В той моей жизни, в которой остальные люди безжалостно говорят о моих физических потребностях – жарко мне или холодно, устал я или голоден? – она видит во мне нечто большее, чем пустой сосуд. А теперь, когда Ким больше нет рядом, чтобы обнять меня, Вирна – единственный человек, который прикасается ко мне не только функционально. Остальные моют и вытирают, одевают и припудривают присыпкой, но все эти действия – только средства для достижения цели. Лишь Вирна касается меня ради того, чтобы успокоить боль моего тела: она утешает и исцеляет, заставляя меня чувствовать себя чем-то иным, чем то отвратительное существо, которым я – я это знаю – являюсь.
Я понимаю, что люди не прикасаются ко мне с любовью, потому что им страшно это делать. Я и сам немного себя побаиваюсь, правду сказать. Случайно поймав свое отражение в зеркале, я быстро отвожу взгляд, потому что оттуда на меня смотрит мужчина со стеклянными глазами, в слюнявчике, на который стекает слюна, с руками, подтянутыми к груди, точно пес, выпрашивающий косточку. Я едва узнаю этого незнакомца, так что мне понятны чувства других людей, которым трудно быть с ним рядом. Несколько лет назад меня привезли на семейную вечеринку, где я услышал, сидя в углу, как одна из моих родственниц говорила обо мне.
– Посмотри-ка на него, – говорила она печально. – Бедняжка! Ну что это за жизнь?
Волна стыда хлынула из меня, когда эта женщина отвела взгляд. Ей было невыносимо смотреть на меня, и я понимал, что испортил ей всякое удовольствие от вечеринки. Неудивительно! Как может человек радоваться и наслаждаться, столкнувшись с таким душераздирающим зрелищем?
12: Жизнь и смерть
Я готов вбить первые крюки в каменный склон коммуникации. Переключатели, которыми я буду пользоваться, приводя в действие компьютер, который будет говорить за меня, прибыли, и я начал упражняться с ними, понимая, что они – нечто гораздо большее, чем просто гайки и болты, пластиковые диски или сети электронных проводов.
Разговоры, болтовня, споры, шутки, сплетни, беседы, торговля, пустая трескотня – все это теперь доступно мне благодаря переключателям.
Похвалы, вопросы, благодарности, требования, комплименты, просьбы, жалобы и обсуждения – до всего этого тоже осталось рукой подать.
Вначале мы должны решить, какое программное обеспечение покупать, поэтому мои родители заказывают разнообразные демонстрационные CD из Европы и Америки, чтобы протестировать их. Тянутся недели, превращаясь в месяцы, моя мама час за часом сидит, вглядываясь в страницы веб-сайтов, медленно загружающиеся в Интернете, а отец посвящает вечера чтению информации, которую распечатал у себя на работе.
Наблюдая и прислушиваясь, я начинаю постепенно понимать, что̀ лучше всего поможет мне выразить себя. Как художник, смешивающий краски до нужной консистенции для своих холстов, я должен выбрать правильное программное обеспечение. Теперь, почти через полгода после первого тестирования, родители побуждают меня рассказывать им, чего я хочу. Они расспрашивают меня, потому что видят, что я больше не опускаю голову, как побитая собака, – теперь вокруг меня есть нечто интересное, на что стоит посмотреть. Надежда витает над моими матерью и отцом, точно пар над нагретым бассейном, когда они начинают по крохотным признакам понимать, на что я могу быть способен.
Я поневоле все время думаю о том, как изменится моя жизнь, после того как мы наконец решим, какие программы приобрести. Мысль, что я, возможно, вскоре смогу услышать свой «голос», повторяющий «я голоден» столько раз, сколько мне захочется, ошеломляет. Осознание, что я смогу задать вопрос «что идет по телевизору?», меня восхищает. Эти простые слова – моя личная гора Эверест, и мечта, что я, возможно, вскоре ее покорю, – почти невообразима.
Я обнаруживаю, что меня снова и снова тянет, точно магнитом, к определенным символам, на которые я гляжу в изумлении. Слово «кто» представлено пустым контуром лица с вопросительным знаком на нем, а «что» – это квадрат с вопросительным знаком внутри. Это строительные блоки тех вопросов, которые я прежде не мог задавать. Фразу «я хочу» символизирует пара ладоней, тянущихся к красному кирпичику, а две толстые черные параллельные линии означают «я есть». Пожалуй, это символ, к которому я возвращаюсь чаще остальных, потому что хуже всего представляю, что говорить после этих двух коротких слов. Я есть… Что? Кто? Я не знаю. У меня не было возможности это выяснить.
Прежде чем начать задавать эти вопросы, я должен овладеть основами любого предложения – единичными словами и их символами. Сок, чай, сахар, молоко, привет, пока, я, ты, мы, они, нет, да, цыпленок, чипсы, мясо, и, волосы, рот, хлеб, до свидания… Только после того как я их выучу, можно будет начать складывать их вместе, создавая предложения.
«Мне хотелось бы апельсинового сока».
«Нет, спасибо».
«Я голоден».
«Я хотел бы лечь спать».
«Мне холодно».
«Я буду есть редис и тост с джемом».
Однако вначале я должен показать своим родителям, какая компьютерная программа мне нужна, кивая, когда они читают их названия; но принять решение кажется мне делом невозможным. Снова и снова они спрашивают меня, но я не могу заставить себя выбрать, и мы уже несколько недель как застряли в болоте нерешительности.
– Иногда в жизни случается так, что просто нужно двигаться вперед, – пару дней назад сказал мне отец. – Ты должен принять решение и придерживаться его. Мы просто хотим, чтобы ты показал нам, какую программу ты хочешь, чтобы мы купили. Мы совершенно уверены, что ты знаешь, которая из них тебе нужна, Мартин.
Он смотрит на меня, и я молча смотрю на него в ответ.
– Это только начало, – мягко говорит папа. – Это не вопрос жизни и смерти.
Но мне кажется, что вопрос именно таков.
Я никогда прежде не принимал решений, а сейчас мне приходится принимать самое трудное из них. Как выбрать мост, по которому ты будешь переходить из одного мира в другой? Эта программа – не просто часть снаряжения: она будет моим голосом. Что, если я сделаю неверный выбор? Что, если я выберу что-то такое, что станет слишком меня ограничивать или будет чересчур сложным для использования? Если я совершу ошибку, возможно, мне никогда не представится второй шанс.
– Мы можем купить что-нибудь другое, если с первого раза у нас не получится, – говорит мне мама.
Но ее успокоительные заверения не могут утихомирить мои страхи. В тот самый момент, когда одна часть меня гадает, насколько хватит веры моих родителей – если я не смогу пользоваться этой программой, откажутся ли они от безумной мечты, которая, как полагают окружающие скептики, никогда не сбудется? – я обнаруживаю, что задаюсь вопросом: каково это будет, если все пойдет хорошо и мой мир начнет приоткрываться? Может быть, теперь, понаблюдав, как моя правая рука понемногу начинает увереннее обращаться с переключателями и видя, как я все быстрее реагирую, практикуясь в выборе символов, мои родители верят, что я способен на большее, чем они прежде считали возможным; но они до сих пор не понимают этого полностью. Что случится с нами, если мир – такой, каким мы знали его так долго, изменится настолько, что слетит со своей оси? Я настолько привык к клетке, что не уверен, что смогу увидеть открытый горизонт даже в том случае, если буду смотреть прямо на него.
Переполненный сомнениями и тревогой, я заставляю себя подумать о телефонном разговоре между моими родителями, Дэвидом и Ким, который состоялся несколько недель назад, в Рождество. Пока они разговаривали, я, нервничая, сидел перед родительским компьютером, и мои руки тряслись еще сильнее, чем обычно, когда я кликал по символам. А потом мой отец поднес телефон поближе к колонкам компьютера, и я наконец нажал переключатель.
– Привет, Ким, – сказал мой бестелесный компьютерный голос. – Счастливого Рождества!
На мгновение повисло молчание, а потом сестра заговорила, и я услышал радость в ее голосе, донесшуюся до меня почти через шесть тысяч миль. И в этот момент понял, что призрачный мальчик наконец возвращается к жизни.
13: Моя мать
Тень раздражения мелькает на лице матери, когда она смотрит на меня. Я хорошо знаю этот взгляд. Иногда ее черты становятся настолько неподвижны, что лицо почти застывает. Мы вместе работаем за компьютером, пытаясь добавлять новые слова в мой растущий словарь. На дворе август 2002 года. Прошел год с тех пор, как меня впервые тестировали, и теперь мы учимся использовать мою коммуникационную систему уже почти шесть месяцев. Ким привезла с собой программное обеспечение, приехав в гости из Британии, после того как я наконец решил, какую именно программу я хочу, и теперь у меня даже есть собственный ноутбук: мама возила меня с собой, чтобы купить его.
– Все эти слишком старые, – целеустремленно заявила она, глядя на ноутбуки, выстроившиеся в компьютерном магазине подобно надгробным плитам. – Мне нужен самый новый из тех, что у вас есть, – лучшую модель, пожалуйста. Он должен быть быстрым и мощным. У моего сына не должно быть с ним никаких проблем.
Я снова наблюдал, как она ведет вместо меня переговоры, как случалось не раз за прошедшие годы. Я уже видел, как мама в своей твердой, но учтивой манере настаивает, чтобы врачи, которые говорят, что я здоров, обследовали меня еще раз, и спорит с медиками, которые хотели поставить меня в конец очереди. Теперь она решила позаботиться о том, чтобы у меня был самый лучший ноутбук из всех, которые может предложить этот магазин.
Я едва смел прикоснуться к этому ноутбуку и поначалу просто смотрел, как папа, мама или Дэвид его включали. Благоговейно прислушиваясь к музыке, которая звучала совершенно волшебно, когда черный экран пробуждался к жизни, я пытался понять, как мне удастся овладеть искусством управления этой странной машиной, если я даже не понимаю, что написано на клавиатуре. Да, буквы – это просто еще один род символов, но, в отличие от картинок, привыкнуть к которым у меня было время в последние несколько месяцев, я даже не знаю, как их читать.