— Пошел отдать товарищу книгу, — холодно доложил муж. — Ну так что ж ты все-таки собираешься делать? — Он взглянул на часы. — Уже одиннадцать, и в ветлечебницах никого нет.
Я не успела ответить, да и не знала что. Хлопнула дверь лифта.
Чучик отскочил, как только повернулась ручка входной двери, и навострил уши, приготовившись к приходу нового человека.
— Это что за крашеная лисица? — спросил Петька, увидев его.
— Мама собаку на улице нашла, — ответил за меня муж, и Петька тотчас взглянул на него, проверяя, правильно ли он понял интонацию. Понял он ее правильно; потому что, положив аккуратно книгу, которую принес с собой, на столик, спросил меня с интересом:
— И что ж ты теперь будешь с ней делать?
Так же как муж, он и мысли не допускал, что ситуация требует его участия, и это вдруг разозлило меня.
— Буду искать хозяев, — спокойно сказала я. — Обзвоню все ветлечебницы, вдруг где-нибудь повезет.
— Не повезет, — пообещал муж.
— А может, он у нас переночует? — спросила я. — Волчок уже успокоился, и он в кухне поспит до утра, — упавшим голосом закончила фразу, поняв по их лицам, какую нелепицу предлагаю.
— Нет, знаешь, давай уж с ним распростимся, и чем скорее, тем лучше, — положил конец разговору муж и ушел в комнату, плотно прикрыв за собой дверь.
Петька тотчас, обойдя нас с Чучиком, словно стали мы вдруг чем-то предосудительным, чему не должно находиться здесь, ушел к себе.
— Петя, — позвала я, капитулировав, — Петя, отведи его, пожалуйста, на улицу Юннатов, там врачи — добрые люди, наверняка кто-то дежурит, им проще найти хозяев, отведи, это недалеко.
— Ты же велела мне мыться, — донеслось из комнаты, — а в двенадцать я должен лечь спать, ты же знаешь, что завтра вставать рано.
Он вышел из комнаты в трусах.
— А где чистое? — спросил он, по-прежнему не замечая Чучика, будто его и не было в коридоре.
— Я не успела погладить, найди трусы и майку, там, на диване, пока так надень.
Петька посмотрел на меня удивленно:
— А ты что, надолго уходишь?
Я не ответила.
— Оставь его, где взяла, — посоветовал Петька и ушел в ванную. Чучик проводил его взглядом, потом, подняв острую мордочку, уставился на меня, и я увидела в его заплаканных усталых глазах горестный вопрос.
Выражение глаз у собак обычно одно и то же. Часто прекрасное — доброты или ума, но всегда одно и то же. У Чучика было выражение напряженного, безнадежного стремления к пониманию и контакту. А этот новый его взгляд поразил меня. У меня вдруг возникло ощущение, что в доме, к быту и укладу которого обитатели привыкли, появился случайный свидетель, и то, что казалось привычным и приемлемым, вдруг присутствием этого свидетеля преобразилось, обнаружилось в истинной своей сути. И не нашкодившей девчонкой должна я стоять перед несчастным псом, а человеком, совершившим поступок и обязанным принять все последствия его.
«Так ты не хозяйка в своем доме», — говорил печальный взгляд Чучика. И, отвечая на него, я громко сообщила:
— Мы уходим.
Но мне никто не ответил. В ванной лилась вода, а из комнаты, где был муж, доносились глухие голоса — он смотрел телевизор.
В старенький, много раз битый нами «Запорожец» Чучик сел охотно и неожиданно очень привычно: тут же расположился на заднем сиденье, приник носом к окну.
Я старалась резко не тормозить, чтобы он не свалился, хотя свалиться в этой крошечной, но безотказной машине было, собственно говоря, некуда.
Двор лечебницы был пустынен и темен, лишь где-то сбоку дома свет выхватывал из тьмы пожухлые ветви лип, и я, обогнув дом, подъехала к крыльцу.
В окне мелькнул белый халат.
— Ты сиди, а я пойду узнаю, что к чему, — сказала я забеспокоившемуся Чучику и вылезла из машины. Захлопнула дверцу, повернулась и тотчас натолкнулась на что-то огромное, черное. От страха и неожиданности я чуть не закричала, но испугалась еще больше, когда поняла, что возле меня стоит здоровенный дог.
Важно вышагивая рядом, он проводил меня к высокому крыльцу, освещенному привинченной над дверью яркой лампой, а у самой двери вдруг загородил проход и начал тыкаться большой лобастой башкой. Он явно попрошайничал и тыкался в живот довольно сильно, будто бодался.
— Да нет у меня ничего, перестань, пропусти! — взмолилась я, и дог тотчас разочарованно отвернулся, уступая мне дорогу. Весь вид его говорил: «Какая скука! И чего людей по ночам здесь носит, раз у них нет ничего вкусного!» Но все же вслед за мной он вошел в кафельную, без окон, прихожую, пропитанную резким запахом хлорки. И тут я разглядела дога как следует, когда стал он у раскрытой в другую комнату двери. Разглядела и перетрусила всерьез. Дог был огромен и могуч. На плечах его и шее под блестящей черной шерстью перекатывались мускулы, золотистые треугольные глаза смотрели выжидательно. Я замерла посреди прихожей.
— Кто там? — спросил женский голос из соседней комнаты.
— Добрый вечер, — громко сказала я.
Девушка в несвежем белом халате, худенькая, с гладко причесанной маленькой головкой, появилась на пороге.
— Здравствуйте, — выжидательно ответила она и тут же догу: — А ну, иди отсюда, ишь ты, пробрался!
Но голос ее был добр, и дог, радостно вильнув хвостом, вошел в комнату и улегся в уголке.
— Заходите, не бойтесь, — пригласила меня девушка и, придвинув стул, спросила с привычным деловым участием: — Что случилось?
Я рассказала ей историю Чучика и попросила для него ночлега.
— Только на одну ночь, а завтра я найду хозяев, — не очень уверенно добавила я, помня, что в шесть утра мы отправляемся в путь.
— Но это невозможно, — мягко сказала девушка, и я сделала самые просительные глаза, какие только умела делать. — Ну, разве что Веру Сергеевну попросить, — сдалась девушка сразу и позвала: — Вера Сергеевна!
И началось ужасное и непонятное.
Откуда-то из глубины дома, из темного коридора, появилась худая веснушчатая женщина лет пятидесяти. Строго и недовольно покосившись на дога, подхалимски застучавшего громко хвостом по кафельному полу, и пробормотав: «Пробрался, бездельник», она молча, не перебивая и не глядя на меня, выслушала мой рассказ про найденную собаку и мою просьбу дать ей ночлег.
— А что ж у себя не оставили? — хмуро спросила она.
— Да вот в том-то и дело, что у меня собака, очень ревнивая, все время лает, а я завтра уезжаю…
— Вы от Кориной? — вдруг перебила меня женщина.
— Да нет, понимаете… — и я начала всю историю Чучика сначала.
— А я говорю, что вы от Кориной, и собаку здесь не оставлю, — не дослушала Вера Сергеевна.
— Я не знаю, кто такая Корина.
— Знаете, — отрезала она, — и нечего мне морочить голову.
— Честное слово, — начала я.
— Нечего тут прикидываться, — оборвала меня Вера Сергеевна, — не маленькая, вижу, что от Кориной, сами же сказали, что завтра уезжаете.
— Послушайте…
— И слушать не хочу, увозите собаку назад.
— Да у нее номер, давайте найдем хозяина.
Вера Сергеевна взглянула на меня первый раз и тотчас снова отвела глаза.
— Вот и ищите, а с меня хватит, меня не проведете.
— Да что вы затвердили, — начала я на повышенных тонах, поняв, что здесь Чучика оставить не удастся, — Корина, Корина, не знаю, кто такая Корина! Кто она?
— Знаете прекрасно! — сказала Вера Сергеевна. — И не теряйте зря времени. Звоните ей, скажите, номер не вышел. А ну, выйди отсюда, сколько раз тебе говорить, — сорвала она злость на доге. Ушла в переднюю, открыла дверь на улицу. — Ну, долго тебя ждать?!
Дог, тяжело вздохнув, встал и поплелся к выходу.
— Поговорите с Лешей, — тихо сказала девушка, — он в соседнем помещении, вход со двора, как выйдете — направо.
— А кто эта Корина? — шепотом спросила я, но девушка не успела ответить, — шаркая по кафельному полу разношенными старыми босоножками на танкетке — и как они сохранились у нее, допотопные такие, — в комнату вошла Вера Сергеевна.
— Хитрые, — сказала она, когда я мимо нее проходила к двери, — сами не хотят возиться, только сюсюкают, и вся любовь.
Леша оказался молодым белобрысым парнем в синем халате. В ответ на мою просьбу он посмотрел в сторону и сказал: «Трудно».
— Лешенька, — залебезила я, — только до завтра, до утра, а утром за ним хозяева приедут.
— Ну да! — презрительно сказал Леша. — Много их приезжает!
— Ну, честное слово, — забормотала я, вынимая из сумки трешку. — Вот, пожалуйста, за хлопоты.
— Да чего уж там, — презрительно скривился Леша и взял трешку. — Собака-то хоть породистая? — подобрел он.
— Породистая, очень, — заверила я, — лайка.
Но в машине Чучика не было.
— Вот видите, — обрадовалась я, — Вера Сергеевна его взяла — значит, разрешает.
Он взглянул на меня удивленно.
— Разрешает?! — насмешливо повторил он. — Забыл ее спросить!
— А Корина — кто это? — поинтересовалась я у дверей в уже знакомую кафельную комнату.
— Да одна ненормальная, вроде Веры этой Сергеевны, — сказал Леша и снова презрительно скривился. — Так что? Передумали у меня оставлять? — спросил он разочарованно. — Вере отдаете?
— Сейчас, сейчас все выясним, — уклонилась я от ответа. Голова у меня шла кругом. Непонятно было все: каковы отношения Леши и Веры Сергеевны, кто из них старше по должности, не говоря уже о том, кто такая Корина. А главное — кому надежнее и быстрее оставить собаку. Возвратиться с ней домой было невозможно, это я знала, и сейчас, когда не видела Чучика, поняла, что возня с ним затянулась, и твердо решила во что бы то ни стало оставить его здесь.
Но как только вошла в комнату и он рванулся ко мне так, что сидевшая перед ним на корточках Вера Сергеевна чуть не упала, сердце мое сжалось. Он рванулся ко мне, как металлическая песчинка к магниту, неуклонно и мгновенно и, как песчинка к магниту, приник, покалывая голую ногу слипшимися прядями густой шерстки.
Вера Сергеевна поднялась, выпрямилась, и лицо ее снова приняло то решительное, злое выражение, с каким встретила она меня.