– Здравствуйте, уважаемый! Нам нужна ваша помощь, срочно!
Маша, как всегда, успела первой и захватила инициативу в разговоре. Она и при жизни была такой.
И в университет поступила в шестнадцать, после девятого. Отца-профессора заставила до министра дойти за разрешением. И замуж выскочила на первом курсе, пока мы только начинали грызть гранит науки. И диссертацию написала после первой же практики в больнице, когда мы о дипломе еще не задумывались.
Сейчас она была уже бабушка, доктор наук, светило науки и талантливый администратор, несмотря на внешность супермодели. Приглашала меня работать в свой исследовательский центр, но я отказался. Кому-то же надо лечить людей и в обычной больнице.
Пока я вспоминал блистательное Машино прошлое, она рассказала обстоятельства нашего появления здесь. Собеседник внимательно выслушал ее, подумал и спросил:
– Чего же вы хотите сейчас от меня, какой помощи?
– Вернуться! Нам нужно срочно вернуться на Землю. У нас там осталось незаконченное дело.
– Вы говорите за вас обоих?
– Да, уважаемый – не знаю, как к вам обращаться. Мы просим помочь нам, если это только возможно.
Я вступил в разговор, помогая Маше. При жизни я поддерживал её во всех начинаниях, и даже после смерти не собирался отказываться от этой привычки.
Мужчина смотрел на меня серьезно, но мне казалось, что в его глазах блестела искра юмора.
– Что ж, в принципе это возможно. Вопрос только в цене. Она может оказаться непомерно велика для вас.
Собеседник наш скользнул взглядом по открытой книге, прочитал там что-то, посмотрел мне в глаза.
– Приходя на Землю, одеваясь в плотное тело, дух принимает на себя некоторые обязательства и ограничения. Вы называете их предназначением и судьбой. Не прожив полностью назначенный срок земной жизни, вы можете провести оставшееся время, как захотите. Но учтите, быть призраком – не великая радость. Зачем вам излишние страдания? Не проще ли забыть прошлое, простить ваших обидчиков, пойти вперед – вместо оглядок назад?
Мне очень хотелось с ним согласиться. Наше намерение показалось мне ребячеством, авантюрой. Но отказаться помочь любимой? Нет, ни за что. Куда угодно, но вместе.
– Вы нас не так поняли, – возразила Маша. – Мы не хотим быть привидениями. У нас есть план действий, и, поверьте, мы не задержимся долго там, внизу. Но для этого нам нужна ваша помощь.
– Хорошо, расскажите, что вы собираетесь делать.
И Маша рассказала.
Мы составили план, пока стояли с ангелами возле горящего автомобиля. Перед этим мы ехали в Машиной машине. Я, как опытный водитель, вызвался отвезти Машу посидеть с внучкой, пока дочка с мужем съездят отдохнуть.
Накануне вечером Машин муж долго возился в гараже, готовя машину в дорогу: доливал масло, подкачивал колеса, регулировал обороты холостого хода…
Ангелы не оставили нам сомнений. Они показали нам и подпиленный тросик педали тормоза, и проколотый шланг бензонасоса. У нас не было шансов спастись, и мы точно знали, кто устроил нам нашу погибель.
Маша долго глядела на веселый огонь, а потом сказала:
– Я его ненавижу. Нужно устроить ему такую же смерть.
Как раз утром, в дороге мы слушали по радио передачу о машинах и водителях. Ведущий рассказывал, как японцы проводят церемонию вселения духов предков в свои новые автомобили, и потом машины у них ходят вечно и не ломаются. И у Маши возникла сумасшедшая идея.
– Давай вселимся в его машину, а потом свернем с обрыва или под фуру подъедем! Этому подлецу любая смерть к лицу.
Возражений у меня не нашлось. Машиного супруга у нас в компании не любили, уж больно скользкий он был тип. Хотя никто не мог и предположить, какая он в самом деле гадина. Мне не жаль было расстаться с моей жизнью – какие там привязанности у старого холостяка, – но отомстить негодяю хотелось. Наверняка он еще и наживется на нашей гибели. Не зря же много лет прикармливал страхового агента, привечал, приглашал на все семейные празднества. Вызнал все тонкости страховок и выбрал полис, максимально полный.
Фу, гадость какая! Променять Машину жизнь на мешок с деньгами. Но почему вместе со мной? Пожалуй, единственная причина – ревность. Ничего у нас с Машей не было, хотя, конечно, могло быть.
Еще с поступления, с первой нашей встречи в коридоре у деканата, у доски со списками абитуриентов – тревожное чувство набухало в груди всякий раз, когда я встречал ее прямой честный взгляд. Да? – Да!
И не нужны были слова, чтобы подтверждать то, что ясно без слов – близость родной души, родственность большая, чем у любовников или супругов. Наверное, к старости мы бы сошлись, устав сражаться с собой и с условностями дурацкого этикета. Не успели.
Муж уложил нас дуплетом, как из двустволки, на взлете – уточку с селезнем. Моей мелкой местью останется его анонимность. Пусть останется просто «он». Не открою имя современного Герострата.
Высокий мужчина, подумав, сказал.
– У русских идея мести – в крови. Еще Пушкин назвал мщение христианской добродетелью. Странное мнение о христианстве, но вам виднее. Да, я могу помочь осуществить ваше желание. Прошу только взвесить еще раз последствия.
– Что, потом – в ад, за этот грех?
– Не так однозначно, но закон кармы не отменяем. Вы вольны выбирать свой путь, но свобода подразумевает и ответственность за последствия.
– Я согласна ответить. Ты со мной?
– Да. С тобой – даже в ад. Ты же знаешь.
Я улыбнулся любимой и посмотрел на собеседника:
– Так что ж, уважаемый, куда нам идти теперь?
– Никуда не нужно идти. Вы очнетесь внутри машины.
Наш собеседник не обманул нас. Мгновенный обморок, и вот я уже осматриваюсь, обживаюсь в автомобиле, как в новом теле. Мотор – сердце, колеса – ноги, бензобак – желудок. Салон ощущался, как рюкзак за спиной. На водительском сиденье – он, как ожог, как черный факел. А где-то рядом с сердцем, внутри, теплым огоньком – она, Маша. Я обращаюсь к ней:
– Что с тобой, как ты?
– Сама не пойму. Вокруг сплошная темнота, и только твой голос слышен.
– Попробуй тогда идти на мой голос.
Я постарался открыть ей сердце, и она вошла в него – легко и уверенно, как будто в открытую дверь.
– Ой, я вижу! Как интересно, я будто внутри тебя!
– Так и есть. Но мне это не мешает, наоборот.
– Мне тоже… Вот оно как, быть в чьем-то сердце!
– Ты всегда там была. Веришь?
– Верю. Вижу. Теперь уже знаю.
Мы помолчали, привыкая к новым ощущениям. Потом Маша вскинулась, вспомнив:
– Погоди, а что же теперь с нами будет? Я заперта внутри тебя, а ты – внутри машины…
– Ничего страшного. Думаю, как только машина сломается, мы сможем покинуть ее.
– Сломается – сама по себе, или…
– Или. Надо выполнить наше решение.
– Знаешь, а мне почему-то уже не хочется мстить. Мне сейчас вообще не хочется причинять кому-нибудь вред, даже самому нехорошему…
– Что, и мужу?
– Да, и ему не хочется. Пусть живет, как может. За все зло, сотворенное им, он сам даст ответ. Без нас. К чему мне быть его фурией, брать грех на душу? Нет разницы, придет он на суд сегодня или через тридцать лет. Ты понимаешь меня?
– Конечно же, понимаю. Я ведь только ради тебя здесь. Я рад, что ты так повзрослела.
– Мне кажется, это из-за тебя, из-за твоего сердца. Я будто искупалась в твоей любви. Оказывается, так много мыслей, сомнений, страхов было во мне от неуверенности, что меня кто-то любит.
– Но ведь всех нас любят, – возразил неуверенно я, вспоминая высокую фигуру у стола, внимательный взгляд, просветивший меня, как рентген.
– Ах, это не то! – Маша капризно махнула рукой. – Это не такая любовь. Она слишком … ровная, мягкая, как пуховое одеяло.
– А моя, значит, как джутовый мешок, – попытался отшутиться я.
– Не ерничай, не получится. Я теперь знаю тебя изнутри, как ты и сам, может, себя не знаешь.
Маша продолжила, все больше распаляясь.
– Мы будем ему, подлецу, верно служить! Мы его перевоспитаем своей верностью, и он неизбежно станет лучше, чище, светлее…
– Ну да, конечно, а попав на небо, будет просто раздавлен нашим благородством и самопожертвованием. И попросится обратно на Землю, обязательно – вместе с нами. И чтобы мы опять ему верно служили, а он нашим служением наслаждался и перевоспитывался…
– Фу, каким пошлым ты иногда бываешь!
– Какой есть. И это не пошлость, а простой здравый смысл, коммон сенс. Не зря же говорят «горбатого могила исправит». Могила, а не Тойота.
– Так что же ты предлагаешь нам делать?
– Да ничего особенного. От нас ведь мало что зависит. Побудем тут, пока машина не пойдет под пресс, каких-нибудь десять-пятнадцать лет. А ты сможешь заниматься своим положительным реморализаторством. Сон ему красивый навеять или станцию классической музыки подсунуть в приемнике.
– Думаешь, подействует? – в голосе Маши прозвучало сомнение.
– Так ведь попытка – не пытка. И все равно надо же чем-нибудь заниматься?
– Да, но десять лет – это же так много…
– Может быть, и все двадцать, – усугубляю я.
– Вот продаст он через год машину какому-нибудь пенсионеру, а тот станет ездить из гаража раз в месяц до ближайшего супермаркета. И сбережет машину на века…
– Ой, а о таком я и не подумала!
– И я не подумал, – великодушно принимаю я на себя часть вины. Не напоминая бестактно, что первоначальный план состоял совсем в другом.
– Хорошо, миленький, любименький, придумай что-нибудь, чтобы и волки были сыты, и овечка не слишком засиделась в этой железяке!
Маша устраивается удобнее и говорит сонным голосом:
– Что-то я подустала, наверное, мне нужно немного поспать, отдохнуть…
Ее голос затихает. Она действительно спит. Я мысленно ставлю пятерку своим способностям – желание поспать я сам Маше внушил.
Оказывается, для этого не нужно ничего, кроме напряжения воли. Что ж, неплохо. Теперь у меня развязаны руки, хоть и ненадолго.