«Фейерверки! – сказал им мистер Хакими. – Такого вы еще никогда не видели!»
И Мина стала с нетерпением ждать, когда же настанет Четвертое июля.
Зрелище действительно оказалось впечатляющим. Вспыхивающие в небе сверкающие бриллианты ракет дополняли красоту теплого летнего вечера. Калейдоскоп цветов, волшебство красок, яркие огни, которые, вспыхивая, разлетались в разные стороны, мерцали и медленно гасли, заставляли Мину спрашивать себя, действительно ли все это происходит с ней. Это лето, кстати, было третьим временем года, которое они провели в Америке, а Парвиз еще в самом начале говорил: чтобы чувствовать себя на новом месте как дома, нужно прожить в нем год – все четыре сезона. Что ж, три они прожили, а стало быть, три четверти пути осталось позади.
Июль выдался очень жарким и влажным. От этого начинали скручиваться по краям листья на живых изгородях, бумага в ее альбоме для эскизов разбухла, напитавшись влагой, пропали куда-то оглушенные жарой паучки и другие мелкие насекомые. Нью-Йорк поджаривался, словно котлета в духовке, он шкворчал и шипел, и даже асфальт на его улицах размягчился и слегка продавливался под ногами. Мина и братья то и дело вытирали вспотевшие лбы платками, обмахивались газетами или журналами и постоянно поливали себя купленными в аптеках дезодорантами, словно это могло спасти их от того, чтобы пропечься насквозь подобно тем сосискам (немаринованным), которые они ели на пикнике в честь Четвертого июля. Их волосы выгорели, а кожа загрубела под лучами безжалостного солнца, которое проникало буквально повсюду.
Всю зиму и весну (сезоны номер один и два) Мина старалась как можно реже бывать в химчистке, где работала мать, но теперь, в середине третьего времени года, химчистка сама нашла ее. Обжигающе-горячий воздух, изнуряющая жара, невозможность нормально дышать – теперь так было повсюду. Выйти из квартиры было все равно что переступить порог «Химчистки Вонг». А каково приходится сейчас Дарие, нередко спрашивала себя Мина. Каждый день мать покидала горячее и влажное нутро химчистки и оказывалась в таком же горячем и влажном мире, в котором негде было укрыться от всепроникающей жары.
Единственным, на что они надеялись, был кондиционер. Парвиз намекнул, что в ближайшее время они, возможно, смогут его купить. Так обстояли теперь их дела: того, что зарабатывали Парвиз и Дария, едва хватало на еду, одежду и оплату жилья. Раньше денег у них хватало, сейчас же приходилось работать и копить доллары, чтобы купить что-то необходимое, чаще всего – подержанное. «Не парься, Мина, – сказал сестре Хуман, который очень быстро усваивал американские разговорные словечки и обороты. – Держись курса и не крякай».
И она не крякала, так как прекрасно понимала: на нью-йоркских деревьях кондиционеры не растут, однако «не париться» было довольно трудно. По ночам ее ночная рубашка промокала от пота, простыни неприятно липли к коже, а если ей и удавалось заснуть, снились Мине по большей части кошмары, свободно просачивавшиеся в едва успевший перестроиться по американскому образцу мозг.
Самым страшным – и самым часто повторявшимся – был сюжет, в котором нью-йоркская полиция гонялась за одиннадцатилетней школьницей, чтобы заключить ее в тюрьму за то, что она не покрыла голову хиджабом в соответствии с исламской традицией.
Обычно сон начинался так: вот Мина стоит у стены их дома, подбрасывает маленький синий резиновый мячик, держит в руках сетку с апельсинами или жует жвачку, время от времени выдувая изо рта большой розовый пузырь, который звонко лопается. Внезапно позади нее раздаются шаги – тяжелые, гулкие шаги, которые приближаются. Она оборачивается и видит нью-йоркского полицейского – обыкновенного нью-йоркского полицейского. Он чисто выбрит, широкоплеч и румян, и в его лице нет ничего зловещего, но Мина все равно ощущает первый приступ паники, которая поднимается от кончиков пальцев на ногах, ползет все выше и выше по лодыжкам и бедрам. Желудок словно наполняется холодной грязной водой, сердце стучит все громче. Полицейский приближается, но ее ноги словно приросли к земле, и она не в силах сдвинуться с места. Вот он уже совсем рядом, он наклоняется к ней… Его лицо, которое только что было румяным, чисто выбритым, на глазах обрастает черной как смоль бородой, запавшие глаза сверкают как угли, тонкие губы кривятся в зловещей, торжествующей ухмылке. Теперь это уже не нью-йоркский полицейский, а басидж, революционный гвардеец – непреклонный, фанатичный человек в тяжелых армейских ботинках, который ненавидит каждую прядь волос на ее непокрытой голове и считает греховными и бесстыдными ее едва развившиеся груди и короткую юбку.
В эти мгновения Мина больше всего боится, что отсутствие хиджаба и короткая юбка могут иметь неприятные последствия для ее родных. Она знает, что революционные гвардейцы – Стражи Исламской революции – действуют как пауки: стоит им потянуть за одну ниточку, и вскоре в паутине оказываются все родственники виновного, их арестовывают, допрашивают, подвергают телесным наказаниям, насилуют и убивают.
Теперь уже не только желудок, но и легкие Мины заполняются густой черной жижей. Она не может не только бежать, но и вдохнуть воздух. Всем своим существом она стремится к одному – к бегству, но ноги словно свинцом налились. Ах, если бы только она подумала о том, чтобы прикрыться! Ах, если бы сейчас у нее был в руках длинный, свободный рупуш, чтобы спрятать ноги, или грубый шерстяной хиджаб, чтобы накинуть его на голову. В отчаянии Мина пытается оторвать подол от своей тонкой футболки. Хоть бы прикрыть волосы – тогда ее преступление будет чуть менее страшным, но оторванный лоскут слишком мал.
Она с мольбой поднимает руки, и вязкая черная жидкость из легких куда-то исчезает. К ногам возвращается подвижность, и она бежит и бежит, то и дело оглядываясь через плечо туда, где грохочут по асфальту тяжелые черные ботинки. Страж настигает, винтовка болтается на груди, глаза наливаются кровью, а на лице появляется торжествующая гримаса. Он уже совсем рядом, и Мина мчится из последних сил, хотя воздуха не хватает, а сердце готово выскочить из груди. Он не должен ее догнать, ни за что не должен!..
И все-таки он настигает ее. Настигает и хватает за развевающиеся волосы. Мина в ужасе оборачивается, но вместо бородатого фанатика с землистым лицом и горящими сатанинской злобой глазами видит перед собой облепленное кроваво-красными зернышками граната лицо бабушки.
Мина с воплем проснулась и, резко сев на кровати, вцепилась обеими руками себе в волосы. Кошмар еще не отпустил ее, и она горько укоряет себя за то, что вышла на улицу без платка, в короткой юбке и тонкой футболке. Теперь из-за нее опасность грозит и маме, и папе, и братьям… Что же она наделала?!
Обливаясь по́том, Мина раскачивалась на кровати, а за окном стояла душная нью-йоркская ночь.
В спальню вбежала Дария. Вбежала и бросилась к ней. Сев рядом с ней на кровать, она обняла Мину за плечи и, крепко прижав к себе, зашептала в горячее, соленое от слез ухо:
– Не бойся, Мина! Не надо бояться. Все хорошо. Их нет. Мы спаслись. Теперь ты можешь их не бояться.
26. Кто живет в паутине
На то, чтобы размазать по стенам кровь, потребовалось довольно много времени, и Дария едва не пожалела, что согласилась помочь украсить класс к Хеллоуину. Всего несколько часов после обеда – об этом попросила родителей школьная администрация. Два с половиной или три часа… С одной стороны – действительно немного, с другой – за это время она ничего не заработает, а деньги им по-прежнему были нужны. И все же Дарие хотелось, чтобы Мина знала: даже здесь, в новой стране, в куда более тяжелых материальных условиях ее продолжают интересовать дела детей.
Дарие поручили взять красную краску и сделать так, чтобы она стала похожа на кровь, и она справилась с этим делом как нельзя лучше. Ее даже ни разу не вырвало. Парвиз подробно описал ей кровавые лужи, которые он видел рядом с местом гибели Меймени и других людей, и Дария сделала все, что могла, чтобы декорации выглядели как можно натуралистичнее, хотя и понимала: кровь – не игрушка. Миссис Бек, учившая Мину в шестом классе, даже похлопала ее по плечу.
– ВЕЛИКОЛЕПНО! КРОВЬ КАК НАСТОЯЩАЯ! – сказала она, пожалуй чересчур громко. В этой стране многие, разговаривая с Дарией, старались произносить слова как можно четче, словно обращаясь к младенцу. Очевидно, из-за ее внешности они считали, что она плохо понимает по-английски.
– Спасибо, – сказала Дария и улыбнулась. Ради дочери она поборола в себе желание смазать эту накрашенную снобку по физиономии.
– А ВОТ ЭТИ ВЕРЕВКИ НУЖНО НАТЯНУТЬ ТАК, ЧТОБЫ ОНИ БЫЛИ ПОХОЖИ НА ПАУТИНУ!.. – проорала миссис Бек, обращаясь к Дарие и еще одной иностранке – миссис Ким. Юн-ха Ким и ее дочь Юни прибыли в США из Кореи всего несколько недель назад.
– …НА ПАУТИНУ МЫ ПОСАДИМ ПАУКОВ! – продолжала миссис Бек. – К ХЕЛЛОУИНУ МЫ ЦЕЛЫЙ МЕСЯЦ ДЕЛАЛИ ПАУКОВ НА УРОКАХ ТРУДА. – Учительница пошевелила пальцами, подражая движениям паучьих ног. – ПОНИМАЕТЕ? – Она подняла брови.
– Да, – коротко ответила Дария. Она и Юн-ха как раз разматывали клубки мохнатой хлопчатобумажной нити.
– МЫ СКЛЕИМ ИХ КЛЕЕМ! – сказала миссис Бек, вручая ей пластиковую бутылочку с оранжевым колпачком. – ПОСТАРАЙТЕСЬ СДЕЛАТЬ ПАУКОВ КАК МОЖНО БОЛЕЕ СТРАШНЕЕ!
«Почему она говорит неправильно? – думала Дария, наклеивая мохнатые нити на стены классной комнаты. – Может, ей кажется, что так я лучше пойму?» В том, что она сумеет сделать класс «как можно более страшнее», Дария не сомневалась. Сейчас ее куда больше волновали костюмы, которые она обещала сшить для детей. Мина собиралась пойти на Хеллоуин в костюме феи. Хуман хотел выглядеть как Адам Ант[27] (кто это – Дария не знала. Она знала другое – если существует хоть малейшая возможность, что речь идет о первом человеке, она горой встанет, но не позволит сыну отправиться на праздник голышом, в одном фиговом листке). Проще всего было с Кайвоном, который собирался одеться Рональдом Рейганом. Ему нужен был только костюм и галстук – маску президента Парвиз ему уже купил.