Они одновременно сделали по глотку из своих чашек и посмотрели в окно.
– Мне было очень приятно с тобой познакомиться, – сказал наконец Сэм, и Дария притворилась, будто разглядывает опустевший чайник. Ее спутник попросил счет и полез за бумажником. Когда они уже собирались уходить, он отодвинул ее стул, и тот громко заскрежетал по кафельному полу – ведь на его ножках не было теннисных мячиков.
– Желаю удачи, – сказала Дария.
Ничего другого ей просто не пришло в голову.
38. До́ма
В погожие теплые дни, которых становилось все больше, Мина ходила рисовать в парк Риверсайд. Свежий воздух, солнце и веселое журчание реки помогали забыть о тоскливых, бессолнечных зимних днях. Для работы Мина облюбовала травянистую лужайку на берегу. Там, под большим старым дубом, она ставила мольберт, доставала кисти и краски и ждала вдохновения.
Так было и сегодня. Уставившись на холст, Мина вспоминала Народный парк в Тегеране, а смешивая на палитре краски, старалась получить тот особый оттенок зеленого, который бы наиболее точно соответствовал ее нынешнему настроению.
Со дня их последнего телефонного разговора с Рамином – разговора неестественного, вымученного, тяжелого для обоих – прошло уже несколько недель, и Мина решила, что должна забыть его и жить дальше, как будто никакого Рамина не существовало в природе. То, что они почувствовали – или вообразили, что почувствовали, – во время трех коротких встреч в Тегеране, никак не хотело вписываться в их жизнь в Америке, в реальном мире. А значит, будет лучше, если она выкинет Рамина из головы. И Мина честно старалась не думать о нем, но забыть место она не могла. И единственным способом избавиться от навязчивых воспоминаний было попытаться нарисовать Народный парк, нанести на холст абсолютную красоту опавшей листвы, падающего снега и черных стволов с шелушащейся корой. Вот уже несколько недель она пыталась изобразить на холсте старую чинару, но результаты ее почему-то не удовлетворяли. Будущей картине не хватало главного, и она никак не могла понять – чего именно.
Мина работала уже больше часа, когда позади нее зашуршала трава и чей-то голос сказал:
– Это потрясающе! Именно таким он мне снился, этот парк!..
Рука Мины застыла в воздухе. В мягком баритоне, раздавшемся за ее спиной, звучали те же интонации, которые согревали ее, пока она стояла, прижавшись спиной к шершавой коре. Чувствуя, как быстро-быстро забилось ее сердце, Мина обернулась, но говорившего скрывал ствол дуба, а заглянуть за него она не решилась – только крепче сжала в кулаке кисть, боясь, что может уронить ее в траву.
– Надеюсь, ты не против, что я пришел сюда?..
– Я… нет… То есть я не ожидала… Как у тебя дела? – спросила она.
– Ах, Мина, напрасно я мешкал так долго. Просто я вдруг почувствовал, что мне очень нужно тебя увидеть. Чтобы сказать…
– Сказать что?
– Я хотел тебе сказать… Мне так жаль, Мина! Я знаю – я все испортил, когда говорил с тобой по телефону.
– Не надо извиняться, – сказала Мина. – Я и сама…
– Мина, прошу тебя… – перебил Рамин. Наконец-то он вышагнул из-за дерева и оказался прямо перед ней. Всего полчаса назад Мина сожалела об их пустых, натужных телефонных разговорах, но теперь она буквально приросла к земле. Одного взгляда на то, как он стоит, чуть расставив ноги, словно подросток, и сложив руки на груди, оказалось достаточно, чтобы она растаяла. Ей не хотелось сдаваться слишком быстро, но, заглянув в его глаза, Мина увидела, что они полны печали.
– Что случилось, Рамин?
– Моя бабушка… Она умерла несколько недель назад.
Он очень старался держать себя в руках, но его лицо перекосилось от боли. Мина хорошо знала, как выглядит горе, и способна была разглядеть его в другом, но сейчас ничего выискивать было не нужно: чувства Рамина буквально лезли в глаза, и она тоже ощутила горечь и сосущее чувство пустоты под ложечкой, которые сопутствуют потере близкого человека. Все это Мина испытала в течение доли секунды – как забытый вкус, который вдруг возвращается к тебе в самый неподходящий момент.
– Мне очень жаль, – только и сказала она.
Потом Мина подняла голову и посмотрела на покрытые молодыми листьями ветви дуба, которые простирались над нею словно кружевной полог. Она хорошо помнила то дерево, под которым они стояли зимой, в декабре, в другом мире, помнила огнецветные листья и холодный ветер на щеках, помнила Стражей, которые словно стая стервятников караулили их на соседней аллее.
– Хорошо, что ты успел с ней повидаться, – добавила она. – Несмотря ни на что.
– Давай… давай присядем, Мина.
Он обогнул ствол дуба и опустился на траву. Мина тоже села. От него пахло мятой, а от нее, наверное, красками и скипидаром. Стараясь выглядеть более достойно, она подтянула свой конский хвост. Рамин прислонился спиной к стволу и прижал колени к груди.
– Ты рисуешь… – Он улыбнулся.
– Я же тебе говорила…
– Я знаю, но… Знать – одно, а видеть почти готовую картину – совсем другое. У тебя настоящий талант, Мина-джан. А если говорить совсем откровенно, я очень рад, что ты решила нарисовать наше дерево.
Мина почувствовала, что краснеет.
– Да, то дерево… – Она тоже хотела сказать «наше», но не смогла и села попрямее. – Как ты узнал, где меня искать?
– Я позвонил твоим родителям. Трубку взял твой отец, и мы очень мило поболтали о моем брате…
Мина поморщилась.
– О нет!..
– Ничего страшного. Я рассказал ему, как он поживает. Потом твой отец передал трубку матери, и она сообщила мне, куда ты ходишь каждое утро. Правда, я не сразу тебя нашел – здесь слишком много деревьев.
Мина улыбнулась.
– Маме нравится знать, где я и чем занимаюсь. Даже если это касается искусства.
– Мне показалось – она тобой гордится.
– Вот как?
– Угу.
Мина повернула голову и посмотрела на расстилающийся позади парк. Пожилая пара выгуливала собаку. Весенний воздух был насыщен ароматами молодой травы и цветущего жасмина. В ветвях пела какая-то птица. Весна – пора обновления и новых надежд – чувствовалась в каждом звуке и каждом запахе, и ей неожиданно захотелось обнять Рамина. Обнять и прошептать ему на ухо, что она действительно сожалеет о смерти его бабушки и что со временем боль станет не такой острой. А еще ей очень хотелось, чтобы он снова взял ее за руку.
– Я очень рад тебя видеть, – сказал он негромко.
Грубая кора впивалась ей в спину, рукав его рубашки почти касался ее руки.
– Я тоже очень рада, – ответила она и, подтянув колени поближе к груди, искоса взглянула на него. – Мне не нравилось разговаривать с тобой по телефону, – неожиданно выпалила она.
Рамин рассмеялся.
– Мне тоже не нравилось!
– Когда кому-то звонишь, никогда не знаешь, вовремя ты или не вовремя. Быть может, тот, другой человек как раз чем-то занят…
– И хочет ли он с тобой разговаривать! – подхватил он.
– Быть может, ты ему помешал…
– А мы с тобой – ужасно занятые люди, не так ли?! – Рамин улыбнулся, и Мина рассмеялась. Вслед за ней засмеялся и он.
– Послушай, Мина, я вот что хотел тебе сказать… Да, я знаю, что мы с тобой встречались всего-то три раза, и не здесь, а на другой стороне земного шара, но… Я не в силах об этом забыть. Я все думаю и думаю о том, как мы познакомились и… Возможно, это немного странно, но каждый раз, когда мы встречались с тобой в Тегеране, я чувствовал себя очень… уютно.
– Уютно? Как на старом диване?
– Да. Нет. То есть не совсем… Я имею в виду, уютно в… в хорошем смысле. – Он смущенно прикусил губу. – Знаешь, Мина, – проговорил Рамин очень тихо, – меня считают удачливым, потому что я, мол, могу вписаться в любую обстановку, в любые обстоятельства. Я действительно жил в самых разных местах – в Тегеране, в Калифорнии, в Коннектикуте, и везде мне удавалось как-то приспособиться, но если быть до конца откровенным, то в Америке я до сих пор чувствую себя чужим. Потом я поехал в Иран, и хотя мне было очень приятно вернуться, я чувствовал себя чужим и там. Иногда я думаю, что быть своим везде значит быть чужим в любом месте. Не исключено, что именно по этой причине я… – он вздохнул, – …я так и не прикрепился ни к какому месту, не пустил корней. Но потом я встретил тебя. – Рамин поднял голову, и она увидела, что печаль исчезла из его глаз и с его лица. – Я встретил тебя, – повторил он.
Мина вытянула ноги, не без труда устроив их на узловатых дубовых корнях. Сколько времени она будет балансировать на пресловутом дефисе, соединившем – или разделившем? – страну, где прошло ее детство, и место, где она живет сейчас? Сколько времени пройдет, прежде чем она перестанет чувствовать себя чужой и там, и там? И как быть с тем, что́ дал ей Рамин в тот день в Народном парке? Как быть с теми вырванными из времени и пространства минутами, которые она запомнит на всю жизнь? Ответ мог быть только один. Мина наконец-то поняла, где ее настоящее место.
– Кажется, я понимаю, – сказала она тихо.
– Тогда… тогда давай попробуем начать сначала. Без телефона, лицом к лицу, – предложил он. – Как ты думаешь, может быть, нам удастся продолжить то, что началось в парке?
– Мы сейчас разговариваем без телефона. – Она подняла голову, чтобы посмотреть ему в глаза, и Рамин придвинулся чуть ближе. Совсем рядом Мина чувствовала его сильное горячее тело, и по ее позвоночнику пробежала дрожь.
– Я тоже без тебя скучала, – проговорила она, опуская голову ему на плечо. – И теперь я чувствую себя… – она подмигнула, – …очень уютно.
Рамин улыбнулся широкой счастливой улыбкой.
39. Местные таланты
– Ну и когда он появится, этот твой Горячий Сэм? – Кавита поправила волосы.
Дария посмотрела на часы.
– Не понимаю, почему Парвиз опаздывает! – проговорила она, косясь на вход.
– Он будет играть на сетаре? – уточнила Юн-ха.
– На гитаре, – рассеянно ответила Дария.
Часом раньше они закончили свои «субботние математические посиделки», доели самосы и кимбап и отправились в кафе, где, если верить расписанию, должен был выступать Сэм. Парвиз тоже выразил желание приехать. Правда, поначалу он колебался, но потом сказал – ему не хочется проявить неуважение, тем более что Сэм хотел исполнить персидскую народную песню, которую разучил специально для них.