— Особенный или нет, а уж коли доктор прописал — принимать надо.
Из подвала вдруг выскочила собака и с громким лаем бросилась ко мне. Я вскочил на пень. Порошок выпал из рук.
— Проглотит! — испуганно закричала Черникова. — Собака твой порошок проглотит! Куда уронил? Ищи скорей!
— Я же вам говорю, что это самый безвредный порошок.
— Ах, боюсь! А для собаки, может быть, и вредный! Вот беда! Сейчас проглотит! — с горестью вскричала она.
Желание успокоить женщину и какое-то внезапное озорство охватили меня.
— Успокойтесь же! Вот я его нашел и сейчас сам проглочу! Вот, вот глотаю!
И я всыпал весь порошок себе в рот.
Глава 21Черный снегопад
…Высота ль, высота поднебесная,
Глубота, глубота, океан-море.
Широко раздолье по всей земле…
Резкий удар. Остановилось та миг сердце. Как кружится голова! Подкосились ноги. Задрожали руки. А перед глазами мелькают черные соринки. Черный снегопад! Вихрь соринок! Метель черных снежинок! Сердце колотится. Все сильней и сильней. Вдруг замирает. Хочется крикнуть — нет сил! Какая тяжесть навалилась на меня! Что-то гнет и гнет к земле все ниже и ниже.
Выбиваясь из последних сил, я поворачиваюсь то в одну, то в другую сторону. Что такое? Кусты у ручейка буйно разрастаются и тянутся к небу. Ручеек разливается, шумит. Вот-вот меня зальет водой, и я утону! Какой шум и звон кругом! И звуки лее пронзительнее и громче. Совсем как нарастающий гром. Я слышу окрик: «Гражданин, что же с вами?» Лай собаки совсем оглушает меня. И вдруг последний раз врывается какой-то очень знакомый запах. То ли ветер пахнул с поля, то ли запах это отцветающей липы? Или перегноя земли? Или что-то очень близкое, детское — запах хлеба… пекут этот хлеб в большой русской печке на таких больших листьях… На каких листьях?.. Почему я забыл? Помню! Вспомнил: на капустных.
А где та женщина, что кричала: «Гражданин, что с вами?»
Вот она растет у меня на глазах. Рядом ее собака тоже растет. Страшное, гигантское животное, мохнатое. Я уже не могу их рассмотреть. Я больше не слышу человеческого голоса, не слышу лая собаки. Темно… Тишина… Но почему мне так душно? Меня закрыла моя же одежда. Я барахтаюсь, карабкаюсь. Вот стало светлее. Вылез. Оглянулся…
Странные, новые звуки, цвета и запахи. Их не распознать, не определить и, конечно, «и с чем не сравнить.
Но голова работает четко и ясно. Я все понимаю.
Я уменьшился! Во сколько раз? Не знаю. И не знаю, долго ли, коротко ли все это происходило. Давно ли я здесь?.. Все смешивается под натиском новых ощущений. Как же мне быть? Как вернуться обратно в город? Я должен завтра уехать, а сегодня вечером мне надо быть в управлении пароходства, взять билет. Нет, я остаюсь еще на сутки в гостинице. Об этом я сказал дежурной. Но ведь она все читает роман. Может быть, и не расслышала. Надо снова ей сказать. Сейчас же… А читала ли она «Тихий Дон»? О чем я думаю! Смешно. Поздно! Все поздно! Я уже в другом мире. И не уйти мне отсюда.
«Не прикасайся к порошку!» повторялось во всех письмах Думчева. А я проглотил порошок — уменьшился, может быть, в сто, может быть в двести раз. Вот и вся разгадка! Вот почему все выросло предо мной! Вот почему появились новые предметы! Это те же самые предметы, только увеличенные в сто или двести раз. Так, значит, я стал «человеком-микроскопом». Не об этом ли, как о своей мечте, говорил Думчев невесте?
Так вот она — тайна Думчева! Он уменьшился! Он здесь! Он где-то рядом!
Но у меня в кармане две пилюли. Так же ли они могущественны, как порошок? Безусловно! Но доза? В письме Думчева сказано: «Положи одну крупинку…» Значит, одна крупинка для Думчева. Другая — мне. А если эти крупинки потеряли свое свойство обратного роста и я останусь здесь. навсегда? На миг мне становится страшно. Но порошок подействовал, значит и пилюли подействуют. И я вернусь к людям. Какое счастье быть с людьми, какая радость! Родные… знакомые-друзья. Как хорошо даже… огорчаться… «о там… среди людей! Не проглотить ли сейчас же одну? Скорее! А как же Думчев? О, я непременно спасу его! Но для этого я должен проникнуть в свой собственный карман. Там пилюли. Залезть с головой к себе самому в карман! Я это сделаю!
И вот обе пилюли у меня в руке. Отложив их в сторону, я тут же зубами и руками пытаюсь оторвать край моего маленького цветного платка из верхнего карманчика. Это мне удается, и я накидываю себе на плечи этот кусочек цветного полотна, точно древний римлянин свою тогу. Затем мне удается оторвать еще одну узкую полоску от платка, и я обматываю себя поясом, совсем как жители Африки, которых я видел когда-то на рисунках.
Оглядываюсь. Где же я?.. Помню, собака кинулась на меня, а я взобрался на пень. Что же! Спущусь на землю искать Думчева. Медленно и осторожно я начинаю спускаться, цепляясь за каждый выступ и держа в кулаке пилюли.
Внизу глухо шумит лес — это травы!
И вдруг все кругом закачалось. Меня качает все сильнее и сильнее…
Глава 22Канаты… нити… переплеты…
Тянется нитка — на клубок не смотать.
Почему меня качает? Так сильно, так резко. Но руки уже уцепились за какой-то канат. Ноги цепляются за другой канат. Что это такое? Веревочная лестница? Она раскачивается над бездной. Я качаюсь вместе с ней все сильнее и сильнее. Надо найти твердую опору. И я пытаюсь осторожно спуститься. Почему с таким трудом я отрываю руки и ноги от канатов? Странная веревочная лестница — к ней прилипаешь! Веревки усеяны множеством мелких липких узелков.
Я приглядываюсь: это совсем не веревочная лестница — это гигантская рама, а в раме ряд канатов, лучами сходящихся к центру и соединенных частой спиралью.
Меня качает все сильнее и сильнее. Откуда нарастает этот гул, резкий и пронзительный? Можно оглохнуть!
Рядом со мной в сети барахтается какое-то существо, оно рвется, мечется, но все сильнее и сильнее прилипает к канатам.
Гигантская сеть раскачивается все яростнее.
Как избавиться от этой ужасной качки? Нужно поскорее спуститься вниз, туда, где шумят травы. Я ищу ногами другой канат. Упираюсь в него, отрываю руки от верхнего и, перебирая поочередно руками и ногами, опускаюсь все ниже и ниже.
Я замер на месте. Из угла сети медленно и плавно отделилось мохнатое чудовище. Оно гораздо больше меня. Из густой шерсти глядят восемь глаз. Они смотрят в разные стороны, а расположены в симметричном порядке.
Чудовище сделало движение, и на спине у него обозначился большой белый крест.
Это паук крестовик!
Значит, качающаяся гигантская веревочная лестница с лучами, расходящимися во все стороны, — паутина. А барахтающееся, гудящее, мечущееся существо — муха.
Как я слаб, беспомощен перед этим пауком! Да! Но в эту минуту я не чувствовал этого. Я даже не испугался.
Я еще, по видимому, не привык к мысли, что я меньше паука и что гибель моя неминуема. У меня было одно желание — лучше рассмотреть это удивительное существо. Моя любознательность спасла меня. Я не сделал ни одного жеста, движения. Я замер. Смотрел. Предо мной был мастер-ткач в своей мастерской. И мне припомнился миф о Арахнее. Арахнея — лучшая ткачиха древних времен, состязавшаяся в своем мастерстве с Афиной Палладой.
Арахнея была дочерью бедного красильщика из Лидии. Она умела украшать свои тонкие ткани всевозможными рисунками. Но вот до Афины-богини — покровительницы ремесел и всяких женских работ — дошли слухи, что Арахнея так возгордилась своим искусством, что похвасталась победить Афину.
Богиня приняла вид старухи, пришла к ткачихе и предложила ей состязаться в ткацком искусстве. Обе принялись за работу. Богиня Афина выткала на своем стаже картину из своей жизни. А дерзкая и гордая Арахнея выткала похождения и превращения богов. Тут старуха — богиня Афина — стала отыскивать недостатки в искусстве Арахнеи. Но их не было.
Афина должна была признать себя побежденной. Нелегкое признание! И в пылу злости и гнева, забыв всякую справедливость, Афина ударила ткачиху челноком по голове и превратила ее в паука, который обречен вечно ткать свою паутину.
Это воспоминание так заняло мое воображение, что я не сделал ни одного суетливого движения.
Этим я спас себя и не выдал пауку своего присутствия в паутине. Ведь пауки не замечают неподвижных предметов.
А между тем существо, находившееся почти рядом со мной, билось, барахталось, стараясь вырваться из липкой паутины. Паук приближался. Хищник инстинктивно кидается на движущиеся предметы. Я стоял на канате и держался рукой за другой канат. Паук направился к своей жертве — мухе.
Муха рванулась в мою сторону. Теперь она была совсем рядом со мной. Я оставался неподвижным. Паук бросился на муху. Он пеленал ее белыми веревками, пеленал, выпуская их из своих наростов.
Паук как бы прилип к своей жертве. Надо выиграть время! Надо бежать! Спускаясь, я все время оглядывался. Там, где билась муха, теперь на паутине висело черное, обтянутое белыми нитками «платье» мухи. Я различил в разных местах паутины несколько таких же комочков- «нарядов» мух, попавших в паутину.
Паук кончил свою разбойничью работу. Он повернулся в мою сторону.
Я глянул вниз. Там расстилалось гигантское зеленое покрывало — по видимому, листья какого-то растения.
Явственный, нарастающий шум, точно гул верхушек деревьев, колеблемых ветром, долетел до меня.
Я спускался все ниже и ниже. Гул все явственнее. Какая удача! Чем ближе к краю паутины, тем меньше липких узелков. Вот их уже и нет. Я легко перебирался с каната на канат.
Но у самого края паутины случилось несчастье: обрадованный избавлением, я нечаянно ударил ногой по веревке. Она порвалась. Паутина задрожала и закачалась, я не успел опуститься. Паук устремился к месту, где порвалось его сооружение. Он кинулся на меня!