«Ты что, тупой?» Всё на квинтах, раз, два, три. Ещё пробуй. Грани стёрлись: дух, старый — какая разница. «Ладно, — наконец спохватился сержант, — завтра продолжим. Я без тебя прорепетирую. Возьми сигарет. Спасибо».
Так у меня в неведомом Тагиле появился сильный покровитель, почти бог, который всегда благодарит десятком папирос. Мы их курили по очереди, как травку, человек по шесть — десять. И в тот момент мой навык игры на инструменте был самым важным, который можно было иметь для благополучия.
Хочу ли я снабдить детей всеми возможными апгрейдами для жизнестойкости? Теперь, когда я увидел эту мысль на листе, склоняюсь к позитивному ответу. Но специального прицела нет — сынок, дочки, учитесь, пригодится. Нет. Моя позиция шире утилитарного и пошлого «полезно».
— Папа, можно я запишусь на музыку? — голос дочери, преломлённый через соты, отягощённый шумом школьной рекреации.
— Да, конечно. Запишись.
Для ребёнка существенно важно решить этот вопрос именно сейчас. По телефону. На пике эмоционального порыва. Она прибила меня этим вопросом, не подозревая этого.
— Слышишь, дочка, запишись!
Четверо грузчиков тянут старую «Пензу» на седьмой этаж. Уже почти ночь. Соседи ликуют — первый клавишный инструмент в подъезде. Это так интригует.
Дети не могут дождаться, пока мы вытрем пыль. Бряцают в шесть рук. Мне тоже хочется понажимать, но места просто нет. Так и стоял с тряпкой в руках. Ждал.
Я не пытаюсь разрешать детям всё. Запрещаю, к примеру, бить по клавишам, проходя мимо инструмента.
— Сынок, ты должен уважать то, что делают твои пальцы! Подкати к пианино стул, сядь, локотки в стороны. И играй. В противном случае закрой крышку.
Дети свободно распоряжаются папиными гитарами — пробуют бренчать и на шести, и на двенадцати струнах. Иногда я кого-то из них усаживал на колено, и мы били по струнам двумя правыми руками. Получалось интересно. Тем более что вещный опыт, опыт прикосновения — важная составляющая глобального опыта.
Теперь мы восстановили нашу старую балалайку. Мастер заклеил треснувшую деку, мы расписали инструмент заново — нарисовали Бременских музыкантов, Фунтика, героев мультфильма «Контакт» с этой божественной мелодией, которая очень нравится моим детям. Покрыли балалайку лаком. Теперь у малышей есть инструмент, который легко держать по-взрослому. Пусть, играя, учатся зажимать струны левой рукой, как мама с папой.
У наших детей есть своё пространство — комната, большой стол для рисования с тремя обособленными рабочими местами, свои ящики в этом столе, свои стулья на колёсах, свои детские компакт-диски для прослушивания в машине, свои кассеты и диски с мультиками. Мы с мамой втискиваемся в оставшееся пространство с большой скромностью и тактом.
Я всегда стараюсь узнать мнение детей: ставить ли детский диск в машине или можно послушать папину взрослую музыку. Радио. Единственное условие — дети должны договориться между собой. Бывает, что мы поём хором, когда надоедает слушать. Едем и поём.
По утрам мы спешим в школу в центре города, и гимн в исполнении Носкова на одной из радиостанций стал для нас некой точкой измерения времени. Вчера нас гимн застал у «Инвертора», сегодня — у больницы Пирогова, а позавчера в восемь утра мы только вели младших в сад и едва успели в школу. Ребёнок может сориентироваться во времени. Сопоставить время и расстояние, вчера и сегодня. Неожиданно дочь попросила поставить гимн России после школы. Я намотал на ус просьбу и записал ей целый диск с гимнами. Носков, Долина, Лещенко, хор мальчиков-девочек… Не предполагал, что получится так уместно. Слова одни и те же, мелодия одна, а гимны разные. Звучат по-разному. Поговорили с детьми на эту тему.
Позже ребёнок заинтересовался разными направлениями музыки. Что такое «попса» и «рок»? Почему папа не воспринимает «попсу»? Мы стали вслушиваться в слова. Вместе. Мне удалось обозначить тему глагольных рифм — качественной и некачественной рифмы, тему образов, сравнений и аллегорий. Через музыку мы вышли на азы стихосложения, причём по инициативе ребёнка.
Я не хочу вырастить неформалов с грязными волосами и цепями, не желаю видеть одуванчиков — правильных и пригожих. Но рассказать о многом, о большем — мой долг.
Дети любят устраивать концерты для родителей. По-серьёзному долго репетируют. Это нечто на стыке театра, концерта и балагана — очень забавно. Главное — не забывать хлопать в ладоши и поощрять.
Мы пытаемся бывать на концертах. Слышать живой звук. Не знаю, отложится ли это у моих детей, как у меня: я всю жизнь помню концерт Рихтера, дрезденского квартета, питерских скрипок. Думаю, что понять или полюбить классику, слушая её на магнитофоне, бесполезно. Я могу включить любимого Рахманинова, но это не принесёт никакого эффекта.
Проверено и другое — жалкая попытка Диснея облачить классическую музыку в современную огранку. Ни диск «Фантазия», ни «Создай мою музыку» в нашей семье не пошли. Детям не интересно смотреть на рисованные кривлянья Мауса под музыку Баха.
А вот, не ожидал, балет «Щелкунчик» на новогодние праздники с антрепризой Деда Мороза — «от» и «до», на одном дыхании. Младшая дочь сидела на моих коленях, чтобы видеть сцену, и я чувствовал, как она содрогается в кульминационных моментах.
Не знаю, что будет завтра. Какие новые моменты и нюансы откроются. Родители растут вместе с детьми. Что придёт ещё в наши головы, неизвестно. Но одно ясно точно: мы будем слушать музыку…
Три пятьдесят
— Очередной читатель! — радостно заявил Хрост, возглавлявший отдел информации в моей газете. Сергей Саныч Хрост был маленького роста, когда-то давно служил на военном корабле, затем попал под трамвай и лишился одной ноги. Вследствие этого трагического события он сменил род деятельности и заделался журналистом. Его коньком стали ироничные тексты в рубрике «Уголок зануды». Он был хорошим человеком, и с ним всегда было интересно раздавить литр-другой, а на следующий день испытывать похожие впечатления за столиком в кафе неподалёку.
— Читатель пришёл! — повторил Сергей Саныч, будто я не слышал. — Уделишь время?
— Пусть проходит… — кисло ответил я, предвкушая очередные неприятные разборки.
В дверях появился высокий человек с белой головой. Было что-то благородное в его облике и костюме. Мне хватило доли секунды, чтобы разглядеть, как нервно трясутся кисти его рук. В последнем номере мы давали разгон продавцам, которые не успевают продать молоко свежим. «Молочник, не иначе», — подумал я. В одной руке посетитель держал весьма потрёпанную газету — наш предыдущий номер.
— Присаживайтесь! — я встал и пододвинул посетителю стул.
— Я не собираюсь… — вздрогнул незнакомец и нахмурился.
— Лариса, — перебиваю посетителя, — сделайте нам, пожалуйста, две чашечки кофе! Вы пьёте кофе, сударь?
— В вашей газетёночке, — пропустив мой вопрос мимо ушей, приступил к делу читатель, — вот здесь, на третьей странице, написано, что молоко нашего завода кислое.
— Уважаемый! Начнём с того, что у меня не «газетёночка». У меня газетище! — делаю вид, что очень оскорбился на такое пренебрежительное отношение к изданию. — Я же не назвал ваше молоко молочьишком.
— Хорошо, — споткнувшись о мои умозаключения, продолжает посетитель. — Ваша газета написала…
— Если наша газета написала, значит, так оно и есть.
Входит «прелесть какая дурочка» Лариса. Она одновременно мать-одиночка и секретарь-самоучка. Но кофе готовит быстро, а об остальном я её никогда не спрашивал.
— Лара, где входящие и почта?
В целом мне плевать и на входящие, и на почту. Просто надо было показать посетителю, что у меня и без него куча дел. Лара прошелестела что-то в ответ, как всегда обнажив свои ряды зубов, и удалилась.
— Кадры, кадры, — тоскливо продолжил я, — как сложно теперь найти толкового секретаря…
— Да, — согласился собеседник, — Я тоже мучаюсь…
Тут я понял, что выиграл поединок. Даже как-то грустно стало: слишком легко получилось. Сломал дедушке хребет. Грелся дедушка, читая газету, грелся, разыскивая адрес редакции, грелся, пробираясь к нам, преодолевая дорожные заторы, грелся в приёмной, ожидая аудиенции, а теперь разом остыл. Не обвиняет он теперь газету, а сочувствует её руководителю. Ещё парочка минут, и будет дедушка окончательно мой.
— Так вот, сударь, — закрепляю успех, продолжая вести собеседника нужным руслом, — если моя газета написала, что молоко кислое, значит, так оно и есть. Моя газета никогда не врёт, знаете ли, не те нынче времена. А вот кто виноват в том, что сотни пенсионеров и простых тружеников покупают некачественный продукт, это совершенно интересный вопрос, о котором стоит поговорить подробнее. Я полагаю, что виноват спекулянт! Вы согласны со мной? Давайте называть вещи своими именами…
Я намеренно использую советские штампы и обороты в лексике — все, которые вспоминаю. Для моего собеседника это родной язык, то, что убаюкивает его внимание…
Через пять минут Лара приглашает ко мне рекламного редактора, и он предметно договаривается с посетителем о раскрутке продукции молочного завода. Дедушку переполняет чувство гордости: его поняли, поддержали и предоставили совершенно невообразимые рекламные скидки.
Рекламный редактор пришлёт завтра к дедушке в офис девочку из своего отдела, которая будет одета в брючный костюм вопреки молодёжной моде. Девочка очарует дедушку фразой, что покупает молоко только его фирмы, а также своей скромностью, заберёт несколько пачек банкнот и ещё полиэтиленовый пакетик с йогуртом лично для неё.
А сейчас я жму дедушкину руку, заглядывая в его глаза.
— Очень рад, очень… Как-то даже странно. Работаю уже три месяца в вашем городе, а до сих пор не имел счастья познакомиться, Иван Филиппович!