«Но разве ты не можешь ее остановить? – пишет Джоанна. – Не можешь сказать ей, что мы организуем это вместе?»
«Постараюсь, но не уверен, что она станет слушать».
«Ей придется!»
На какое-то время мой экран пустеет.
«Я начинаю злиться, – в конце концов пишет Джоанна. – Я не понимаю, зачем твоя мать вообще в это лезет. Разве не ты должен решать этот вопрос? Если тебе понадобится помощь с чем-нибудь, я могу сама тебе помочь».
Как мне хочется объяснить ей это, заставить ее понять, что все не так просто! До этого момента мы всегда понимали друг друга, но я начинаю бояться, что тут мы впервые не достигнем взаимопонимания.
«Все это меня ужасно злит, – пишет она. – Почему ты просто не можешь попросить ее не вмешиваться?»
Сейчас мы ближе, чем когда-либо прежде, подошли к разладу и ссоре, и я ощущаю страх. Как смогу я объясниться с девушкой, которая в одиночку плавала в океане? Как мне добиться от нее понимания, если наш жизненный опыт настолько разнится?
«Мои родители – люди, которые поднимают меня с постели по утрам, – пишу я. – Они же помогают мне одеваться, кормят меня завтраком, купают меня, возят меня на работу и забирают после нее.
Что бы я делал, если бы рассердил их настолько, что они не захотели бы больше заниматься всем этим? Я, конечно, уверен, что этого не случится, потому что они меня любят и никогда не сделают ничего, что мне навредит.
Но вера не всегда означает отсутствие опасений, а когда всю жизнь сидишь в инвалидном кресле, нуждаешься в людях в такой степени, в какой не нуждаются в них те, кто не прикован к коляске».
Пару секунд на моем экране пусто. Потом на нем возникают пять слов от Джоанны: «Прости меня, пожалуйста, любовь моя».
Мы договариваемся пообщаться сегодня вечером, но вначале я хочу переговорить с отцом, поэтому отсылаю ему электронное письмо с просьбой побеседовать с матерью и вступиться за меня. Однако ничего не происходит вплоть до того момента, когда мы вечером усаживаемся ужинать.
– Я должен поговорить с вами обоими, – пишу я с помощью алфавитной доски. – Это важно.
Родители смотрят на меня. Сердце колотится о грудную клетку. Я должен быть абсолютно откровенен с ними, если хочу, чтобы они поняли, как все это важно для меня.
– Я еду в Канаду с Джоанной, – говорю я. – Она будет помогать мне в этой поездке, потому что я этого хочу.
Моя мать явно хочет что-то сказать, и я молюсь о том, чтобы она помолчала немного, чтобы позволить мне закончить мою речь.
– Я знаю, что вы не считаете это хорошей идеей, но пора вам начать мне доверять, – говорю я им. – Я должен иметь возможность принимать собственные решения и совершать собственные ошибки. Вы не сможете защищать меня вечно, и я так уверен в том, что мы с Джоанной справимся с этой работой, как никогда прежде не был уверен ни в чем.
Несколько секунд мама молчит.
– Мы не хотим мешать тебе ни в чем, Мартин, – говорит она. – Единственное, чего мы хотим, – это чтобы ты был счастлив.
– Я знаю, – отвечаю я ей. – Но если вы действительно желаете именно этого, то должны дать мне шанс выяснить, в чем состоит мое счастье. Пожалуйста, не мешайте мне. Пожалуйста, позвольте мне это сделать.
Родители некоторое время молчат, а потом мама встает с места.
– Пойду сварю еще кофе, – говорит она тихо.
Ни мать, ни отец больше ничего не говорят. Очень многое остается несказанным. Я могу лишь надеяться, что на сей раз они ко мне прислушаются.
53: Приезд домой
Когда пилот объявил, что мы летим над Парижем, мое сердце собиралось остановиться, наверное, раз тысячу. Теперь же, когда какой-то мужчина везет меня по аэропорту Хитроу, я почти жалею о том, что оно не остановилось. Где-то в этом огромном здании ждет меня Джоанна, и до встречи с ней осталось всего несколько минут. Я пытаюсь дышать ровнее, но не получается. Неужели яркий разноцветный мир, с которым мы прожили последние шесть месяцев, станет серым, когда мы, наконец, встретимся?
– Почти прибыли, сэр, – слышу я голос.
У меня такое ощущение, что все это – генеральная репетиция. Отдаст ли режиссер команду «стоп», чтобы я смог еще один, последний раз повторить свою роль. А и в самом деле, в чем состоит моя роль? Что я скажу? Все мысли разом вылетели из головы.
Этот перелет был похож на полосу препятствий, которую мне приходилось преодолевать шаг за шагом: добраться домой из офиса и забрать сумку; приехать в аэропорт и зарегистрироваться; погрузиться в самолет, лететь 11 часов и ничего не есть и не пить, чтобы гарантированно ничем не облиться и приехать на встречу с Джоанной в опрятном виде. И как раз когда я думал, что уже преодолел все препятствия, сразу после приземления на борт самолета поднялся суровый с виду чиновник.
– Куда вы направляетесь? – спросил он.
Мы с Джоанной не раз разговаривали о том, какого рода вопросы мне могут задать в аэропорту, и я приготовил для рейса специальную коммуникационную доску. Но ответа на этот вопрос на ней не было, и человек все больше и больше раздражался, ожидая моего ответа.
– На какой рейс вы совершаете пересадку? – продолжал спрашивать он.
Я лишь молча смотрел на него.
– Каков ваш конечный пункт назначения?
Он вздохнул, разочарованный моим молчанием, а потом задал мне вопрос, на который наконец я смог ответить.
– Лондон – это ваша последняя остановка?
Я кивнул, и он жестом подозвал к себе мужчину постарше.
– Он всецело в вашем распоряжении, – сказал чиновник; меня вывезли из самолета и доставили на собеседование с невозмутимым таможенником, который поставил штамп в моем паспорте, а после этого отвезли к багажной карусели.
Потом были целые мили коридоров, и наконец мы добрались до белых дверей, которые автоматически разъехались в стороны передо мной. Меня провозят через них, я вижу длинный металлический барьер, по одну сторону которого стоят люди. Некоторые поднимают таблички и машут ими передо мной; другие собрались в небольшие семейные группки, на их лицах написано ожидание. Десятки глаз окидывают меня взглядом, потом встречающие понимают, что я – не тот, кого они надеялись увидеть. Таблички опускаются, лица отворачиваются, люди готовятся ждать дальше. Я оглядываюсь, всматриваюсь в лица, опасаясь обознаться. А вдруг Джоанны нет здесь, вдруг она меня не встретит! Что я тогда буду делать?
– Мартин?
Я поворачиваю голову. Она здесь. Я едва могу дышать. Она прекраснее, чем я мог себе представить. Она улыбается и перегибается через барьер.
– Миленький мой, – говорит она на африкаанс. – Любовь моя!
Мгновение неловкости, а потом наши руки соединяются. И, коснувшись ее впервые, я чувствую, что она пахнет сладостями и цветами. Я знаю, что больше никогда ее не отпущу.
Я дома.
54: Вместе
Я пьян, одурманен всем тем, что происходит со мной впервые: вижу ее улыбку, когда она смотрит на меня, сидя напротив; растворяюсь в ее поцелуе; смотрю, как она сводит брови, пытаясь решить, что ей хочется выбрать из ресторанного меню; сижу с ней вместе под огромным грабом, спасаясь от проливного дождя.
– Миленький мой, – говорит она снова и снова, будто пытаясь убедить себя в том, что я действительно здесь. – Любовь моя.
Мы приехали в Шотландию, после того как провели несколько дней в квартире Джоанны, где отпраздновали ее день рождения вместе с Ким и несколькими друзьями.
И теперь мы совершенно одни и едва обращаем внимание на пологие холмы и небо, которые сверкают и переливаются за стенами нашего коттеджа. Бóльшую часть времени мы проводим внутри, сидя или лежа бок о бок или плечом к плечу, постоянно держась за руки или переплетаясь ногами. После всех этих месяцев, когда мы жаждали встречи, невозможно расстаться даже на мгновение.
Я почти не пользуюсь алфавитной доской. Я пишу буквы на ее коже пальцем, слова тянутся по ее телу, и она их читает. Во многих отношениях они и не нужны. Мы довольно наговорились за эти месяцы, и Джоанна многое понимает, просто вглядываясь в мое лицо.
Движения бровей или взгляда обычно достаточно, чтобы ответить на многие практические вопросы. Все мимолетные страхи и сомнения, мучившие меня до приезда, все вопросы – будем ли запинаться, произнося вежливые банальности, не зная, что сказать, станем ли стараться развлекать друг друга шутками, – все это отринуто и забыто. С самого момента нашей встречи в аэропорту мы упиваемся друг другом, и в наших отношениях нет никакой натянутости.
Я никогда прежде не знал человека, который принимал бы меня так полно и в котором было бы столько внутренней умиротворенности. Джоанна не заполняет паузы между нами бессмысленной болтовней. Мы просто плывем по течению совместного бытия, и бывают моменты, когда я почти удивленно подскакиваю, если она меня касается – мои пальцы распрямляются, когда она гладит мою руку, челюсть поджимается, когда она целует мои глаза. Мое тело словно не в силах поверить в ее нежность. Никогда раньше ни один человек не получал от моего присутствия такого удовольствия. Это самое простое, но и самое совершенное из чувств.
Мы ведем себя как картографы, час за часом изучая кожу друг друга, прослеживая линии щек, подбородков и рук кончиками пальцев, запечатлевая на себе ощущение другого. Ее ладони идеально помещаются в мои, и я поглаживаю шрамик, который она получила, когда застряла рукой в куриной клети, будучи ребенком. Я и не представлял, что любовь будет так пронзительно воздействовать на мое восприятие: каждая моя клетка настроена на нее, и я смотрю, как она улыбается, вдыхаю ее запах, слушаю ее голос, ощущаю вкус ее поцелуев и касаюсь ее кожи.
Единственное, чего мы не делаем, – не занимаемся любовью. Еще до моего приезда мы договорились, что не будем торопиться, ведь в конце концов у нас впереди целая жизнь. Я пока не сделал Джоанне предложение, но мы знаем, что поженимся. Мы обсуждали этот вопрос перед моим приездом, и я собираюсь перебраться в Британию, чтобы начать здесь совместную жизнь с ней. Меня изумляет, насколько легко мы принимаем любые решения; мы словно стали продолжением друг друга. Я наслаждаюсь этой простотой после жизни, в которой даже самые незначительные вещи представляют сложности. Интимная близость будет следующим этапом нашей совместной истории. Мы прибережем ее до нашей первой брачной ночи.