– А что были случаи?
– Ну… поговаривают, что и петух иногда несётся, – пошутило Лихо и засновало по горнице, будто принюхивалось. – Начнем, пожалуй… Ночь располагает к разговорам по душам.
– А может, с дорожки согреться да поесть, а уж потом и беседа легче пойдёт? – спросил Степан, а сам забегал от печи к столу – выставлял приготовленную к празднику снедь.
Лихо удивленно поглядывало на суету, но не возражало. Лишь когда хозяин протянул ему красный кафтан, возмутилось:
– Подкуп должностного лица?! Приятен… но не обязателен.
Однако сразу просунуло синеватые ручонки в лучшую праздничную одежду верхового, притянуло обе полы к впалой груди и притихло – будто, и вправду, могло почувствовать тепло. Хотя кафтан был откровенно велик, Лихо снимать его не собиралось.
Степан же вытащил спрятанный в подполе бутыль с перцовой настойкой и жестом предложил наполнить чарку:
– А что, подкуп нынче разрешён?
– Ни в одной грамотке, конечно, такое не писано, но сильно облегчало бы исполнение приговора. Ведь можно сразу голову твою буйную оторвать, а можно и несколько дней тоской и болью твоими наслаждаться.
– Да, есть ещё недоработки в законах…
Лихо встрепенулось, а глаз аж загорелся:
– Ты ещё и бесконечным правлением нашего Кощея-батюшки недоволен?
– Типун тебе на язык! Пусть его царствование будет вечным! Я про то, что нет границ совершенству. Мы-то каждый в своем дворе крупицы счастья ищем, а ему, бессмертному, виднее, как государством управлять.
– И то верно! – Лихо подвинуло пустую чарку поближе к Степану, который и забыл про бутыль в руке. – Бессмертие штука дивная. Меня ведь тоже смерть не берёт… За это и уважают на службе – сплошная экономия, даже провиант выдавать не надо.
Услышав, что Лихо бессмертное, верховой совсем приуныл. Сел на лавку, наполнил подставленную гостем чарку до краёв, а затем сам её и осушил. Крякнул – крепкая настойка у Марьюшки получалась, закусил пригоршней капусты квашеной и прикрыл глаза.
Лихо только облизнулось, но обиды не высказало, лишь решило допрос начать – раз уж поить и потчевать прекратили:
– Жену-то любил? Бил часто? – одноглазый подождал минутку и начал аккуратно выводить буквы на берестяном свитке: – Сразу запишу, что выпить любишь – сам вижу…
Степан в возмущении уставился на Лихо:
– Да я почти год в рот не брал горячительного! После запоя и не брал…
– Знать, и запои были?
Вздохнул тяжело Степан, подлил настойки себе и, махнув рукой, одноглазому тоже наполнил чарку:
– Один раз только и был… А жену я горячо любил. Никогда руки на ясочку13 мою не поднимал. Жили душа в душу…
Лихо с видимым удовольствием втянуло носом аромат настойки, затем отпило треть, чертыхнулось и зашарило по столу в поисках закуски. Только вся снедь, к которой прикасались его руки, тут же портилась: чернела, иссыхала, покрывалась плесенью или протухала. Лишь плошка с солеными огурцами осталась нетронутой на столе – не дотянулось до нее одноглазое.
Степан разочарованно крякнул – он-то надеялся напоследок хоть наесться. Лихо полностью разделяло его чувства:
– Вот так всегда… Прах и тлен…
– А если я предложу? Ведь настойка-то не выдохлась? – сочувственно спросил Степан, выкладывая пару огурцов на тарелку Лиха.
Одноглазый сначала осторожненько пальцем прикоснулся к предложенному угощению. Ничего не происходило. Тут он с неописуемым блаженством на лице впился острыми зубами в огурец. Только хруст стоял в горнице.
– Получилось! А ведь не кормил меня никто из допрашиваемых. Теперь буду их заставлять. Давненько я еды человеческой не пробовал – лет сто, наверное, – выпив остатки настойки, доел все заботливо подложенные Степаном огурцы.
– А может, секрет в том, чтобы от чистого сердца предложить?
Лихо вперило глаз в хозяина:
– Сомневаюсь… Я людские мысли насквозь вижу, все тайны и страхи ведаю. Ох и редко вы что-то бескорыстно делаете.
– А ты проверь! – Степану даже обидно стало – ведь не думал он сейчас ничего. Даже подавиться не желал.
Лихо, захмелевшее от крепкой выпивки, заеденной лишь огурцами, а может, просто с непривычки, хихикнуло и заявило:
– Так нечего же – одной трухой угощаешь!
– Погоди-ка, сейчас в погреб схожу и накормлю тебя от пуза!
– Ты только бежать не пробуй, Степанушка. Враз тебя мой зверь поймает и переломанным притащит обратно. А уж беглый завсегда виновен! – Лихо потянулось и добавило: – Не передумал угощать-то?
У Степана от страха не только мысли путались, но и сердце громко стучать боялось. Однако за снедью он всё равно пошел.
На улице от мороза даже овечий тулуп не спасал, зато в голове немного прояснилось. Осторожно пробравшись в погреб мимо следящей за ним собаки, Степан набрал полные руки засоленных мяса да рыбы. Хотел в избу вертаться – да ноги не идут. Оглядел он небо бескрайнее, лес, чернеющий вдали, дома с мирно спящими соседями – так жалко со всем этим расставаться стало, аж завыть захотелось.
Это желание от Степана, видимо, и подхватил облезлый пес Лиха. Громкий – пугающе непохожий на собачий – вой оповестил округу о тяжёлой судьбе монстра. Посчитав свой долг выполненным, зверь с кряхтением, достойным древнего деда, свернулся в калач и полными тоски глазами уставился на окорок, зажатый верховым под мышкой.
– Голодный? – зачем-то спросил Степан. Собака сглотнула и почти неслышно заскулила – боялась, что хозяин услышит.
– Где ты застрял?! – раздался недовольный крик из избы. И намного тише:
Раз, два, три, четыре, пять,
Смерть идет тебя искать!
А найдет – сожрёт, герой,
Поскорей ей стол накрой!
Степан было кинулся обратно в сени, но вспомнил безграничную печаль в глазах пса. Одни кости да кожа от животного остались! Хоть тут Лиху насолить!
Положив внушительную свиную ногу на снег, он подпихнул её граблями поближе к голодной собаке и поспешил к «дорогому» гостю.
А Лихо нагло развалилось на лавке и мурлыкало новую песенку:
Если Лихо не кормить –
Будет Лихо громко выть.
Ну, а если не налить –
Будет кто-то сильно бит.
Всех порвать и растерзать,
Коль не будут наливать!
– Да несу уже! Рук не хватает! – пожаловался Степан.
– Так давай оторвём парочку у соседа! – предложило Лихо, улыбаясь во все клыки. И куда их только прятало, когда трезвым было?!
– Лучше обойдёмся без подобного счастья.
– Я ж подсобить хотел… Кстати, нашел тут у тебя пару вещичек… – на полу валялись выпотрошенная куколка-берегиня, что жена собственными руками скрутила14, да обрывки рушника свадебного. Одна из ножек стола подломилась – вся еда сползла на Степанову лавку.
– Зачем набедокурил? – спросил хозяин, сметая с лавки вонючую грязь.
– Привыкай, Стёпушка, с Лихом жить трудно, маетно и для хозяйства одно горе. Пристанем, так и могила в радость будет.
– И после этого я должен тебя с чистым сердцем кормить, настоечки с улыбкой подносить?
Лихо на момент задумалось и согласно кивнуло:
– Некрасиво вышло, но я за это тебе утром на рождение молодого солнца дам полюбоваться – перед смертью оно особенно яркое!
– И на том спасибо, – Степан, заметив, что от чарки лишь черепки остались, предложил: – Ты прям из бутыля и пей. Мне ж не жалко!
Одноглазый на секунду заглянул верховому в глаза:
– Действительно… Не жалко. Уж не упоить меня надумал?
– А разве бессмертного можно этим убить?
Лихо засмеялось-закаркало, приложилось на несколько глотков к заветной бутылке и, довольно икнув, сказало:
– Нельзя! В этом и прелесть вечной жизни.
– А разве ничего больше не радует? – Степан накладывал Лиху побольше еды. И наблюдал, как растёт мёртвенно-белое пузо, выглядывающее из-под рваной рубахи и подаренного кафтана. Теперь он походил не на паренька, а на обожравшуюся бледно-синюшную лягушку.
– Много что радует… Когда плоть разрываю да кровушки свежей напиваюсь. Когда душу из человека тяну, страх нагоняю, бедою окутываю. – Было видно, что хорошо захмелевшее чудовище тянет на откровенный разговор: – Ведь чем мы – Лиха – сильны?! Слабостью человеческой! Ваши страхи нас кормят, сомнения – тешат, уныние – радует. А как сдастся совсем голова буйная, как сердце покинет последняя капля храбрости, как руки самому на себя наложить захочется, так и пора вас есть – лишь пустая скорлупа и остаётся.
От омерзения Степана передёрнуло:
– И много душ на твоей совести?
– Я счёт не веду. Мы – основа государственности и незыблемости власти Кощеевой! На страхе-то власть крепче.
– Но невинные же есть?!
– Кто?! – Лихо снова каркающе засмеялось и выпило ещё четверть бутыли. – Все виновны! Все… Думаешь, я разбираться приехал, ты ли жёнушку убил? Залюбил ли её до смерти? Или в объятьях задушил? И так видно, что забыть сих пор не можешь. Ясочкой зовёшь…
Одноглазый монстр уронил голову на грудь и очень громко для своего хрупкого тельца захрапел.
Степан метнулся в сени, стал натягивать тулуп, продумывая куда побежит. Но тут почувствовал, что штанину кто-то настойчиво дёргает. Опустив глаза, заметил коренастого человечка с длинной рыжей бородой, с локоток, покрытого шёрсткой-шубкой. В руке он держал смешную краснорогую куколку-козу15, а одет был в одну из рубашечек, что шила Марьюшка для дитя нерождённого. Гнев подкатил быстро – даже страх вытеснил. Захотелось сорвать с него одежду да пристукнуть.
Человечьим голосом заговорила коза-оберег:
– Степанушка, не время гневаться – беда чёрная в горнице поселилась. Ты всё правильно делал. Главное, не испугался – для чудища одноглазого это страшнее, чем отрава. Нам бы его в баню заманить. Домовой, – она кивнула на рыжебородого, – сам поможет, и банника уговорит. Очень уж тот не любит, когда беспокоят после полуночи. Благо, что ты ему хлебца с солью исправно носил. Авось и подсобит с Лихом…