Она остановилась. Ее покачивало от усталости. Тыркылин был рядом и, хоркая, косил на нее горящим глазом.
Тыркылин был весь день с молодой оленухой. В оленухе же росло и крепло равнодушие, а затем и неприязнь к избраннику, как к чему-то ставшему ненужным и тягостным.
Ночью она убежала.
Теперь она была спокойна, подобно воде в тихую погоду; она была наполнена мудрой осторожностью. Оленуха стала ненасытной и поедала все: ветошь, траву, ягель, зеленую листву.
Пошел снег. В ночи его не видно, но оленуха вдыхает похолодевший воздух и ее тревожит запах холодной чистоты.
Снег быстро покрыл тонким слоем подмороженную землю — от этого все вокруг осветилось. Тишина и этот отраженный свет предвещали скорую пургу.
И вновь, как будто просачиваясь извне, стала наступать боль. Слезы текли из глаз оленухи. Животное приглушенно, протяжно застонало.
Снег шел крупными, тяжелыми хлопьями, и легкий ветер крутил и гнал его в мерцающую даль. Снежинки при вдохе, попадая в ноздри, холодили, но не облегчали боль.
И вдруг пришла легкость. Страх, что боль может вернуться, заставил подняться на дрожащие ноги. Важенка хотела шагнуть, но почувствовала у задних ног что-то живое. Она повернулась и ткнулась носом в мягкий, влажный, еще горячий комочек плоти, пахнущий ею самой. Она стала нежно облизывать это беспомощное существо, и снова влага заволокла ее огромные фиолетовые глаза.
Крохотное существо упорно, точно в этом была цель его появления, пыталось подняться. Теленок вскидывал зад, как это делают взрослые животные, но тонкие, как травинки, ноги не держали. Оленуха все лизала и лизала влажную шерстку, перегоняя ее маленькими волнами от зада к голове, пьянея от материнской ласки.
Она забыла о жажде, все время мучившей ее, и о голоде. Теплый беспомощный комочек был теперь важнее всего, он был смыслом жизни, он был все еще неотделимой частью самой оленухи.
Порывы ветра становились все сильнее и сильнее. Белая снеговая круговерть, казалось, заполнила весь мир.
Анадырская низменность, примыкавшая с одной стороны к дикому, с ледяными ущельями и непроходимыми перевалами Корякскому плоскогорью, а с другой стороны к скалистому, с ледниками и обвалами хребту Пикульней, казалась укрытой тугим белым покрывалом. Прячась от гибельной пурги, здесь отстаивали свои жизни живые.
И так было всегда.
Пурга раздражает волчицу: голод от воя ветра еще нестерпимее. Инстинкт подсказывает: пурга может дуть несколько дней, и тогда голод окажется сильнее ее — он отнимет последние силы.
Волчица осталась одна. Это противоестественно, нарушает основы существования, делает жизнь уязвимой. Тот, кто был отцом ее волчат, погиб.
Зимой, в солнечный тихий день, их стая резвилась на небольшом озере. Волчицу выбрал широкогрудый сильный волк. Она была довольна: именно такой высоконогий и быстрый станет отцом ее будущих волчат.
Огромная рокочущая птица неожиданно, стремительно вынырнула из-за небольшого леска, отрезав волкам путь к спасению. Они кинулись по руслу реки к сопкам, чтобы укрыться в скалистых ущельях и забитых кустами глубоких распадках. Стальная птица метала в них огонь и свинец. Первыми погибли более сильные волки: они ушли далеко вперед. Пока птица разворачивалась, сотрясая тишину свистящим ревом, волчица, уже потерявшая легкость в беге, свернула в сторону и затаилась в овражке. Молодые волки, в числе которых был и тот, кто избрал волчицу, продолжали смертельный бег по руслу реки, к сопкам.
Волчица долго, с томительной надеждой, ждала своего избранника, но он так и не пришел по ее следу. Ночью по кровавым пятнам она нашла место, где он был убит. Она до утра просидела у кровавого пятна, и лился из нее полный тоски, леденящий, густой вой…
Перед рассветом ветер стал стихать. Волчица осторожно разгребла снег и выбралась наружу. Тундра была белой, будто вновь вернулась стылая, утомляющая бескормицей зима. Было еще темно, но рассветы весной наступают стремительно. Нужно спешить: измотанные весенней пургой птицы и мелкие звери — легкая добыча.
Принюхиваясь, волчица выбежала по оврагу к озеру. Здесь она чутко прислушалась. Ночь была наполнена шорохами: оседал снег, выпрямлялись ветки кустов.
В центре озера, на небольшом островке, что-то шевельнулось, будто упала сломанная ветка. Раздалось тревожное гусиное гоготанье.
Ветер тянул со стороны затаившейся хищницы, и гуси оповещали окрестности. Волчица не стала таиться. Она постаралась быстрее убежать от озера.
Тундра, покрытая недавно выпавшим снегом, казалась безжизненной, покинутой всеми, и это злило и страшило волчицу, потому что опыт подсказывал ей, что, несмотря на отчаянную пургу, жизнь в долине не может быть остановлена.
Старость опасна, старость напоминала капкан, из которого нельзя выбраться, но она чувствовала в себе толчки волчат, может быть, последних ее волчат. И это было сильнее ее старости и немощи.
Теперь она экономила силы, она верила, что в нужную минуту победит, перешагнет через слабость и сумеет вырвать сытое и спокойное продолжение жизни.
Весной или в начале лета волчица приносила постоянно пятерых волчат. Широкогрудую, поджарую, с пушистым хвостом волчицу выбирали самые сильные волки, сразу отличая от других. Именно из-за нее они дрались. Летом в тундре приволье, ловкому охотнику не составляет труда добыть пищу. Но в последние годы оскудели речные долины. Трудно стало волкам: мелкое зверье и птиц распугали стальные машины, исколесившие, изрезавшие гусеницами поймы рек. Тундру забросали огромными бочками, от которых исходило зловоние, а радужные фиолетовые пятна стекали в ручьи, травили воду; в небе часто появлялись вертолеты, извергающие огонь и свинец.
Волчица была заботливой матерью. Молодые волки из ее потомства — сильные и удачливые охотники — были хорошо научены жизни, смысл которой — победа.
Перейдя водораздел, волчица оказалась в долине другой небольшой реки. Сюда, в места, богатые ягелем, заходили олени. Теперь шел отел, и хищница надеялась поживиться отбившимся от стада больным оленем или брошенным теленком.
Когда волчица наткнулась на олений след, то долго обнюхивала его. Темный жгут шерсти на хребтине пошел волнами, в брюхе от голода заныло. След припорошен, но свеж — олени прошли несколько часов назад. Волчица жаждала крови.
Волчица вскоре наткнулась на место кормежки оленей. Тут было слишком мало ягеля, и олени ушли дальше. Торопливо обнюхав копанки, волчица устремилась вперед. За поворотом реки след вытянулся в стежку и стал огибать озеро. И тут она увидела стадо. Олени паслись на другом берегу; силуэты издалека казались особенно маленькими и беззащитными. Стадо было небольшим: с десяток важенок и два сильных молодых тыркылина.
Волчица, внимательно всматриваясь в оленей, поняла, что в стаде нет больных и старых животных, с которыми она бы справилась. В который раз она пожалела о том, что с ней нет отца детенышей.
Волчица стояла с подветренной стороны, но самец заметил ее. Он поднял голову, увенчанную огромными рогами, широкая грудь его напряглась; втянув в себя воздух, вожак фыркнул недовольно, будто предупредил остальных быть готовыми, а ее, волчицу, предупредил не подходить ближе и не тревожить стадо.
С ненавистью волчица смотрела на самца: за ним сила, решимость, он готов броситься и растоптать ее. Она была слишком неповоротлива, слишком тяжела и слаба, чтобы ввязаться в борьбу с самцом. Пробираясь по тальнику, уходя отсюда, волчица поскуливала от голода и усталости.
Выйдя на большую поляну, волчица увидела табун куропаток, клевавших прошлогодние ягоды с низеньких кустиков голубики. До ближайшей куропатки было метров десять, волчица не выдержала — прежде с ней такого никогда не случалось. Прежде она знала цену выдержке. Птицы панически взмыли.
Волчица еле поднялась, и когда она сделала несколько шагов вперед, ее стало пошатывать от усталости и голода. Куда ж подевалась прежняя сила и выносливость? Почему тело перестало быть гибким и упругим, как прежде, почему мышцы потеряли силу и прыгучесть, глаза — точность, а сердце — выносливость?
Глотая снег, волчица стала подниматься по склону, откуда хорошо просматривалась вся низина. Обходя кусты, принюхиваясь к густому аромату хвои, волчица следила за долиной, стараясь различить там малейшее движение. Она верила в свою удачливость.
Внизу, с озерка, снялась стая уток, тревожно закурлыкал журавль на лужайке, потом он поднялся и, плавно, замедленно взмахивая крыльями, как бы переламываясь, полетел прочь.
Восток заметно светлел, мгла рассеивалась, четче вырисовывались кусты — не сплошным массивом, а отдельными ветками. Тьма отделилась от земли легкой синью, в которой ощущалась магическая мощь рассвета, как бы подступившего к кромке небосвода.
В, легком порыве ветра волчица неожиданно уловила слабый запах крови. Она оцепенела: глубоко втягивая воздух, осторожно цедя его, она старалась не упустить еле уловимую нить спасения.
Хищница побежала вперед, азартно принюхиваясь. Незримая нить вывела ее к цели.
Увидев у валуна оленуху с крохотным теленком, волчица легла на снег. Самка была молодой, сильной, может быть, не раз билась с волками и познала цену собственной силы. Волчице с ней не справиться. И рядом нет того, кто был ей теперь необходим, — отца ее будущих детенышей. Она не готова к охоте в одиночку, именно теперь, когда так тяжела и неповоротлива, когда последние неудачные дни истощили силы.
Небо на западе было еще светлым, а восток неистово разливал по снегу алый тревожный рассвет.
Оленуха не заметила волчицу.
Притаившись за небольшими кочками, волчица стала ждать. Или оленуха отойдет от теленка, или теленок отойдет от оленухи. Ждать теперь — значит жить. До добычи всего несколько мощных прыжков.
Важенка стояла боком к волчице, широко расставив крепкие, сильные ноги. Она то и дело подталкивала мордой теленка под себя и слегка приседала, чтобы тот мог дотянуться до вымени.