Собратья, бушующие в гневе, до крови дерущиеся за подруг, порой пускали в ход не только копыта и кулаки, но и зубы. В конце осени любили отнять у крестьян молодое вино, безобразно напиться и устроить кровавое побоище по ничтожному поводу. Кентавры были ошибкой природы, непутёвыми детьми Геи, случайным совпадением человеческого и звериного, вобравшим отнюдь не лучшие черты того и другого. Хирон вздохнул и отвёл руку героя от его лица.
– Ты знаешь, каким меня недокентавром считают родственники, смущаться нечего. А наш друг ничего не делает просто так, вспомни его имя. Мне кажется, он предвидит последствия своих поступков и просто подстраивает события так, как ему нужно. Он способен призвать на свою голову гнев твоего родителя только ради того, чтобы тот впоследствии извинился. Тс-с… – тут настала очередь Хирона прижать к губам ладонь.
– Он что-то знает о Зевсе?
Хирон подмигнул и молча указал на каменную герму позади Геракла. Рядом с ней только что никого не было, и вдруг прямо из-за столба шагнул на дорогу знакомый молодой человек.
– Зевс полагает, что знает, кому ты подаришь бессмертие, и передаёт, что данное лицо будет возвращено на поверхность земли и приковано к скале, где будет испытывать страшные муки, какие ты испытываешь сейчас. Изо дня в день его будет навещать орёл, терзая печень, а за ночь она будет отрастать снова и снова. И так – бесконечно долго. Вечная весна, Хирон, – Гермес улыбнулся так ядовито, что кровь Лернейской Гидры закипела в жилах кентавра, вероятно, чуя родство, – вечное обновление, вечные муки…
– И все же нет, – шепнул Хирон, – яд не птица. Но птицу можно убить ядом.
– Где, говоришь, прикуют этого Хиронова наследника? – громким голосом спросил Геракл.
– Кавказ. Это далеко.
Гермес глянул на солнце – его, как всегда, поджимало время.
– Говори вслух, что отдаешь жизнь свою Гермесу-Психопомпу, проводнику душ, а бессмертие – тому, кого избрал.
– Я, Хирон, кентавр, сын Кроноса и Филиры, отдаю жизнь Гермесу и Аиду и Мойрам, а бессмертие передаю наследнику, коим объявляю Прометея-провидца, и беру в свидетели Гею-мать, и Урана-небо, Эола, что веет, и моего друга Геракла.
Что-то дрогнуло в воздухе, туча ласточек взвилась над ближней долиной и, словно по мановению гигантской руки, все маки повернули головки на северо-восток, где стоял сейчас Хирон, и поклонились. Как будто бессчётные стаи бабочек разом сомкнули крылья. Над позеленевшими лугами пробежала тёмная тень – птицы замолчали, как будто мир оглох, огненный убор Гелиоса померк: титан снял свой венец перед Кронидом Хироном. Гермес пригрозил солнцу кулачком – и оно засияло вновь. Припавшие к земле медведи, вытянувшие шеи лани, умолкшие птицы, соседки-нимфы – все оказались поблизости. На полузабытого кентавра смотрели сотни глаз.
– О, Зевс, это никогда не кончится! Прощайся с Гераклом, и пойдём уже, – пронзительный голос вестника богов заставил Хирона вздрогнуть. Наверное, таким тоном тот привык сообщать новости олимпийцам. Гермес взмахнул коротким жезлом, и справа от дорожного столба открылся чёрный проход в небытие: вокруг лесок, дорога, горы, небо голубое, а посреди всего этого богатства – воронка в темноту.
– Прощай, друг! – Хирон не мог оторвать глаз от чёрной дыры. Он обнял Геракла, тот сжал в ответ плечи, и если бы кентавр не был устремлён в эту поглощающую тьму, то взвыл бы от боли.
– Мы встретимся, я же не бессмертен, – горько усмехнулся Геракл. – Покажешь свои острова. И спасибо, что научил меня ориентироваться по звёздам. Да и тебе спасибо, брат, – он повергнулся к Гермесу. – Я на Кавказе-то бывал, девушки красивые, вино вкусное, правда, бычки драчливые, а так ничего…
– Ты не посмеешь, – фыркнул Психопомп и Вестник.
– Я должен посоветоваться с отцом, – почти ласково ответил простак Геракл и закинул дубину на плечо.
Хирон встал и тяжело двинулся в сторону притягивающей взгляд воронки. Шаг, другой. Больно, но ведь терпимо, да? Практически можно терпеть, можно жить? Ещё немного! Сегодня ведь значительно…
…лучше.
Он упал, не дойдя двух шагов. Геракла рядом не оказалось – тот отвернулся на пути к Кавказу, а на самом деле размазывал по круглым щекам слезы, и расцветшее маковое поле растекалось перед глазами в одно огромное кровавое пятно без краёв и горизонтов. Гермес не подал руки, и кентавр полз навстречу смерти, пока Психопомп в раздражении не придвинул тьму к самому лицу. Синие глаза глянули туда – и увидели что-то за краем мира. Не зубастого Цербера, не толпы ожидающих переправы душ и даже не застывшую сломанным цветком Персефону, растревоженную внезапным порывом душистого земного ветра.
Вдали… У тьмы может быть горизонт?
Хирон приподнялся над краем бездны, и тьма проглотила его.
***
Когда великий герой Эллады и беспомощный плакса обернулся, позади никого уже не было, кроме медленно истаивающего в воздухе чёрного коридора в царство мертвых, в котором Геракл успел побывать трижды. Это не избавило его от страха смерти, но перестало пугать неизвестностью. Сейчас в непроглядном мраке Аида он заметил что-то новое. В глубине жерла воронки сияли звёзды. Яркие.
«Это не может быть небо, – подумал Геракл, возвращая на плечо палицу и незаметно вытирая нос уголком выношенной львиной шкуры. – Откуда там звёзды?»
Чёрное облако растаяло, на дороге остался каменный болванчик с бородкой и прилепленным членом. Геракл двинулся в Иолк. Там порт, корабли, которые поплывут на восток. Весна же – бури утихают. Его ждет Кавказ – и Прометей, который знает про звёзды всё.
Примечания
Хирон – мудрый и добросердечный кентавр, учитель многих героев и богов, в том числе Ясона, бога врачевания Асклепия, Диоскуров, Ахилла. Друг Геракла и Прометея. Жил на горе Пелион в Фессалии. Раненный стрелой Геракла, страдал и добровольно спустился в Аид, передав свое бессмертие Прометею. Посмертно был превращён в созвездие, содержащее в своем составе самую близкую к нам звезду – Проксиму Центавра. Созвездие лучше всего видно в марте и апреле.
Геракл, он же Алкид – всем известный герой, незаконный сын Зевса (преследуемый мачехой Герой), вершитель двенадцати подвигов, участник похода аргонавтов. Случайно ранил Хирона отравленной стрелой. Трижды спускался в Аид, в т. ч. сражался с Танатосом – смертью. Умер от того же яда Гидры, которым жена Деянира пропитала одежду. Несколько раз в жизни впадал в безумие и убивал близких. Считал свою смертность ошибкой и несправедливостью.
Гермес – сын Зевса, признанный бог, вестник, проводник душ (Психопомп) и т.д. Носитель крылатого шлема и сандалий, а также жезла кадуцея.
Прометей – титан, к которому впервые в трагедии Эсхила применен термин «филантроп» – человеколюбец и провидец будущего. Знал тайну, согласно которой возможное дитя от союза Зевса и Фетиды свергнет своего отца. Этот «козырь в рукаве» держал до последнего, терпя муки за выкраденный с Олимпа огонь.
Элизий, «Елисейские поля» – обитель душ блаженных в подземном мире. Слово переводится как «вечная весна».
Гелиос – Солнце, титан, совершает ежедневный путь по небу в колеснице. Эос – утренняя заря.
Аид – властитель подземного царства, чьим именем мир мёртвых и называют. Ещё его называют «наирадушнейшим хозяином» – ведь все там будем. Поскольку он слился с богом богатства Плутосом, то тем более стал ассоциироваться с материальным благополучием. Жена его – Персефона, богиня весны, проводила с ним позднюю осень и зиму, а весной и летом гостила у матери Деметры на земле.
Пифия – жрица Аполлона (из святилища в Дельфах), предрекающая будущее, жевала листья лавра, вдыхала сернистые испарения из расщелины и бормотала некие предсказания, которые записывались жрецами гекзаметром и выдавались просителям (тут тоже гекзаметр).
Наталья Ильина
Ильина Наталья Николаевна. Живу в Санкт-Петербурге. Окончила литературные курсы «Мастер Текста», участник Литературной Студии при издательстве Астрель СПб – АСТ. Хозяйка и руководитель конного клуба. Немного пишу. Представленный ниже рассказ стал основой для романа «Стражи Миров», номинанта конкурсов «Рукопись года» – 2018 и «Новая детская книга» – 2018. Больше обо мне и моём творчестве: писательская страничка https://vk.com/public168868119, страница автора https://litnet.com/illinka-u519834
Крылатые кони
– «Чара?» – послышался тихий оклик и она, вздрогнув, открыла глаза. В доме было очень тихо. – «Сегодня! Они прилетят сегодня!» – радостная мысль встряхнула девочку, прогоняя остатки сна. Ветхая серенькая занавеска, отделяющая её топчан от остального жилища, таяла во мраке. Легко ступая босыми ногами по скрипучим половицам, Чара пересекла тёмную комнату и бесшумно выскользнула на широкое, скособоченное крыльцо. Утро только занималось, первой огненной полосой высветив далёкий горизонт.
Разрезая крыльями предрассветную тьму, запоздалая ночная птица торопилась к далёкому лесу на краю долины. Она бесшумно скользнула над огромным, спящим в тумане лугом, над старым бревенчатым домом, стоящим на самой макушке пологого холма, над девочкой в полотняной рубахе, застывшей на крыльце. Ей исполнилось пятнадцать прошлой зимой, но глядя на худенькую, угловатую фигурку, с едва наметившимися холмиками грудей, на бледное, заострённое личико – угадать возраст было сложно. И только глаза, сияющие изумрудным блеском, чудесным образом оживляли невыразительный облик, делая её почти хорошенькой. Налетающий ветерок теребил длинную прядь волос, выбившуюся из неплотной, совсем светлой, косы. Она не отрываясь смотрела вниз, сжимая у груди – словно в немой молитве – сухие, в цыпках, руки. Её сердце билось все быстрее, подгоняя время. – «Сегодня!» Какие-то часы отделяли шесть лет ожидания от того, что должно было – не могло не случиться – будущей ночью!