел, ведущий в пропасть, мне неизвестно. Но идём мы его дорогой. Ломаем и самоутверждаемся.
Строка третья (рационализаторская)
Вот если бы изобрести некий «любометр». Прикладываем его соискателю к сердцу: «Ага! Любви-то в вас, любезнейший, маловато. Нельзя вам пока потомством обзаводиться. Приходите, голубчик, через годик!» Может, тогда бы всё стало понятнее?
Строка четвёртая (скептическая)
Теперь мы прячем свою непригодность за технологии и методики. «Да у меня сто первый разряд по педагогике. Я пил кофе с Пиаже и Гальпериным, когда они спорили».
Строка пятая (обратноизощренная)
Другая родительская паранойя — жертвенность. «Сю-сю! Вот, дитятко, лучший кусочек. Скушай. Папочка так старался специально для тебя». Святой родитель счастлив. Дитё растёт добротно-эгоистичное и основательно загубленное.
Строка шестая (методологическая)
Самое лучше воспитание — отсутствие воспитания. Не трогайте, всё равно не умеете. Просто любите и оберегайте. Они ведь совершенно другие. Как бы мы ни силились мыслить по-детски, не получится.
— Сынок, ты давно это сломал?
— Да, пап, давно-о-о…
— Когда? В прошлом году?
— Нет, утром.
Другая, детская категория времени. Другой образ восприятия и мышления. «И только Самосвал знал, где Снегурка закапана, но он никому не сказал». Эта фраза, недавно брошенная сыном, ещё раз подтвердила моё безграничное уважение к детству.
Строка седьмая (поделочная)
Детское сознание совершеннее и богаче нашего. Есть ли смысл его ограничивать? Сначала мы заклеиваем дверцы шкафов скотчем, а потом удивляемся: а почему наш ребёнок никак не привыкнет помогать родителям по дому?
Пусть ломают вещи — вещи не стоят ровным счётом ничего. Это ведь хорошо, что они ломают: есть возможность достать с балкона рубанок и молоток.
Мы как-то сделали с детьми книжный шкаф почти до потолка. Пилили ДСП по очереди, сверлили дырки и закручивали шурупы. Это занятие одинаково захватило и сына, и дочек. С тех пор дети по-особенному уважительно относятся к дрели и шкафу, впрочем, как и ко многим другим предметам обихода.
Здесь мы вплотную подошли к идеям Б. Скиннера о положительных и отрицательных подкреплениях. Если сформулировать просто: создайте условия для позитивной деятельности своего чада. Ведь нам просто некогда выпиливать с ними шкафы, поэтому малыши крушат уже существующие.
У нас дома все стены заклеены детскими рисунками. И вот на исходе первая пятилетка творчества — пора делать ремонт и выделять под рисунки не все стены, а только одну. Эта стена обязательно должна быть!
Строка восьмая (книжная)
Мы читаем детям на ночь. Чаще этим занимается мама, пока я пытаюсь посадить горящий самолёт и успеть до закрытия молочного магазина.
Читаем сказки по две — три главы. Малыши с удовольствием ждут продолжения. Перед тем как начать чтение, вспоминаем, на чём остановились в прошлый раз. С удовольствием слушали «Волшебные приключения Нильса», «Мальчик-Звезда», «Приключения Буратино», «Три толстяка», «Озма из страны Оз».