й жидкости. — Вот, — протянул он мне склянку, — надо выпить, а то что-то вы не в порядке.
Я послушно выпила валерьянку.
— А что это вы так разволновались, собаченция не ваша ведь, как я понял? — мужчина придвинул стул и сел рядом со мной.
— Господи! Я ведь объяснила, что подобрала ее, а теперь что же, выходит, на смерть ее послала! — Я невольно потянулась к уже пустой склянке.
— Хватит! — сказал доктор, взял склянку, и она словно исчезла в его огромной руке. — Куда в отпуск едете? — неожиданно спросил он.
— Да ну, о чем вы! Время же идет, куда они увезли собак?
— Сердце глупого в доме веселья, а сердце мудрого в доме плача, в данном случае собачьего, — сказал доктор и аккуратно поставил склянку на стол. — Вы его в приемник отдали, а оттуда им одна дорога — в виварий. А их много. И я, к сожалению, помочь тут вам не смогу. Нет контактов с соседом, — он кивнул на стену, за которой сидел мой враг. — Попробуйте Веру Сергеевну упросить, у нее свои знакомства.
— Да нет, она какая-то… — начала я.
— Попробуйте, — мягко перебил меня доктор и вышел на крыльцо. — Вон дом крупноблочный, видите, третий этаж, квартира четырнадцать, и поторопитесь.
— Мам, а мам, поехали лучше домой, ну чего ты из-за этой собаки завелась, жарко, а ты поиски эти затеяла, папа нас ждет, поедем, — канючил Петька, поднимаясь за мной по лестнице.
Не отвечая, я нажала кнопку звонка на двери с номером четырнадцать, и тотчас в глубине квартиры раздался звонкий заливистый лай. Потом залаяли басом прямо под дверью.
— Отойди, я кому сказала, отойди! — Вера Сергеевна открыла дверь.
Была она все в том же крепдешиновом цветастом платье. Голова ее в белых бумажных папильотках напомнила мне отчего-то искусственный цветок на проволочном длинном стебле, что носила я всегда на демонстрацию в праздники.
— Увезли уже? — спросила она, не поздоровавшись.
— Да, — сказала я. — А где искать его теперь?
— «Искать, искать», спать надо поменьше, — тотчас рассердилась Вера Сергеевна и неожиданно дружелюбно позвала: — Да проходите! — Она попыталась ногой мягко отстранить черную коротконогую собачонку с седой острой мордочкой. — Пропусти, Туз!
Туз не двинулся; впившись в меня блестящими черными глазками, он молча чуть приподнимал с одной стороны седую губу, показывая мелкие белые клыки.
— Перешагивайте через него, упрям как бес, — Вера Сергеевна пошла по коридору.
С опаской косясь вниз, мы осторожно перешагнули через Туза.
Комната, в которую мы вошли, блистала той особенной стерильной и жесткой чистотой, какая бывает только у одиноких женщин. Но и сохранить чистоту эту было не очень сложно: вся мебель состояла из тахты, покрытой куском драпировочной ткани, нескладной этажерки в углу и дешевого трюмо светлого неполированного дерева. Стоя перед ним, Вера Сергеевна быстрыми точными движениями снимала с головы бумажки, крутые спирали негустых, крашенных перекисью волос, освобожденные, вздымались вверх, покачиваясь, и с каждым новым движением голова ее все больше походила на внутренность распотрошенного дивана.
— А собака точно не ваша? — не оборачиваясь и тем самым смягчая прямоту вопроса, спросила Вера Сергеевна.
— Честное слово, — ответил за меня Петька и почему-то чуть подмигнул мне. — У нас Волчок, потомок мелких астурийских овчарок, а тот лайка.
— Знаю я этих потомков, — сказала Вера Сергеевна, — вот тоже потомок, — кивнула она на вошедшего Туза, — английского шпица, между прочим. Просто вылитый англичанин!
Петька засмеялся:
— Нет, наш правда потомок, он даже песню поет: «В горах мое сердце, в Астурии милой».
Петька неожиданно преобразился, повеселел, стал свободнее и развязнее, перемена эта была мне непонятна и почему-то тревожила, вызывала какое-то странное чувство неловкости за него. Но Вера Сергеевна, казалось, была полна к нему дружелюбия.
— За песни, наверно, держите, — сказала она и сорвала последнюю бумажку, быстро щеткой провела по волосам, и пружинки превратились в легкое облако.
Петька еще раз подмигнул мне, но я ответила ему холодным недоумевающим взглядом, который его, впрочем, ничуть не смутил.
— Ну так — за дело! — сказала Вера Сергеевна и с этажерки сняла амбарную книгу в выцветшем, некогда голубом переплете. Ревнивым взглядом хозяйки я отметила, что ни одной пылинки не взлетело над книгой, когда она раскрыла ее.
— Тут старые записи, поищем владельцев, — какой помер?
— Он в этом году зарегистрирован, — с надеждой пояснила я.
— Тогда проще. — Вера Сергеевна захлопнула книгу, подошла к телефону. — А вы точно не от Кориной? — поинтересовалась она, не глядя на меня, набирая номер.
— А кто это такая? — начала я, но она перебила меня, спросив в трубку:
— Юрочка?.. Номер, номер, — приказала она мне.
— Шестьдесят четырнадцать, — с готовностью подсказала я.
— Шестьдесят четырнадцать, семьдесят второго… — Она помолчала, дождалась ответа. — Ага, ага, спасибо. Да, все в порядке. Ты бы мне пациентов на укольчики подкинул, коли тот выздоровел. Позвони. Потом, сейчас некогда. Ленинградский проспект, — сообщила она нам.
Мы с Петькой переглянулись, услышав номер дома: Чучик жил неподалеку от нас.
Но телефон в квартире хозяев не отвечал.
— Жаль, — сказала Вера Сергеевна, — мы бы их в Тушино послали. Времени сейчас терять нельзя.
— А может, они его уже разыскали и поехали за ним? — выразила я надежду.
— Откуда? — высокомерно подняла тоненькие, ниточкой выщипанные брови Вера Сергеевна. — Вы же видели этого пьянчугу, у него разве добьешься доброго слова!
Она ушла в ванную.
— Вот есть же такие люди, им сделать неприятное другому человеку — удовольствие, — донеслось до меня, и я пошла на ее голос.
Что-то пушистое метнулось в коридоре и скрылось в темноте под вешалкой.
— Кто-то пробежал, — сообщила я Вере Сергеевне, стоя позади нее и глядя в зеркало, как она, растянув в деловой улыбке рот, привычным движением красит губы.
— Дымок, — ответила она и сжала крепко губы, чтоб лучше легла помада. — Выходи, выходи, — позвала неизвестного, скрывшегося под вешалкой, — выходи, никто не тронет.
Послышалось сопение, стук когтей о пол, и снова тишина.
— Ну, иди, иди ко мне, — снова позвала Вера Сергеевна, и из-под вешалки, повизгивая от страха, выполз серо-голубой пушистый маленький пес.
— Не отойдет никак. — Вера Сергеевна нагнулась над ним, чтобы погладить, и пес тотчас, по вечным собачьим законам, предписывающим слабому сдаваться на милость, перевернулся на спину и, втянув между задними лапами коротенький пушистый хвост, мелко затрясся.
— От чего не отойдет? — спросила я.
— Да от хозяев своих, — сказала, удивляясь моему непониманию, Вера Сергеевна и пощекотала пузо несчастного. — Туз, тот понахальнее, быстрее освоился. — Она выпрямилась. — Кориной, между прочим, подарочек.
— А кто она, скажите наконец, — я ходила за Верой Сергеевной по пустынной квартире, пока она наливала воду в пластмассовую мисочку, потом в другую, такую же, плеснула из бутылки молока, поставила в углу на кухне.
— Сумасшедшая вроде меня. Председатель районного общества защиты животных. Вы еще не знаете, какая я сумасшедшая?
— Нет, — отозвался за меня Петька и хихикнул за моей спиной.
— Ну, сейчас увидите, — пообещала Вера Сергеевна и открыла дверь в другую комнату.
— Я эту дверь всегда закрытой держу, чтобы людей не пугать, — объяснила она, деловито собирая с пола миски. — Теперь сами видите, куда вашего Чучика брать было? — некуда. — Она прошла мимо меня в коридор. Я даже не посторонилась, застыла в удивлении на пороге.
Мебели в этой крошечной комнате не было. Посреди нее, развалившись на циновке, вытянув от стены до стены лапы, всхрапывая, спал уже знакомый мне черный дог. На его мерно вздымающемся животе лежал, уютно свернувшись калачиком, рыжий кот.
— Мам, она чокнутая, — пояснил шепотом Петька, — видишь, целый зверинец развела, я сразу, как увидел ее, понял, что она чокнутая.
Я не успела ему ответить, в комнату вошла с миской, полной воды, Вера Сергеевна.
— Кот, — тихо позвала она и поставила миску в угол.
Кот открыл один глаз, взглянул на нас холодно, зевнул, показав розовую пасть.
— Хватит спать. Дож после дежурства отсыпается, а ты чего?
Кот мягко спрыгнул с дога, потянулся и, подойдя к Вере Сергеевне, урча, начал круглой щекастой башкой тереться о ее ногу.
— А где Шутка? — спросила Вера Сергеевна.
Кот тут же бросил тереться, огляделся и, не увидев того, кто был ему нужен, прихрамывая выбежал в коридор, подняв трубой толстый гладкий хвост.
— Ежиха еще есть — Шутка, — пояснила Вера Сергеевна, — горбатенькая, вот и стесняется выходить, они с Котом дружат.
Петька снова хихикнул.
— Правда, — простодушно пояснила Вера Сергеевна, — но он со всеми дружит, знает, что так выгодней, ужасный пройдоха, во всем пользу себе отыщет. Ну ладно, пошли, заболталась.
Она открыла входную дверь.
— Кот, — крикнула в коридор, — я ухожу!
Дог открыл глаза, сонно и бессмысленно взглянул на нас и на всякий случай стукнул хвостом.
Из-за угла коридорчика показалась круглая голова кота, он показал, что слышал хозяйку, но хочет удостовериться, по всем ли правилам закроет она дверь. Мордочка его была измазана прилипшей к усам пенкой.
— Уже Шуткино молоко пил, — пояснила Вера Сергеевна на лестнице, запирая дверь. — Я же говорила, знает свою выгоду.
Было около двенадцати, и безжалостная жара, набрав полную силу, завладела городом. Таксист вяло тянулся за мной по Масловке, не сигналил, требуя уступить дорогу. Впереди был длинный раскаленный день, и все помнили об этом.
Даже на загруженной Беговой не было обычной суеты.
Никто не менял ряда, огромные самосвалы не теснили, пугая, как обычно, водителя маленькой, презираемой ими машинки.
— Направо, еще направо, вон в ту улицу, — командовала Вера Сергеевна.